Эскорт для чудовища (СИ) - Шварц Анна - Страница 13

«Лучше уйди» — снова оживает разум, но я уже делаю шаг в ванную за смартфоном. Я неожиданно думаю, что в телефоне Смоленского может быть много интересных вещей. Почему-то в этот момент я допускаю, что могу найти там доказательства его вины в смерти Али. Я еще не знаю, что буду с этим делать, но желание отомстить, которое я долгие годы старалась уничтожить, чтобы не попасть в неприятности, вспыхивает со страшной силой.

Я поднимаю с пола настойчиво вибрирующий телефон, на экране которого написано «мать». Сердце странно екает и пускается в бешеный галоп, потому что краем глаза я замечаю что-то странное. Я резко разворачиваюсь к ванной и роняю телефон на пол.

— Смоленский, блин, — вырывается у меня вскрик.

Он лежит в полной ванной, закрыв глаза и с его разбитых рук капает на пол кровь.

Я в шоке подхожу. Хватаю этого ублюдка за руку — теплая. Он не умер. Хотя, сперва я так и подумала. Вряд ли он пытался покончить с собой намеренно — для этого лезут в ванную немного по-другому, без одежды, но так или иначе этот кретин близок к тому, чтобы случайно откинуть коньки.

Супер. А потом меня будут допрашивать. Убегу сейчас — и впаяют статью, сказав, что оставила человека в опасности. Я уже не думаю о том, что, похоже, мое возвращение домой немного откладывается — просто благодарю случай за то, что любопытство спасло меня от разборок с полицией. Где черти носят Дарину?! Куда делась его прилипчивая невеста? Сейчас она как никогда нужна!

Запустив руку в порозовевшую воду, я выдираю из ванной слив и, схватив Смоленского за плечо, отвешиваю его красивому лицу хорошую пощечину, чтобы привести в чувство.

Испытывая при этом садистское удовлетворение. Так ему и надо.

— Очнись, идиот, — в сердцах произношу я. Вода уходит быстро — его рубашка, мокрая насквозь, облепляет спортивное тело, и я вижу, как грудь Смоленского спокойно вздымается при дыхании. И как ресницы вздрагивают, и Смоленский медленно открывает пронзительно-яркие, серые глаза, обжигая меня взглядом.

— Пошла вон отсюда, — произносит он негромко. Его низкий голос играет на моих нервах предчувствием, что вот-вот случится что-то плохое. Я инстинктивно отстраняюсь. Сейчас мне отчетливо кажется, что в этом человеке есть какой-то душевный надлом, когда он находится передо мной в таком виде, потеряв облик холодного аристократичного и избалованного богача.

— Я позову твою охрану, — выдавливаю я. Ну к черту этих людей. Даже если мне придется подставить Катю — я ни на секунду не останусь с ним. Он меня пугает. Не уверена, что с ним все в порядке, — не хочу, чтобы меня арестовали за то, что…

Я не успеваю договорить, потому что Смоленский внезапно подается вперед, хватает меня за ткань платья на груди и резко притягивает ближе. Не дергает, а просто тянет, поэтому я испуганно рвусь обратно, почувствовав его силу. Не получается.

Лицо щекочет его дыхание. И тяжелый, терпкий запах одеколона.

— Пусти, — перепугавшись, прошу я, — Смоленский, пожалуйста.

— Ты так на нее похожа, — произносит он едва слышно. Рассматривая мое лицо так, словно пытается добраться до самой души. Или он говорит громко, но просто все заглушает мое исступленно колотящееся сердце, которое едва не останавливается после его слов, — у вас даже голоса похожи… почему, Саша?

Он говорит об Але. В его голосе я слышу звенящую, черную пустоту, которая бывает в душе после потери чего-то важного в жизни. Я бы подумала, что Аля была невероятно дорога ему, если бы не знала правду.

— Пусти, — роняю я, чувствуя себя неожиданно смертельно усталой. Я думала, что сильно изменилась, но, видимо, это не так. Если я перестала каждое утро плакать в ванной, потому что видела в себе черты Али, то Смоленский умудрился рассмотреть их, и снова всколыхнуть во мне воспоминания.

Рука сжимается в кулак, и я в ярости бью Смоленского в плечо, чтобы он, наконец, прекратил пялиться на меня и портить мое платье. Он не замечает будто бы этого: не отпуская, прислоняется прохладным лбом к моей щеке. Я чувствую на шее его прерывистое дыхание, когда ладонью он как-то исступленно зарывается мне в волосы, сжимая их.

Я ненавижу и его, и себя еще сильнее, потому что допустила такую ситуацию, где Смоленский может прикасаться ко мне так открыто и откровенно.

— Ответь, — слышу я глухое.

— Потому что иди к дьяволу, Смоленский, вот почему, — вырывается у меня, и я дергаю головой, лишь бы он не смел прикасаться ко мне ни миллиметром себя, — решил мною утешиться? Сломал прежнюю игрушку и решил найти похожую? Отпустил меня быстро. Слышал?

Эти слова вылетают у меня неосознанно. Я чувствую, как он усмехается. Когда он выпрямляется, чуть тянет меня за волосы назад, заставляя откинуть голову и посмотреть на него, то и на его губах я вижу намек на усмешку.

Как он вообще смеет обращаться со мной, как с вещью? Я хочу закричать на него, но меня останавливают его глаза.

— У тебя нет линз, — подводит внезапный итог он, — ты соврала мне. Кто ты, Саша? Хочу услышать это от тебя.

— Просто желание клиента — закон, — холодно выдаю я. Он с самого начала что-то понял, но я не собираюсь сообщать ему правду и хочу, чтобы он помучится подольше. Как и я сейчас мучаюсь: кажется, на мне везде останется запах крови и самого Кирилла, и он заставляет меня задыхаться, — если ты сказал, что тебе не нравятся голубой цвет — значит, глаза будут другими.

— Ты уходишь от ответа, Саша. Ты лжешь мне все время, пока находишься со мной. Как и Дарина, которая настойчиво пытается избавиться от обычной эскортницы, как мне донесли. Видимо, по ее инициативе. Я прекрасно читаю ложь, — его тяжелый, но ровный тон и полная разруха вокруг, в которой мы находимся, давят на меня, — кто ты и что ты скрываешь? Я могу узнать это за пару минут, но хочу услышать именно от тебя.

Проницательный ублюдок с неустойчивой психикой.

— Зачем спрашиваешь, если и так догадался, Смоленский? Я сестра твоей бывшей жены, которую ты убил, — я выплевываю я ему в лицо признание, — отпусти немедленно. Ты ведь прекрасно знаешь, что у Али была сестра по имени Саша. Если узнал меня — мог бы легко сопоставить все, и не ломать цирк.

Он резко разжимает руки, отпуская меня. Я падаю, не удержавшись, на попу и отползаю подальше от него, едва не задевая ладонью осколки на полу, а потом быстро встаю на ноги, достав телефон. Пусть только дернется — и я наберу службу спасения. Или начну записывать видео Кате, чтобы она потом отнесла его в полицию, если со мной что-то случится.

Смоленский отводит взгляд и откидывается назад на стенку ванны. Я не ждала от него бурной реакции, но его достаточно спокойное лицо меня озадачивает. Он только едва приподнимает бровь в ответ.

— Я твою сестру не убивал.

— Ты, конечно же, не убивал, — саркастично отвечаю я. Уже поздно строить из себя вежливую девочку-незнайку. Улыбаться и кивать ему, делая вид, что верю на слово, лишь бы не случилось что-то плохое — выше моих сил. — Вряд ли бы ты стал марать руки. Ее сбили на переходе, а твою причастность к этому и доказать невозможно. Машину-то так и не нашли.

— Понятно, почему ты мне с первой секунды напомнила ее. Вы крайне похожи, хотя ты пытаешься это скрыть, — он бросает на меня странный взгляд и я сжимаю в руке телефон до хруста, — Я помню, что у нее была сестра. Но я не знал твою фамилию. Твоя начальница не сообщила ее мне и игнорировала мои сообщения, а когда я пытался узнать хоть что-то о девчонке, которая находится рядом со мной и периодически смотрит на меня со странной ненавистью в глазах — мне донесли совсем другую информацию. Я к смерти твоей сестры, Саша, отношения не имею. Кто тебе вообще сказал такую чушь?

Иногда в жизни происходят вещи, от которых в голове начинают коротить шестеренки. Сейчас был именно такой момент. У меня было отчетливое ощущение, что Смоленский говорит чистую правду — настолько спокойно и уверенно звучал его тон, и это рушило все логические связи из крох информации, которые я выстраивала долгие годы.