Зона - Довлатов Сергей Донатович - Страница 25
- Предыдущая
- 25/32
- Следующая
– По бумажке-то? Запросто… Ваксой плешь отполирую, и хорош!.. Помню, жиганули мы сберкассу в Киеве. Так я ментом переоделся – свои не узнали… Ленина так Ленина… День кантовки – месяц жизни…
Мы подошли к вахте. Я передал Гурина старшине. Зек махнул рукой:
– Увидимся, начальник. Мерси за дачку…
Последние слова он выговорил тихо. Чтобы не расслышал старшина…
Выбившись иэ графика, я бездельничал целые сутки. Пил вино с оружейными мастерами. Проиграл им четыре рубля в буру. Написал письмо родителям и брату. Даже собирался уйти к знакомой барышне в поселок. Но тут подошел дневальный и сказал, что меня разыскивает замполит Хуриев.
Я направился в ленинскую комнату. Хуриев сидел под огромной картой Усть-Вымского лагпункта. Места побегов были отмечены флажками.
– Присаживайтесь, – сказал замполит, – есть важный разговор. Надвигаются Октябрьские праздники. Вчера мы начали репетировать одноактную пьесу «Кремлевские звезды». Автор, – тут Хуриев заглянул в лежащие перед ним бумаги, – Чичельницкий. Яков Чичельницкий. Пьеса идейно зрелая, рекомендована культурным сектором УВД., События происходят в начале двадцатых годов. Действующих лиц – четыре. Ленин, Дзержинский, чекист Тимофей и его невеста Полина. Молодой чекист Тимофей поддается буржуазным настроениям. Купеческая дочь Полин. затягивает его в омут мещанства. Дзержинский проводи с ними воспитательную работу. Сам он неизлечимо болей Ленин настоятельно рекомендует ему позаботиться о своем здоровье. Железный Феликс отказывается, что производя сильное впечатление на Тимофея. В конце он сбрасывает путы ревизионизма. За ним робко следует купеческая дочь Полина… В заключительной сцене Ленин обращается к публике. – Тут Хуриев снова зашуршал бумагами. – «…Кто это? Чьи это счастливые юные лица? Чьи это веселые блестящие глаза? Неужели это молодежь семидесятых?! Завидую вам, посланцы будущего! Это для вас зажигали мы первые огоньки новостроек. Ради вас искореняли буржуазную нечисть… Так пусть же светят вам, дети грядущего, наши кремлевские звезды…» И так далее. А потом все запевают «Интернационал». Как говорится, в едином порыве… Что вы на это скажете?
– Ничего, – говорю. – А что я могу сказать? Серьезная пьеса.
– Вы человек культурный, образованный. Мы решили привлечь вас к этому делу.
– Я же не имею отношения к театру.
– А я, думаете, имею? И ничего, справляюсь. Но без помощника трудно. Артисты наши – сами знаете… Ленина играет вор с ропчинской пересылки. Потомственный щипач в законе. Есть мнение, что он активно готовится к побегу…
Я промолчал. Не рассказывать же было замполиту о происшествии в лесу.
Хуриев продолжал:
– В роли Дзержинского – Цуриков, по кличке Мотыль, из четвертой бригады. По делу у него совращение малолетних. Срок – шесть лет. Есть данные, что он – плановой… В роли Тимофея – Геша, придурок из санчасти. Пассивный гомосек… В роли Полины – Томка Лебедева из АХЧ. Такая бикса, хуже зечки… Короче, публика еще та. Возможно употребление наркотиков. А также недозволенные контакты с Лебедевой. Этой шкуре лишь бы возле зеков повертеться… Вы меня понимаете?
– Чего же тут не понять? Наши люди…
– Ну, так приступайте. Очередная репетиция сегодня в шесть. Будете ассистентом режиссера. Дежурства на лесоповале отменяются. Капитана Токаря я предупрежу.
– Не возражаю, – сказал я.
– Приходите без десяти шесть.
До шести я бродил по казарме. Раза два меня хотели куда-то послать в составе оперативных групп. Я отвечал, что нахожусь в распоряжении старшего лейтенанта Хуриева. И меня оставляли в покое. Только старшина поинтересовался:
– Что там у вас за дела? Поганку к юбилею заворачиваете?
– Ставим, – говорю, – революционную пьесу о Ленине. Силами местных артистов.
– Знаю я ваших артистов. Им лишь бы на троих сообразить…
Около шести я сидел в ленинской комнате. Через минуту явился Хуриев с портфелем.
– А где личный состав?
– Придут, – говорю. – Наверное, в столовой задержались.
Тут зашли Геша и Цуриков.
Цурикова я знал по работе на отдельной точке. Это был мрачный, исхудавший зек с отвратительной привычкой чесаться.
Геша работал в санчасти – шнырем. Убирал помещение, ходил за больными. Крал для паханов таблетки, витамины и лекарства на спирту.
Ходил он, чуть заметно приплясывая. Повинуясь какому-то неуловимому ритму. Паханы в жилой зоне гоняли его от костра…
– Ровно шесть, – выговорил Цуриков и, не сгибаясь, почесал колено.
Геша сооружал козью ножку.
Появился Гурин, без робы, в застиранной нижней сорочке.
– Жара, – сказал он, – чистый Ташкент… И вообще не зона, а Дом культуры. Солдаты на «вы» обращаются. И пайка клевая… Неужели здесь бывают побеги?
– Бегут, – ответил Хуриев.
– Сюда или отсюда?
– Отсюда, – без улыбки реагировал замполит.
– А я думал, с воли – на кичу. Или прямо с капиталистических джунглей.
– Пошутили, и хватит, – сказал Хуриев.
Тут появилась Лебедева в облаке дешевой косметики и с шестимесячной завивкой.
Она была вольная, но с лагерными манерами и приблатненной речью. Вообще административно-хозяйственные работники через месяц становились похожими на заключенных. Даже наемные инженеры тянули по фене. Не говоря о солдатах…
– Приступим, – сказал замполит.
Артисты достали из карманов мятые листки.
– Роли должны быть выучены к среде.
Затем Хуриев поднял руку:
– Довожу основную мысль. Центральная линия пьесы – борьба между чувством и долгом. Товарищ Дзержинский, пренебрегая недугом, отдает всего себя революции. Товарищ Ленин настоятельно рекомендует ему поехать в отпуск. Дзержинский категорически отказывается. Параллельно развивается линия Тимофея. Животное чувство к Полине временно заслоняет от него мировую революцию. Полина – типичная выразительница мелкобуржуазных настроений…
– Типа фарцовщицы? – громко спросила Лебедева.
– Не перебивайте… Ее идеал – мещанское благополучие. Тимофей переживает конфликт между чувством и долгом. Личный пример Дзержинского оказывает на юношу сильное моральное воздействие. В результате чувство долга побеждает… Надеюсь, все ясно? Приступим. Итак, Дзержинский за работой… Цуриков, садитесь по левую руку… Заходит Владимир Ильич. В руках у него чемодан… Чемодана пока нет, используем футляр от гармошки. Держите… Итак, заходит Ленин. Начали!
Гурин ухмыльнулся и бодро произнес:
– Здрасьте, Феликс Эдмундович!
(Он выговорил по-ленински – «здгасьте».)
Цуриков почесал шею и хмуро ответил:
– Здравствуйте.
– Больше уважения, – подсказал замполит.
– Здравствуйте, – чуть громче произнес Цуриков.
– Знаете, Феликс Эдмундович, что у меня в руках?
– Чемодан, Владимир Ильич.
– А для чего он, вы знаете?
– Отставить! – крикнул замполит. – Тут говорится: "Ленин с хитринкой ". Где же хитринка? Не вижу…
– Будет, – заверил Гурин.
Он вытянул руку с футляром и нагло подмигнул Дзержинскому.
– Отлично, – сказал Хуриев, – продолжайте. "А для чего он, вы знаете? "
– А для чего он, вы знаете?
– Понятия не имею, – сказал Цуриков.
– Без хамства, – снова вмешался замполит, – помягче. Перед вами – сам Ленин. Вождь мирового пролетариата…
– Понятия не имею, – все так же хмуро сказал Цуриков.
– Уже лучше. Продолжайте.
Гурин снова подмигнул, еще развязнее.
– Чемоданчик для вас, Феликс Эдмундович. Чтобы вы, батенька, срочно поехали отдыхать.
Цуриков без усилий почесал лопатку.
– Не могу, Владимир Ильич, контрреволюция повсюду. Меньшевики, эсеры, буржуазные лазунчики…
– Лазутчики, – поправил Хуриев, – дальше.
– Ваше здоровье, Феликс Эдмундович, принадлежит революции. Мы с товарищами посовещались и решили – вы должны отдохнуть. Говорю вам это как предсовнаркома…
Тут неожиданно раздался женский вопль. Лебедева рыдала, уронив голову на скатерть.
– В чем дело? – нервно спросил замполит.
- Предыдущая
- 25/32
- Следующая
