Пилигрим. Реформатор - Калбазов Константин - Страница 7

– Ты приехал, только чтобы сообщить мне о том, что мне следует ожидать незваных гостей? – поинтересовался Романов.

– Не только. Я привел караван с шерстью.

Михаил наладил в Пограничном ткацкое дело. Но не стал связываться с растительной пряжей, сосредоточившись на шерсти. На его взгляд, первое и наиболее важное в добрососедских отношениях это взаимная выгода. Поэтому они покупали у орды Тераккана овечью и верблюжью шерсть и шкуры. Как результат – ткачество, валяние войлока и выделка кож вышли в ряд важных отраслей.

Кожевенные мастерские устроили за пределами города, занимавшего теперь весь остров. Уж больно вонючее производство. Металлургический комплекс и тот оставался в пределах стен. Там всего-то копоть и грохот железа. Да и то проблема решалась благодаря высоким забору и дымовым трубам. С миазмами такой номер не прошел бы.

Шерсть кочевники поставляли уже очищенную и подготовленную к переработке в пряжу. Признаться, сырья получалось слишком много. Романов оказался не так уж грамотен в механике, чтобы создать прядильную машину. Три года назад пригласил из Царьграда одного специалиста.

Обозначил задачу, помог, чем смог. И тот в течение полугода выдал готовый образец механической прялки. Оно, конечно, самая обычная, бытовая, каковые Романов видел в музеях да фильмах. Но даже она повысила производительность в разы. Правда, все одно недостаточно. Аппетит-то, он приходит во время еды. Опять же поставки сырья год от года растут. Вот и продолжает грек мудрить над прядильной машиной.

Зато с ткацким станком никаких проблем. Здесь у них получилось все очень быстро. Даже придумали механизм, позволяющий с легкостью перебрасывать шпульку. Да еще и ширина полотна хоть в несколько метров, что очень полезно при изготовлении той же парусины. Производительность получилась такая, что из-за недостачи пряжи из трех этажей фабрики сейчас используется только один.

Шерсть в основном хранится на складах. Ее попросту не успевают перерабатывать. И вот привезли еще. Благо помещений пока хватает. Но долго это продолжаться не может. И прекращать закупки у кочевников нельзя. Уж это-то точно не будет способствовать упрочению связей.

Кроме того, половцы взялись разводить мулов. Не сказать, что они им нравились. Тупиковая ветвь. Ни лошадь, ни осел. Но животные у них получались крепкие и сильные. Племенное поголовье закупали или захватывали в набегах. И ясное дело, не на Руси.

Не пользовались ослы у русичей любовью, что тут еще сказать. Да и мулов они не воспринимали всерьез. Пограничное в этом плане было исключением. Правда, постепенно ситуация менялась. Этот гибрид вобрал в себя лучшее от двоих своих родителей, был неприхотлив в уходе, значительно меньше восприимчив к болячкам и являлся настоящим долгожителем.

Вывести бы породу русского тяжеловоза. Их получили вроде как путем скрещивания крупных европейских тяжеловозов с потомками арабских лошадей. Исходник есть. Но имеется и проблема, – дело это не одного десятилетия. Так что с кочевниками по этому поводу не договориться. Они в принципе не загадывают на такую дальнюю перспективу. А было бы неплохо. Уж кто-кто, а они-то толк в уходе за животными знают.

– Шерсть это хорошо. Но как вы успели переработать всю весеннюю стрижку? – удивился Михаил.

При этих словах тесть отвел взгляд, словно осматривая интерьер дома. И Романов понял, что обычно несильно поспешавшие с этим делом кочевники напряглись, чтобы успеть сбыть товар до того, как потенциальный покупатель будет разбит Ирмакканом. Ну а тесть заодно хотел вывезти дочь и внуков.

– Если ты так не веришь в то, что я могу выстоять, так отчего же не поможешь? – подначил его Михаил.

– Как я могу тебе помочь? Повести своих воинов войной на свой народ? Это вы можете воевать друг с другом. У вас брат может поднять руку на брата. У нас все иначе.

– У вас тоже далеко не все гладко. Уж кому это знать, как не мне. Но сделай одолжение, Тераккан, не оскорбляй меня своим сомнением в моей разумности.

– То есть то, что случилось, ты называешь разумным? – вскинулся тесть.

– Конечно. Разве вам мало степей, которые вы отвоевали у печенегов? Ваши стада год от года все тучнее. Ваши юрты и шатры наполнены достатком и детским смехом. У вас никто не оспаривает эти земли. Но некоторые из вас отчего-то решили, что русичи должны половцам, и с каждым годом этот долг только растет. Пока Боняккан ходил в набеги на другие земли, это была не моя проблема. Но он решил ударить по порогам. А вот это уже больно и затрагивает мои интересы. Пограничное живет и развивается торговлей. И я никому не спущу посягательство на безопасность путешествия по Славутичу.

– А силенок-то хватит?

– Ты уже не в первый раз сомневаешься в моих силах. Но прежние попытки моих недругов разбились в прах. Ничего не получится и сейчас. Мало того, курени, которые отправят против меня воинов, ждет тяжелая зима. Очень тяжелая.

– Если ты выжжешь степь, то озлобишь все орды. Никто еще не забыл того, что сделали твои воины два лета назад.

– Выгорят пастбища только тех, кто решит прийти к нам с мечом. Можешь передать это любопытным. И еще скажи им, что стены города им не взять ни теплым летом, ни студеной зимой.

Вот уж во что не поверит Ирмаккан, так это в неприступность Пограничного. Сколько бы ни твердили о мощных каменных стенах, он точно знал, где его ахиллесова пята и куда бить. Ну или думал, что знает. Так. Небольшая дезинформация на случай, если не сработает план А и придется браться за вариант Б.

– А откуда ты узнаешь, кто пошлет воинов и где чьи угодья? – усомнился Тераккан.

– Границы кочевий я уже знаю. Как и предполагаемые места стойбищ. А иначе как бы я напал на стойбище Боняккана в такой короткий срок? Остается узнать, кто именно совершит глупость.

– Если придут воины из орды Боняккана, ты убьешь заложников?

– Если сюда придут их родители, дядья и братья, хотя бы один из этого куреня, я их убью. Эти мои слова ты также можешь передать.

– А если их не будет среди напавших?

– Об этом я уже говорил. Мы будем растить заложников наравне с другими воспитанниками, не делая меж ними различий. Единственное, чего они будут лишены, это возможности навестить родное стойбище. Но родители смогут навещать их здесь, в Пограничном. Когда они вырастут, вернутся домой, а их место займут другие дети.

Убив хана, Михаил ограбил стойбище. Отобрал сотню мальчишек в возрасте от шести до десяти лет в качестве заложников. Получилось по одному ребенку от каждой семьи, и отправился в обратный путь. Имея такой щит, он не больно-то опасался нападения. И его расчет оказался верным.

Романов решил пересмотреть свою демографическую политику, отказавшись от ассимиляции половецких детей. Если переусердствовать, то эдак не растворишь их в себе, а сам растворишься. Но и не думал отказываться от завязывания все более глубоких отношений с половцами.

Поэтому в Пограничном и действовал весьма крупный интернат для мальчиков. Причем построен с запасом. Так, чтобы там одновременно могли проживать не менее тысячи учеников. До этого момента там обучались только дети родителей, отдавших их на учебу добровольно. Половцы, конечно, кочевники, но не дураки. Среди них хватает тех, кто знает цену наукам.

За пять лет существования интерната там впервые появились заложники. И все было за то, что это станет обычной практикой. Их быт ничем не отличался от обычных воспитанников. Им предстояло просто жить, расти, учиться и общаться со своими сверстниками из русичей. Дружить, ссориться, драться в кровь, клясться в вечной дружбе или ненависти. Все как всегда и бывает у детворы.

Народная дипломатия в действии. Ну, разве только в более упорядоченном варианте. И да, пока все лишь в самом зачаточном состоянии. Но Михаил делал на это серьезную ставку в перспективе. Руси долго еще жить по соседству с половецкой степью. И Романов надеялся, что это начало будущего добрососедского сосуществования.

Во всяком случае, ему этот путь виделся куда более продуктивным, чем ставка на голую силу и страх. Хотя и миндальничать он не собирался. На каждый выпад готов был ответить болезненным ударом. Потому и интернат строил с запасом. Так, чтобы хватило места для будущих заложников. В ближайшие пару десятков лет на спокойную жизнь он не рассчитывал.