Будь моими глазами (СИ) - "Luca_A_Meite" - Страница 7

— Нет. Он живёт в Ирландии, с семьёй. И возвращаться не собирается. Так что не переживай.

— Хорошо.

— Ну и… с чего начнем?

— Честно, хотелось бы с душа. Я весь провонял больницей.

Не смотря на его собственное желание, чтобы его раздеть пришлось очень постараться. Каждый предмет одежды отбирался с боем.

— Ты ведь в одежде мыться не будешь.

— Мне так ужасно холодно… — по его абсолютно несчастному виду можно было подумать, что идея мыться в одежде для него не такая уж и бредовая.

— Вода горячая. Согреешься. Давай.

Это было так странно, уговаривать взрослого человека словно маленького капризного ребенка. Но многолетний опыт общения с этими самыми маленькими капризными детьми выработал бесконечное терпение к таким вещам, на которые другие уже давно бы психанули и плюнули.

— Ты что, стесняешься меня?

— Я не стесняюсь, чего ты там не видел, — Люциус отрицательно покачал головой, сидя на бортике ванной, так низко опустив голову, что волосы почти полностью закрывали его лицо. — Просто… Просто не могу смириться с тем, что я такой беспомощный, что даже в туалет без помощи дойти не могу. Не то, чтобы делать самостоятельно что-то еще.

— Ты не беспомощный. Тебе просто нужно для начала немного прийти в себя. Ты все сможешь делать сам. Но на это нужно время.

По Малфою можно было изучать строение человеческого скелета. Ключицы, ребра, тазобедренные кости… Ноги и руки были такими тонкими, что казалось тронь и пополам переломится. Он никогда не отличался весом, всегда был тонким от природы, но сильным. Квиддич в школе и привычка забываться в лесу сделали его выносливым в свое время. Сейчас все это испарилось.

— Ты правда меня не бросишь?

— Я люблю тебя, ты знаешь?

Люциус знал, хотя к словам любви и жестам нежности до сих пор невозможно было привыкнуть. Это всегда было для него странно, даже больно. То, что его любят. Не за фамилию, не за статус, не за деньги. Его любят за то, что он — это просто он. Даже сейчас, когда он больной, совсем слабый, слепой, но ведь искренний во всех тех эмоциях, что в прошлой жизни скрывались за ледяной миной. Только с ним рядом он чувствовал себя живым человеком, а не фарфоровой марионеткой, куклой, которой управляли все, кому не лень. Больше нечего и некому было доказывать. Рядом был только один человек и никого другого не было нужно. Он его любил и теперь искренне сожалел о тех годах, что они оба так бестолково потратили на этот погорелый театр под названием «нормальная семья».

От того, как аккуратно Артур снимал с него бинты, как невесомо целовал каждый рубец, сердце щемило от любви и нежности. Но когда он дошел до лица, Люциус непроизвольно закрыл глаза руками.

— Не снимай. Не надо.

— Нужно сменить повязку. И мазь наложить. Убери руки. Пожалуйста.

Он подчинился совсем не сразу, с заметной дрожью позволив снять ткань, закрывающую заживающую пустоту.

Больно ли видеть лицо любимого мужчины изуродованным? Больно. Но ведь человек — странное создание. Человек может привыкнуть ко всему. Провалы вместо глаз? Ну, пару недель и станет обыденностью.

— Совсем страшно, да?.. — едва слышно спросил Малфой, чувствуя себя голым даже больше, чем это возможно.

— Страшно, — не стал врать Артур. — Но когда заживет, придумаем, как исправить. А теперь давай в ванну, пока вода не остыла.

Он помог ему справиться с высоким бортиком, не отпуская еще сильнее задрожавшие от горячей воды руки.

— А ты меня на руках таскать будешь? — едва заметно улыбнулся Малфой, когда зубы перестали стучать.

— Если понадобится, буду.

— Я умру от унижения.

— Прекрати немедленно, — эти театральные кривляния с драматичной рукой у лба всегда ему нравились. И то, что на его неизменное «прекрати» ответит, тоже нравилось.

— Как прикажешь, мой король.

О так издевался лет с четырнадцати. Начитался легенд о короле Артуре и к тому же себя вообразил Великим Мерлином. Было весело. Это было только их, личное. От этого на душе было действительно хорошо. В конце концов, в мире не найдется больше ни одного человека, которого сам Люциус Малфой назвал бы своим королем.

Они провели времени в ванной даже больше, чем могло бы понадобиться в их положении. Люциус по-настоящему наслаждался прикосновениями, горячей водой и наконец-то чистотой на коже. Не до конца затянувшиеся раны щипало, но это не имело никакого значения, он уже просто перестал обращать на них внимание. Если под лечебными мазями за несколько недель они не зажили, значит и еще несколько недель не заживут, что только не делай. Пусть болит все на свете, каждая кость и мышца, пусть будет постоянно холодно, лишь бы снова не оказаться в заточении, где собьешь руки в пыль и сорвешь голос, а тебя никто не услышит.

После горячей воды вновь стало холодно даже в тепле дома, зато старая вязаная кофта Артура стала для Люциуса как замена объятий. Он кутался в нее, нюхал, ему было тепло. В ощущении этого тепла и защищенности он почти не заметил, как тот сам вернулся из душа.

— Не хочешь немного подышать воздухом перед сном?

— Хочу.

Недалеко от дома у моря была старая небольшая беседка. Крыша у нее давно обвалилась, но скамейки были еще крепкими, пусть и немного влажными.

Соленый воздух наполнял легкие, и это было прекрасным чувством. Чувством настоящей свободы.

— Расскажи, что видишь, — попросил Люциус, придвинувшись к нему ближе и положив голову ему на плечо.

— Сегодня очень много звёзд. Небо чистое-чистое. Как тогда, когда мы встречались на башне астрономии. Помнишь?

— Забудешь такое, — он невольно улыбнулся воспоминаниям. Было хорошо. Было правильно. И так давно. — До сих пор не пойму, что ты в семнадцать лет нашел в тринадцатилетке.

— Любовь всей жизни я в нём нашел.

— Как я вообще согласился… Тринадцать лет, блять.

— Ты сам на меня вешался.

— Неправда.

— Правда.

— Ну, какая разница, смысл-то в другом.

— Жалеешь?

— Ни о единой секунде.

— Ну вот и заткнись тогда.

— И я тебя люблю.

Говорить вдвоем хорошо. Молчать вдвоем хорошо. Быть вместе хорошо.

Хорошо. Хорошо. Хорошо. Боги.

— Я не смогу быть с тобой все время рядом, пока не разберусь со всеми делами.

— Я понимаю.

— Ты сможешь оставаться здесь один?

— Вполне, — прозвучало не очень уверенно.

— Ты точно справишься сам?

— Я медленно и аккуратно, не переживай.

— Постарайся не пораниться.

— Волнуешься?

— Конечно.

— Это так… приятно. Я до тебя как будто не жил и не чувствовал вовсе…

— У нас все будет хорошо.

— Ты останешься со мной на ночь сегодня?

— Конечно. Ты весь дрожишь. Совсем холодно?

— Да.

— Пойдем спать.

Чувствовать его кожа к коже было восхитительно. Раньше такое обычное, привычное, в эту ночь после такой долгой разлуки просто лежать, чувствуя друг друга, было подобно ударам электрического тока.

Люциус, находящийся так близко, щекочущий дыханием шею, вызывал помимо эмоций душевных вполне логичную физическую реакцию и, вопреки ожиданиям, довольно этому улыбнулся.

— Начнёшь извиняться — укушу.

— Люц, ты…

— Расслабься.

Его тонкие прохладные пальцы, местами еще с повязками, ловко обхватили твердый член, принявшись водить по нему ладонью вверх вниз.

«Видеть» руками было странно, как странно было ярко ощущать запахи, слышать звуки. Его щетина была какой-то особенно колючей, и в голове только после всплывало воспоминание, что она должна быть ярко рыжей. Его дыхание кажется громким, в нем можно уловить все его эмоциональное состояние. А вот запах его никогда не менялся, он всегда ему нравился, хотя он до сих пор не мог сам для себя объяснить, как пахнет его любимый мужчина.

Было приятно чувствовать себя все еще желанным, все еще любимым, не смотря на то, что он явно уже не был тем человеком, который когда-то свел этого рыжего придурка с ума. Теперь из них двоих придурком себя считал Малфой, подсчитывая в уме все свои ошибки. Был бы отец жив, не то, чтобы замуровал в комнате, в саму стену бы вплавил и оставил так на столетия.