Мой ненастоящий (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta" - Страница 52

— Ты мне не ответила, Цветочек, — от его хищного шепота у меня на затылке будто наэлектризовываются волосы, — неужели ты, которой я каждый день устраиваю все девять кругов ада, готова испытывать боль из-за угрозы избавления от меня? Да для тебя день, когда меня отключат от системы жизнеобеспеченья, должен стать красным днем календаря. Днем Свободы. Праздником, главнее Дня рождения.

Господи, это и вправду не человек, а циничное чудовище.

Я разворачиваюсь к нему лицом. Так удобней смотреть в глаза, но еще и куда волнительней. А еще ветер как назло бьет мне в затылок и волосы… Волосы мечутся вокруг моей головы и регулярно задевают моего мужа по щекам. Ничего в этом мире нет идеального. Даже атмосферы для признания в любви. А действительно подходящих слов — и вовсе не находится.

— Какой же ты кретин, Владислав Каримович, — устало выдыхаю, даже не пытаясь вывернуться из его хватки, хотя очень хочется, — круглый болван. И не лечишься.

— Да ну? — пыльцы Влада пробираются к моему затылку, и они кажутся такими горячими… Вслед за ними ползет онемение, будто отключающее мои мысли и мои тревоги. — Так открой мне глаза, Цветочек. В чем же дело?

Казалось бы, что сложного? Просто открой рот и скажи.

— Я люблю тебя, ясно? — восклицаю, с отчаянием.

Влад же иронично приподнимает бровь, мол, не очень-то это звучит убедительно.

Мне же приходиться упереться глазами в холодное, пасмурное небо над головой, прежде чем я нахожу в тебе силы. И выдохнуть все, что есть в легких, прежде чем издалека начать.

— Знаешь, я допускаю, что ты такой мерзавец — вовсе не из-за своей болезни. Скорее всего, ты такой и есть, и пройди операция успешно — ничего не поменяется и ты не станешь лучше и добрее ко мне.

— Здраво, — фыркает Влад, не спуская с меня пристального взгляда, — не стану.

— И да, ты прав, мне не за что тебя любить, — я улыбаюсь с горечью, — любое хорошее с тобой слишком быстро оказывается ненастоящим. А плохое — о, ты умеешь делать мне больно, не прикасаясь и пальцем. Множеством способов.

— Ты у меня ужасно умная, Маргаритка, зришь в корень.

Я не ведусь на его одобрение, смешанное со снисходительностью в пропорции «пятьдесят на пятьдесят». Я только сама придвигаюсь к нему ближе, пробегаясь пальцами по щетинистой скуле. Удивительно, но Влад даже не отклоняется от моего прикосновения.

— Я пыталась представить, каково это — когда тебя не будет. И поняла одно — половина меня перестанет дышать одновременно с тобой, — получается высокопарно, слишком высокопарно для этого циничного мерзавца, но я ничего не хочу с этим делать, — и знаешь, в отличие от тебя, я не хочу умирать так рано. С большим удовольствием бы я посмотрела, как ты держишь в руках своего наследника. Живой ты. И можешь до конца своей долгой жизни мотать мне нервы.

Все, что смогла, называется… Все что могу теперь — отвернуться обратно и с замиранием сердца ждать его ответа.

Очередного «да никуда мне не уперлись твои идиотские сопли…»

— Определенно, ты — мазохистка, Цветочек, — с откровенным ехидством Влад выписывает мне приговор, — мужчина, который не будет тебя мучить, не будет иметь ни малейшего шанса. Я подозревал что-то такое, но не думал, что все так печально.

Какой же свинья, а… Даже сейчас надо мной подтрунивает. Хотя чего я хотела? Ответного признания? Ха-ха! Очень смешная шутка!

— Ты пахнешь мной, знаешь? — неожиданно интимно шепчет мне Влад, вновь проходясь губами вниз по моей шее. — И если честно, я очень хочу, чтоб ты пропахла мной сильнее. А еще я хочу жрать. Не есть, а именно жрать, понимаешь разницу?

Я понимаю. Честно говоря, со всеми сегодняшними происшествиями, я и сама не поела ни разу.

— Поедем все-таки домой? — я прикрываю глаза, заставляя себя отключиться от эмоций. Они никогда не помогали. — Домработницы сегодня не было, но я приготовила оладьи. К нашему приезду они превратятся в сухарики, но мы можем их погрызть…

— Ох, Цветочек… — толком я не очень понимаю, что значит этот глубокий вздох, но им определенно можно снять с меня кожу.

По всей видимости, это «да», потому что парой минут спустя мой муж размыкает руки и тянет меня к машине. И таксисту, который косится на счетчик и просветленный заводит двигатель.

Я просто ежусь, унимая внутренний озноб. Я ведь ничего не ждала в ответ. Я понимала, что и кому говорю, и…

Горячая ладонь Влада стискивается на моих пальцах, настолько сильно, что я даже ойкаю, оборачиваясь к нему. И встречает меня очередной пристальный взгляд, пьющий мою душу мелкими глотками.

— Я подумаю над тем, что ты сказала, Маргаритка, — обещает Влад невозмутимо, — и я ускорю свои планы, чтобы лечь в клинику раньше. Но в этом случае, если я что-то делаю — это не обсуждается. А завтра мы с тобой летим в Париж.

Я округляю глаза, пытаясь уловить нить его мысли, что внезапно вывернула к Парижу.

— Не обсуждается, — повторяет Влад, явно чтобы напомнить мне свои условия, — я решаю свои проблемы за десять дней и ложусь на операцию — ты со мной не воюешь. Согласна?

Слово «нет» даже не рассматривается как вариант для ответа.

Лишь бы за эти десять дней ничего не случилось…

— Я думала, это шутка… Насчет Парижа…

Цветочек цепляется в ручку чемодана как в спасительную опору и, вытаращив глаза, вертит головой во все стороны. Кажется, в аэропорту девочка в первый раз и ощущения у неё сейчас — примерно как у моей племянницы, которую Яр месяц назад выгуливал в Лондон, для «языковой практики». Прошедшей, кстати, весьма успешно. Малявка растет полиглотом, вся в мать…

Цветочка же я и вправду лихо взял в оборот. Она не успела проснуться, а новенькая, присланная из агентства вместо Яны домработница уже явилась по душу моей жены уложить чемодан по выданному мной списку.

— Никаких шуток, моя Маргаритка, медовый месяц у нас с тобой изволил примерить белые тапочки, но три дня в Париже мы можем себе позволить.

Я улыбаюсь как можно более беззаботно — я с утра вижу, как Цветочек постоянно на меня таращится.

И когда я открыл глаза — застукал её с поличным, а именно — за разглядыванием меня в поисках внешних симптомов болезни.

— Может, все-таки не стоит никуда лететь? — Маргаритка касается моего запястья. — Я знаю, что ты все делаешь по-своему, но лично мне вообще не нужен этот Париж. Может, все-таки останемся? Ярослав с утра присылал сообщение. Приглашал нас на семейный ужин. Я бы хотела познакомиться с твоей семьей…

— Да, я тоже получал его сообщение, — Я чуть морщусь, потому что из-за окружающего нас шума аэропорта голова начинает болеть сильнее, — Яр подождет нашего возвращения. У меня все для нас уже спланировано.

Цветочек грустнеет. Буквально вянет, гаснут её бессовестно красивые глаза, бессильно опадают плечики, как всегда, когда её коса налетает на мой камень.

Господи, ну что же ты чудишь, девочка?

Другая на твоем месте бы уже модный тур по всем Парижским бутикам планировала, да интересовалась — хватит ли её кредитки еще и на шубку, а ты смотришь на меня так, словно я внезапно сделался бумажным и могу порваться от нечаянного дуновения ветра?

Это ведь я! Упырь, который пьет твою кровь литрами, а теперь еще и спать по ночам не дает. Помнишь?

Что нужно сделать, чтоб ты это вспомнила?

Такое ощущение, что что мне можно сердце из твоей груди выдернуть, и ты и это стерпишь. 

Вчера я точно слышал твои всхлипы из ванной, хотя ты, конечно, была уверена, что шум воды прячет твою слабость. Не стал беспокоить, ушел на кухню, жевал её оладьи, чувствовал себя… Идиотом. Влюбленным взрослым идиотом, которому ужасно хотелось положить к ногам этой хрупкой Маргаритки мир. И скальп её бывшего сверху. Она наверняка оценит.

Она так забавно краснеет, когда стюардесса решает пострелять в мою сторону глазками и даже приносит мне воду, расстегнув попутно две лишние пуговки на блузке. Я же просто забираю воду, не обращая внимания на предложенную к любованию «географию» и поворачиваюсь к Цветочку, занявшей место у окна, не отводя от неё глаз.