Наследники тьмы (СИ) - Моисеева Ольга Юрьевна - Страница 31

  – Да! Да! Просто... знаешь, я тут подумал... В общем, заигрался я!.. – голова у него кружилась, а сердце лупило, как бешеное, но Морозов продолжал, адским усилием воли не давая голосу дрогнуть, торопясь договорить, прежде чем его хватит кондрашка: – Ты – девушка, конечно, очень хорошая, но я понял, что на самом деле сейчас совершенно не готов к отношениям.

  – Ч-что?! Ты это серьёзно? – было слышно, как она задохнулась.

  – Да, Надь, давай-ка возьмём с тобой тайм-аут!

  – Тайм-аут? Ты... Ты что... – голос её задрожал. – Ты бросаешь меня?! П-п-рямо вот так вот... – слёзы душили её, мешая говорить, – ...п-по телефону?!

  – Слушай, Надь, ну, у нас же ещё толком ничего не было, так, переспали разок, чего ты трагедию-то из этого делаешь?

  Она нажала отбой.

  – А ты не перестарался, дружок? – с сомнением протянула Анна. – Мне кажется, она не поверила и, подумав денёк-другой, попытается разобраться.

  – Да какая, на хер, разница?! – взвизгнул Женя, горло сжалось, отчего он дал петуха. По щеке покатилась слеза, ему было так плохо, как никогда в жизни. – Выпустите её сегодня с территории, а завтра – увольте и не пускайте больше в пансионат! А я за это расскажу вам всё о таких, как я! Всё, что знаю!

  – Значит ты такой не один, – белозубо улыбнулся Кафтырёв, разглядывая Морозова, словно энтомолог – редкого кузнечика.

  – Не один, способности по наследству передаются, – бросил для затравки пленник, глядя на Десятова. – Но не всем.

  – Почему же? – прищурился доктор.

  – Я больше ничего не скажу, пока от Нади не отстанете.

  – Послушайте, Роман Филиппович, адрес, телефон и вообще все паспортные данные этой Белкиной у нас имеются, – напомнил Илья. – Найдём и после увольнения, если понадобится.

  – К тому же добровольное сотрудничество всегда на порядок эффективнее полученного под пытками, – промурлыкала Лявис.

  – Ладно, согласен. – Доктор достал свой телефон и сказал охране не задерживать Белкину, потом позвонил в администрацию и велел сделать так, чтобы завтра же старший повар была уволена по собственному желанию.

  Женя слушал и хотел умереть.

  Былые времена (вплоть до лета прошлого года)

  Роман Кафтырёв считал себя гениальным хирургом – он знал это ещё с университета, и вера в собственную одарённость оставалась непоколебимой, несмотря ни на что. Если операция проходила неудачно, виноваты в этом были другие: тупые ассистенты, медсёстры-идиотки, бог знает кто ещё, но только не он! – Роман ни секунды в этом не сомневался. Он смолоду стремился командовать и никогда не боялся экспериментировать, что в сочетании с уверенностью в собственной непогрешимости неизбежно приводило к конфликтам. Кафтырёв постоянно спорил с начальством, ругался с персоналом и часто менял работу.

  Кочевал с одного места на другое, пока с возрастом и накопленным опытом научился сдерживать свои порывы и приспособился не так остро реагировать на тупорылость окружающих. Маскируя собственное превосходство, он надевал маску неразговорчивого и целиком погружённого в своё дело специалиста а, поскольку был и вправду весьма неплохим хирургом, сумел в итоге найти себе нормальное место в Москве, в Центре челюстно-лицевой хирургии, где проработал больше десяти лет без особых треволнений и даже собрался жениться. Любви к своей избраннице он не чувствовал – ну, так он её вообще ни к кому, кроме себя, никогда не чувствовал – однако девушка происходила из обеспеченной семьи, с хорошими связями, так почему бы не улучшить собственный статус, раз ему уже за сорок – давно, вроде как, пора. Будущий тесть мог пристроить его в ведомственную клинику, где нет такого непрерывного и нескончаемого потока больных, а зарплата при этом гораздо выше, к тому же есть возможности дополнительного неофициального заработка.

  В общем, дело шло к свадьбе, и жизнь, как говорится, налаживалась, когда у Романа на операционном столе вдруг нелепо погиб пациент. И не какой-то там простой человек, а сын одного из высокопоставленных государственных чиновников, которому Кафтырёва как прекрасного хирурга порекомендовал его будущий тесть. Самое ужасное, что сама по себе операция-то была далеко не самая сложная, а для опытного врача и вовсе заурядная, возможно, поэтому Роман отнёсся к ней с такой непозволительной небрежностью...

  Накануне вечером он гулял на дне рождения и, укрепляя недавнее, но в будущем очень полезное знакомство с одним банкиром, напился с новым "другом" в полный хлам. Утром Роман чувствовал себя настолько отвратительно, что едва смог подняться с постели и приползти на работу, но всё равно взялся за назначенную на девять – ерундовую, как он считал, – операцию. Однако в процессе хирургического вмешательства возникли неожиданные осложнения, и Кафтырёв не сумел с ними справиться. Вины своей, как обычно, он не признал и не чувствовал, валил всё на других, поэтому ни у кого из медперсонала поддержки, естественно, не нашёл. Стресс сорвал маску, и годами копившаяся, подавленная злоба на тех, кто не понимает его гениальности и не желает признавать его превосходство, вырвалась наружу. Вместо того чтобы проявить искреннее сочувствие, извиниться перед родственниками погибшего и нормально объяснить ситуацию своему будущему тестю, Роман говорил с ними холодно и высокомерно, словно снисходил до бесполезной беседы с полными идиотами.

  Последствия, в итоге, стали катастрофическими: он не только лишился невесты и покровительства её влиятельного отца, но ещё и угодил под суд. И хотя тюремного срока удалось избежать и даже права заниматься медицинской деятельностью Романа не лишили, устроиться в столичную больницу стало весьма и весьма проблематичным. Он надолго застрял без дела и от нечего делать жаловался без конца в соцсетях и на врачебных форумах, что работы его несправедливо лишили сослуживцы-интриганы, дебилы-чиновники, тупые правила и нелепые обстоятельства.

  Когда вся желчь была наконец излита и Кафтырёв стал всерьёз задумываться о своей дальнейшей судьбе, ему в личку пришло неожиданное предложение о высокооплачиваемой практике, где хорошему хирургу больше не придётся беспокоиться о каких-то там дурацких инструкциях.

  Предложение Романа заинтересовало, он договорился с неизвестным работодателем о встрече, на которой быстро понял, что тот – представитель криминальных кругов и лечить придётся бандитов и отморозков, причём не в больнице. Вознаграждение, однако, полагалось солидное, место работы располагалось в Москве и выглядело неплохо, была даже оборудована операционная, где Роману во всём, что касается врачебной практики, обещали неограниченную власть и полную свободу действий. Взамен доктор не должен был лезть ни во что, кроме медицинских процедур, являться по звонку в любое время днём и ночью, а также проводить эксперименты по воздействию на людей препаратов – не интересуясь, откуда эти вещества взялись и насколько опасны в применении, – а потом докладывать о результатах работодателю. Место будущей службы было велено называть просто "Компания".

  Условия, учитывая последствия злополучного суда, показались Роману вполне приемлемыми. Да и выбирать-то особо не приходилось. К тому времени он уже сильно поиздержался и понял, что хирургом в ближайшие лет пять точно никуда не устроится, тем более в столице, а протирать штаны врачом общей практики в какой-нибудь нищей областной больничке – нет уж, увольте! Поэтому Кафтырёв, недолго думая, согласился и полтора года трудился на таинственную "Компанию", пока не случилось нечто, навсегда перевернувшее его представление о собственном месте в этом мире.