Царская охота (СИ) - "shellina" - Страница 40

— Ежели ты, Петруша, меня сейчас же на выпустишь, — прошептала в ответ Варя, — то я закричу, и ты еще больше получишь на орехи, когда государь узнает, что ты почти насильничаешь уже от безделья…

Он не дал ей договорить и поцеловал: жестко, без малейшего намека на нежность. Варя снова забилась, как пойманная птичка, но вскоре обмякла, и уже по-настоящему всхлипнув, обмякла в его руках, и даже умудрилась чуток прикусить его нижнюю губу.

— Да что же ты кусаешься постоянно? — Петька тяжело дышал. — Варя, Варенька…

— Открывай! — зычный голос заставил их вздрогнуть и замереть на месте, словно они воришки ночные, схваченные дворником за руки. Стук множества копыт, ржание, чьи-то голоса нарушили это их странное свиданье. Переглянувшись, молодые люди бросились по тропинке к входу во дворец, откуда и доносились звуки.

Кавалькады всадников спешивалась, мимо прокатилась карета, в которой Варя узнала свою, а конюший провел под уздцы разгоряченного Цезаря, спеша убрать царева любимца в тепло, и обтереть его, дабы не замерз. Так вот почему ее карета задержалась в пути, ее просто не пустили, пока не проехал поезд вернувшегося государя.

Варя опустила взгляд и как будто только сейчас заметила, что Петька держит ее за руку. Вырвав руку, она бросила на Шереметьева затравленный взгляд и поспешила к карете, чтобы уже уехать отсюда и подумать о произошедшем в темноте своей девичей спальни.

Варвара Черкасская и Петька Шереметьев — м-да чудны дела твои, Господи. Надо ли мне полагать, что пора сватов к князю посылать, или чуток подождать? Ладно, утром с этим оболтусом переговорю и решим, потому что я совершенно не горю желанием портить отношения с князем Черкасским. Он мне пока нужен полностью работоспособным и не мечтающим убить моего единственного близкого друга.

Отдав Цезаря в надежные руки конюха, я бросил еще один взгляд на немного растрепанную княжну и Петьку, который держал ее за руку, но, похоже, не совсем осознавал этого. Утром. Все утром, императорам тоже отдыхать хоть иногда требуется.

— Юра, Петьку завтра с утра-пораньше перехвати и ко мне, мы давненько с ним не фехтовали, так и жиром зарасти недолго, — бросил я Репнину, который кивнул в ответ, показывая, что понял меня.

Я же взбежал по ступеням и вошел в теплый и светлый холл. Постояв немного посредине, я задумался на целую минуту, а потом плюнув на все развернулся и быстро пошел в сторону крыла, в котором располагались французы и Филиппа.

Гвардеец, дежуривший возле дверей в ее комнаты, лишь покосился на меня и ничего не сказал. Я так и думал, что все уже давно знают, что я не вытерпел до свадьбы. Вот же… От досады свело скулы, но как только я вошел к Филиппе, то сразу же любые посторонние мысли вылетели из головы со скоростью света.

Она уже готовилась ко сну. Окна ее спальни выходили во внутренний дворик и раскинувшийся за ним парк, весьма живописный, особенно, когда он был заполнен цветущими растениями, поэтому Филиппа не могла видеть наше возвращение.

Она сидела за туалетным столиком в одной ночной сорочке, которая в свете свечи выглядела полупрозрачной, а ее служанка, Марго, кажется, расчесывала распущенные блестящие локоны.

— Вон, — коротко бросил я вскрикнувшей служанке, которую мой приход немного напугал. Девушка сделал книксен и выскочила из спальни, прикрыв за собой дверь. — Вonjour, mа cher ami, — тихо проговорил я, подпирая спиной дверной косяк. — Я соскучился.

— Я тоже, — она встала и подошла ко мне, запрокинув голову, провела ладонью по щеке. — Я так за тебя боялась, — прошептала Филиппа, а я уткнулся носом в ее макушку, вдыхая такой родной запах. Как же это здорово возвращаться туда, где тебя ждут и боятся, что ты не вернешься.

Я лежал и перебирал волосы на головке Филиппы, которую она пристроила мне на грудь.

— Ты не сердишься? — спросила она, не поднимая головы, водя пальчиком по обнаженному животу, отчего мышцы начинали сокращаться. Похоже ей нравилась эта реакция, поскольку она даже не думала о том, чтобы прекратить.

— На что? — я разглядывал потолок, думая о том, что скоро утро и нужно будет вставать, чтобы начинать новый день, которые все больше и больше напоминали мне какие-то гонки по вертикали. Одно неверное движение и полетишь вниз со стены, на которой тебя держит только скорость.

— На то, что я составила при помощи графа Шереметьева и доктора Бидлоо проект приказа про повивальных бабок? — Она снова провела пальцем по животу, но на этот раз как-то по-особенному и мое тело покрылось мурашками. Щекотно, черт подери.

— Нет, — я пропустил упругий локон между пальцами. — Если я найду его приемлемым, то пущу в дело. Это даже хорошо, что ты начала вникать в такие аспекты жизни страны. Вот только — не слишком жесткие условия? — я хмыкнул, услышав возмущенное фырканье.

— Для чего? Чтобы официально внесенных в петровский реестр повитух в количестве пятидесяти трех женщин проверить на знания и выдать им бумагу, чтобы они сами смогли обучать следующих? — она села, и копна темных волос накрыла ее тело плащом, скрыв от моего похотливого взгляда.

— Так мало? — я удивился настолько, что тут же сосредоточился на разговоре, заставив разгорающееся возбуждение пока спрятаться куда подальше. — А почему так мало?

— За Уралом не считали, а до Урала вот так, — Филиппа нахмурилась. — Бидлоо сказал, что, скорее всего, больше, но те не берут денег за услуги и оплата идет по типу «сколько не жалко», поэтому им удалось укрыться. Император Петр твой дед велел создать этот реестр для того, чтобы можно было отследить, кто из них умерщвляет младенцев…

— Что? — я тупо смотрел на нее, пытаясь понять, она сейчас шутит, или…

— А ты не знаешь? — Филиппа задумалась. — В 1710 году твой дед издал последовательно несколько указов. Он велел открыть гошпитали при церквях, ты только расширил это поле деятельности, а вообще необходимо провести ревизию и выявить, в чем нуждаются эти госпитали…

— Сколько их? — невольно вырвалось у меня.

— В 1715 году, когда мы с тобой родились, было уже пятьсот четыре. Сколько сейчас — не знаю, — Филиппа снова нахмурилась. Видно было, что она конкретно заинтересовалась этой темой. — Знаешь, я подняла все указы и доклады того времени, это было грандиозно задумано и сейчас медицина стала бы лучшей во всем мире, если бы эту задумку не перестали развивать дальше. Такое ощущение, что ее просто бросили.

— Это было весьма характерно для моего деда, — процедил я сквозь стиснутые зубы. — Бросать очень хорошие начинания на середине пути. Как они выживают? Кто их финансирует?

— О, а вот здесь тоже твой дед постарался сделать так, чтобы даже после того, как он перестал заниматься гошпиталями, они не развалились на части. В общем, финансирование состоит из трех частей. Во-первых, десятую часть пожертвований те церкви, у которых основаны гошпитали, отдают на их содержание, во-вторых, весь венечный сбор идет туда, ни копейки казна себе не забирает, он прямиком из церковной казны идет в гошпитали, и, в третьих… — Филиппа закусила губу. — Ты знал, что каждый у кого идет повышение звания обязан выплачивать по сто рублей на содержание гошиталей? — я медленно покачал головой. — Причем, это сначала касалось только духовенства, а потом вообще всех. Ну и все имения, кои остались от раскольников идут на содержание этих гошпиталей. До 1718 года все шло хорошо, а потом начались неприятности, — Филиппа задумчиво протянула руку и снова провела пальчиком по моему животу, наблюдая за сокращением мышц.

— Почему я этого не знал? — я заложил руки за голову и снова начал смотреть на потолок.

— Потому что думал, что все совсем плохо, — Филиппа пожала плечами. — Но это не так.

— А почему я так думал? — я ведь действительно думал, что в российской медицине все просто ужасно… неужели я ошибся и еще можно перехватить то, что начал и по привычке бросил дед, но что уже дало, как оказалось неплохие всходы и даже кое-где плоды.