Иностранка - Довлатов Сергей Донатович - Страница 19
- Предыдущая
- 19/21
- Следующая
– Поехали домой, – сказала Маруся.
Разудалов позвонил в час ночи из гостиницы. Сначала повторил раз двадцать: "Маша, Маша, Маша…" Лишь потом заговорил Дрожащим тихим голосом. Не тем, что пел с эстрады:
– Нас предупредили… Есть такое соглашение, что всех невозвращенцев будут отправлять домой…
Маруся удивилась:
– Разве ты невозвращенец?
– Боже упаси! – перепугался Разудалов. – Я же член ЦК… Ну как ты?
– Как? Да все нормально. Левушка здоров…
Тут наступила маленькая пауза. Уже через секунду Разудалов говорил:
– Ах, Лева!.. Помню… Мальчик, сын… Конечно, помню… Рыженький такой… Ну как он?
– Все нормально.
– В школу ходит?
– Да, конечно, ходит… В детский сад.
– Прекрасно. Ну а ты?
– Что я?
– Ты как?
– По-разному.
– Не вышла замуж?
– Нет.
– Родители здоровы?
– Это тебе лучше знать.
– Ах, да, конечно… Вроде бы здоровы .. Почему бы нет?.. Особенно папаша… Я их года полтора не видел…
– Я примерно столько же… А ты как?
– Я? Да ничего. Пою… Лауреат всего на свете… Язву приобрел…
– Зачем она тебе понадобилась?
– Как это?
– Да я шучу… Ты не женился?
– Нет уж. Узы Гименея, извини, не для меня. Тем более, что всех интересует лишь моя сберкнижка… Кстати, что там с алиментами?
– Да ладно… Спохватился… Ты лучше скажи, мы встретимся?
И снова наступила пауза.
Проснулся Рафа. Деликатно поспешил в уборную.
А Разудалов все молчал. Затем уныло произнес:
– Я, в общем-то, не против… Знаешь что? Тут есть кафе в отеле "Рома". Называется "Мариас"…
– Это значит – "У Марии", "У Маруси".
– Потрясающее совпадение. Ты приезжай сюда к одиннадцати, завтра. Я тут сяду у окна. А вы пройдете мимо…
"Господи, – подумала Маруся, – лауреат, заслуженный артист, к тому же член всего на свете. Сына повидать боится. Это ж надо!"
– Ладно, – согласилась Муся, – я приеду.
– Угол Тридцать пятой и Седьмой. В одиннадцать.
– Договорились. Слушай…
– Ну?
– Я синий бант надену, чтобы ты меня узнал.
– Договорились… Что? Да я тебя отлично помню.
– Пошутить нельзя?..
– Учти, я тоже изменился
– То есть?
– Зубы вставил…
Полдень в центре города. Горланящая пестрая толпа. Водовороты у дверей кафе и магазинов. Резкие гудки. Назойливые крики торгашей и зазывал. Дым от жаровен. Запах карамели…
Угол Тридцать пятой и Седьмой. Брезентовый навес. Распахнутые окна кафетерия при маленькой гостинице. Бумажные салфетки чуть трепещут на ветру.
За столиком – мужчина лет пятидесяти. Тщательно отглаженные брюки. Портсигар с изображением Кремля. Обшитая стеклярусом рубашка, купленная на Диленси. Низкие седеющие бакен– барды.
Он заказывает кофе. Нерешительно отодвигает в сторону меню Валюту надо экономить Папиросы у него советские К мужчине приближается девица в униформе:
– Извините, здесь нельзя курить траву. Полиция кругом
– Не понимаю
– Здесь нельзя курить траву. Вы понимаете – "траву"'
Мужчина не силен в английском. Тем не менее он понимает, что курить запрещено. При том, что окружающие курят.
И мужчина, не задумываясь, тушит папиросу Негр в щегольской одежде гангстера или чечеточника дружески ему подмигивает Ты, мол, не робей Марихуана – двигатель прогресса! Разудалое улыбается и поднимает чашку. Налицо единство мирового пролетариата…
Стрелка приближается к одиннадцати. За стеклом универмага "Гимблс" – женщина в нарядном белом платье. Рядом мальчик с округлившейся щекой: внутри угадывается конфета. Он твердит:
– Ну, мама… Ну, пошли… Я пить хочу… Ну, мама… Ну, пошли…
Маруся видит Разудалова и думает без злобы:
"Горе ты мое! Зачем все это надо?! Ты же ископаемое. Да еще и бесполезное…"
Маруся с Левушкой решительно проходят вдоль окна. Их будущее – там, за поворотом, в равнодушной суете нью-йоркских улиц. Прошлое глядит им вслед, расплачиваясь с официанткой.
Прошлое застыло в нерешительности. Хочет их догнать. Шагает к двери. Топчется на месте.
Есть и некто третий в этой драме. За Марусей крадучись упорно следует невыспавшийся Рафаэль.
Ночной звонок смутил его и растревожил. Он боится, что проклятый русский украдет его любовь.
Он выследил Марусю. Ехал с ней в метро, закрывшись "Таймсом". Прятался за кузовом грузовика. Теперь он следует за ней упругим шагом мстители, хозяина, ревнивца.
Черные очки его хранят весь жар манхеттенского полдня. Шляпа – тверже раскаленной крыши. Терракотовые скулы неподвижны, как борта автомашин.
Вот Рафаэль идет под окнами кафе. Встречается глазами с Разудаловым и думает при этом:
"Революция покончит навсегда с врачами, адвокатами и знаменитостями…"
Разудалое, в свою очередь, беззвучно произносит:
"Ну и рожа!"
Добавляя про себя:
"Оскал капитализма!.."
Муся с Левушкой прошли вдоль овощного ряда. Чуть замедлили шаги у магазина "Стейшенери". Повернули к станции метро.
За Мусей с неотступностью кошмара двигался безумный Рафаэль. Очки и шляпа придавали ему вид кинозлодея. Локти утюгами раздвигали шумную толпу. В нем сочетались хладнокровие кинжала и горячность пистолета.
Левушка тем временем остановился у киоска с надписью "Мороженое".
– Нет, – сказала Муся, – хватит.
– Мама!
– Хватит, говорю! Ведь ты же утром ел мороженое.
Левушка сказал:
– Оно растаяло давно.
Маруся потянула сына за руку. Тот с недовольным видом упирался.
Вдруг над головами убедительно и строго прозвучало:
– Стоп! Мария, успокойся! Лео, вытри слезы? Я плачу!..
И Рафаэль (а это был, конечно, он) небрежным жестом вытащил стодолларовую бумажку.
Через две минуты он уже кричал:
– Такси! Такси!..
Ловите попугая!
Прошло около года. В Польше разгромили "Солидарность". В Южной Африке был съеден шведский дипломат Иен Торнхольм. На Филиппинах кто-то застрелил руководителя партийной оппозиции. Под Мелитополем разбился ТУ-129. Мужа Джеральдин Ферраро обвинили в жульничестве. А у нас в районе жизнь текла спокойно. Фима с Лорой ездили в Бразилию. Сказали – не понравилось. Хозяин фотоателье Евсей Рубинчик вместо новой техники купил эрдельтерьера. Лемкус, голосуя на собрании баптистов, вывихнул плечо. Натан Зарецкий гневно осудил в печати местный климат, телепередачи Данка Росса и администрацию сабвея. Зяма Пивоваров в магазине "Днепр" установил кофейный агрегат. Аркадий Лернер приобрел на гараж-сейле за три доллара железный вентилятор, оказавшийся утраченным шедевром модерниста Кирико. Ефим Г. Друкер переименовал свое издательство в "Невидимую книгу". Караваев написал статью в защиту террориста и грабителя Буэндиа, лишенного автомобильных прав. Баранов, Еселевский и Перцович обменяли ланчонет на рыболовный катер.
Муся не звонила с октября. Ходили слухи, что она работает в каком-то непотребном заведении. Мол, чуть ли не снимается в порнографическом кино.
Я раза два звонил, но безуспешно. Телефон за неуплату отключили. Странно, думал я. Как могут сочетаться порнография и бедность?!
Говорили, что у Муси, не считая Рафаэля – пять любовников. Один из них
– полковник КГБ. Что тоже вызывало у меня известные сомнения. Без телефона, я считал, подобный образ жизни невозможен.
Говорили, что Маруся возвращается на родину. И более того – она давно в Москве. Ее уже допрашивают на Лубянке.
Характерно, что при этом наши женщины сердились. Говорили – да кому она нужна?! Так, словно оказаться на Лубянке было честью.
Говорили и про Рафаэля. Например, что он торгует героином и марихуаной. Что за ним который год охотится полиция. Что Рафаэль одновременно мелкий хулиган и крупный гангстер. И что кончит он в тюрьме. То есть опять же на Лубянке, правда, местного значения. Допустим, в Алькатрасе. Или как у них тут это называется?..
- Предыдущая
- 19/21
- Следующая
