Поручик Митенька Ржевский (СИ) - "Violetblackish" - Страница 1

========== 1. Смерть, которая всему начало ==========

Я смотрел на них, а они смотрели на наш БТР. В прицел гранатомета. Точнее, смотрел один, а второй спокойно жевал длинный сухой стебелек, словно развалился у себя во дворе в гамаке. И это были не салаги какие-нибудь из молодых и залетных. Это были опытные, прожжённые войной гоблины. И в прицел один из них смотрел со спокойной уверенностью, зная, что никуда от него его цель не денется. И ведь как глупо все. Военные действия давно шли стороной, долину всю прочесали, день хороший, не жаркий. Мирный день. И я, сука, на расслабоне и даже без автомата. Поссать ходил. Поссал, блин. Только на поясе болтается граната. Одна-единственная. И один шанс. Стоп…

Прежде, чем я сделаю то, что сделаю, давайте хотя бы познакомимся. Второго шанса сделать это, судя по сегодняшней расстановке сил, у меня не будет.

Меня зовут Александр Заболоцкий, и я русский офицер. Спецназ. Такова на данный момент моя самоидентификация. В отличие от моих друзей, которые сейчас находятся в пойманном на мушку БТР, я не сын, не внук, не брат, не сват, не отец и не деверь. Я только друг. И какой я друг, станет понятно уже в следующие несколько секунд. Потому что те трое, кто сейчас во взятом на мушку БТР, мои друзья. Только, в отличие от меня, выросшего в детдоме и за всю свою жизнь не знавшего ни единого родственника и не успевшего самому создать семью, они кому-то на гражданке как раз сыновья, братья, внуки и один из них даже уже сам муж и дважды отец. И это определяет цепь дальнейших событий.

Страшно мне не было. На страх или на то, чтобы все спланировать, не осталось времени. И это было хорошо, поскольку я запросто мог передумать. А когда у тебя на все про все буквально три секунды, ты не успеваешь ничего. Даже понять, что умираешь. Совсем. Навсегда. И за взрывом, превратившим меня и обоих боевиков в кровавый фарш, не будет больше ничего.

***

Мне снилось, что лежу на спине и меня придавило БТР. Горячая, тяжелая машина тарахтела и давила на грудь раскаленной плитой, не давая ни вздохнуть, ни выдохнуть. Я завозился, застонал и разлепил глаза, чтобы тут же упереться взглядом в два немигающих янтарных глаза, зловеще прорезанных вертикальным зрачком: прямо у меня перед носом с комфортом расположился огромный полосатый кот. Зверюга завернула под себя лапы крендельком и стала от этого похожа на уточку. Увидев, что я открыл глаза, кот зевнул так широко, что острые уши на мгновение сошлись на затылке, и равнодушно отвернулся в сторону, не сделав ни малейшего усилия, чтобы свалить. Наоборот, включил свою мурчалку так, что я снова зарезонировал вместе с кроватью, на которой лежал.

— Слышь ты, — сказал я коту тихо. — А ну свалил. Пока я тебе усы узлом не завязал, — и локтем спихнул наглую животину на пол.

Кот грузно шмякнулся на натертые до блеска половицы и двинулся в сторону двери, не теряя ни капли достоинства, а я принялся за инспекцию своего тела. Перво-наперво пропальпировал грудную клетку, ощупал руки и, откинув тяжёлое жаркое одеяло, осмотрел ноги. Никаких повреждений, если не считать мозга. Потому что ноги и руки оказались не мои. Сомнений не было — небольшие ступни, кокетливо прикрытые длинной батистовой рубашкой, и не руки, а ручки, явно не державшие никогда ничего тяжелее ложки и уж тем более не знавшие автомата. Я ощупал голову, из-за которой, видимо, у меня будут серьезные проблемы, и первым делом стащил с себя длинный шелковый колпак, чтобы потом зарыться в густые мягкие кудри, вместо короткого ежика волос.

Вот тут я почувствовал прилив паники. С одной стороны, я был жив и, судя по первым впечатлениям и отсутствию повреждений, абсолютно здоров. А с другой стороны, именно этот же самый факт не мог не напрягать, поскольку я отчетливо помнил взрыв, а то, что от меня после него осталось, со стопроцентной вероятностью можно было бы соскребать чайной ложечкой, укладывать в спичечный коробок и отсылать… Хотя стоп! Некому было мои останки отсылать. Ни в спичечном коробке, ни в целлофановом пакетике — родни у меня отродясь не было.

Я решил отложить изучение своего, но при этом совершенно незнакомого мне тела на потом и произвести ориентирование на местности. Кровать, на которой я-новый возлежал, являлась великолепным образцом китча в самом худшем проявлении: сплошные рюшечки, кружавчики и милота. Одеяло было стеганным, подушек под головой насчитывалось аж семь, а медные шишечки-бомбошечки на столбиках изголовья сияли ярким светом. Из приоткрытого окна, рядом с которым стояла кровать, потягивало свежестью, а зелени было столько, что после выжженной степи резало глаза: явно средняя полоса. Но что самое потрясающее, было удивительно тихо: ни шума проезжающих машин, ни даже отдаленного гула далекого автобана. Только где-то вдалеке низко и настойчиво замычала корова и прожужжал мимо уха толстый ленивый полосатый шмель. Я проследил за насекомым взглядом до тех пор, пока он грузно не бзденькнулся о чисто вымытое стекло и не шлепнулся на подоконник. Я отправил его обратно в сад щелчком, пробормотал себе под нос вердикт: «Глухомань!» и обвел глазами просторную и залитую солнцем комнату. Но осмотреться как следует не успел, ибо мое внимание привлек громкий стук: большое, спелое и щедро надкусанное яблоко, упав откуда-то, покатилось по половицам и остановилось у изножья моего ложа. Я перевел глаза на то место, откуда оно прискакало, и увидел молодую, но при этом весьма дородную девицу, при виде которой на ум приходило не «девушка», а старорусское «девка». Без всяких там обидных подтекстов, а просто по факту. Была девка в красном сарафане и платке, из-под которого ей на грудь падали две толстенные русые косы. Еще она была босая и сладко сопела, развалившись в кресле. Однако стук яблока, выпавшего из руки, разбудил и ее. Она сладко потянулась, зевнула и почесала пониже спины. Потом, повозившись, устроилась заново поудобнее, очевидно решив подремать еще чуток. Но мой пристальный взгляд сделал свое дело — девка подскочила как ужаленная и уставилась на меня — пока я, как Афродита из пены, выпутывался из кружевных наволочек и пододеяльников. С минуту было тихо, а потом тишину сонного дома прорезал оглушительный крик:

— Ба-а-арин проснулся!!!

Девка соскочила с кресла и ломанулась к двери, сверкая грязными пятками. Затормозила в проеме, помешкала, повернулась и отвесила мне кинематографичный поклон в пол, подметя половицы длинными косами.

— Слава тебе господи, барин! А мы-то ужо думали… — и, не закончив, перекрестилась на образ в углу. Развернулась и, топоча, умчалась в неизвестном направлении, будя окрестности диким ревом: «Барин очнулся! Радость-то какая-а-а-а!».

Я медленно сполз с высоких перин и, путаясь в длинном подоле замысловатой ночной сорочки, босиком прошлёпал по теплым половицам к зеркалу, гадая, кого принесет на крики этого странного глашатая. Судя по хлопающим в глубине дома дверям и гулу нарастающей суматохи, времени у меня оставалось немного. Я поравнялся с зеркалом и застыл. Вместо во всех местах квадратного, до белых ресниц солнцем выжженного и покрытого, как пудрой, белой пылью, из мутной глади на меня смотрело нечто: невысокое, мелковатое, рыжеватое, с щедрой россыпью конопушек на носу и всклокоченной копной волос. Я нахмурился — нечто нахмурилось в ответ. Я помахал руками — нечто тоже помахало. Я показал зеркалу фак, и тут в комнату ворвалось нечто в облаке лент, кружев, бантов и рюшей.

— Митенька! Сокол мой ясный! — упала мне на грудь сухонькая и легкая, как перышко, старушка. Прежний я бы и не шелохнулся, но малец, в теле которого я оказался, был не самым крупным, и энергичная бабка запросто снесла меня с ног. — Свет очей моих! Очнулся!

Я постарался аккуратно отцепить от себя благоухающее розовой водой недоразумение, но это было нелегко.

— Отставить! — шикнул я на нее. — Бабушка, вы кто?

Пожилая женщина перестала рыдать и воззрилась на меня с неподдельным изумлением.

— Ты не узнаешь меня, Митенька? — старушка закусила кулачок и глаза ее наполнились слезами. Я вздохнул, предвидя новый виток истерики, и оказался полностью прав.