Бумажный зáмок (СИ) - "Mut-Em-Enet" - Страница 18

Эх Матейку, Матейку, так меня мама называла. И сейчас мне вроде не за тридцать, а лет десять. Нашу тесную квартирку заливает солнечный свет, мама лепит пѝроги (такие польские вареники) и рассказывает сказку про рыжего черта (того, что с водкой), а сижу и ловлю каждое ее слово и каждому слову верю.

Что ты, Мэтт, часто маму стал вспоминать, стареешь, чувак! Или это все птичка твоя, ненаглядная!

Мелкая сероглазая ведьма, от одного ее взгляда я теряю рассудок, пытаюсь бороться, но еще сильнее увязаю в ее паутине. В ее прекрасном теле! Становлюсь солнечным зайчиком на ее волосах.

Тебе сейчас надо выяснить, что ее так расстроило. Каждая ее слеза как осколок острого стекла в твоем сердце.

Сидит и ревет.

— Птичка, ты чего?

— Шут ты гороховый, — вытирает слезы.

— Ту, чего ты, — пытаюсь обнять, — маму вспомнила?

Ну я и дуралей, она права.

— При чем тут мама, ты кретин конченый, — почти кричит.

Она права, я — кретин, и конченый! Конечно, потому что, если она еще слезу проронит из-за меня, превращусь в соляной столп возле ее ног.

Начинаю целовать ее, чтобы успокоить, как больного ребенка, наверное.

— Не надо, Мэтт, — просит она.

Но я не могу унять жар своего тела. Ее запах и ее мокрые волосы… Мэтт, ты тонешь! Стремительно идешь ко дну!

Мои руки уже вовсю исследуют ее тело, как вроде впервые. Я ощущаю, какая он податливая. Мэтью, это ответственность. Ты в ней открыл это, разбудил спящий вулкан. Хорошая ученица, хочу отметить…

— Давай не сейчас, — шепчет она своим ангельским голоском.

— А когда? — спрашиваю я, — сколько еще ты меня ждать заставишь? — сам сбрасываю чертово полотенце и ее халат.

И она целует меня, вроде ей воздуха не хватает, вроде я ее последний оплот.

Я подхватываю ее, да она — пёрышко невесомое. И не могу больше терпеть, если сейчас не буду в ней, мой кислород иссякнет.

Птичка, я готов! А ты готова?

Ее глаза кричат — ДА!!!

Я опускаю ее на подоконник, за ее спиной Нью-Йорк, наш Нью-Йорк. А перед ней я — дракон о жестяных крыльях. Это тупик, Мэтт, ты не можешь сдержаться. Тебя рвет с силой ста атомных бомб.

И когда ты входишь в свою птичку, ноги дрожат, ты не имеешь права… А потом только шлепки и крики, я уже не пойму чьи, мои или птички. Ведьма, своими сексуальными чарами сожрала мою и так дырявую душу. Лиса-оборотень, кицунэ, которая похитила моё сердце. Моя птичка! Только моя! Я просто умру без тебя! Будь моей, птичка!

Ее спины касается холодное стекло. Оно запотело от нашего жара! Не спеши, птичка, запомни каждое движение, каждый вздох. Я — то запомню. Нет, Мэтт, так нельзя. Да, Мэтт, так нужно! Обладать птичкой не желание, а потребность. Прости, Маша, и тебя из головы выброшу, не место тебе тут, особенно в такие моменты…

— Птичка! — я кричу в голос и кончаю, прямо тут и прямо сейчас.

Целую ее личико, такое юное и красивое. И кто я против нее? Дракон?! О, дева! Я тут у твоих ног. И буду лобызать их до смерти, отдавая тебе полностью все, что у меня есть. Ты этого хочешь? А слышу:

— Уходи, Мэтт, мы и так далеко зашли и на это явно не на пользу….

Какая прагматичная, моя птичка. Жестокая! Я ж у не практически в ногах валяюсь, истощенный страстью и сломленный…

Если бы я мог, птичка, сказать, что чувствую сейчас… Не хочешь? Я проглочу эту жесткую обиду…

Уже натягиваю свою влажную одежду. Она стоит лицом к стеклу и вижу ее отражение — по ее щекам струятся слезы.

Это, бляха, не отношения, а чертовы качели, и сколько мы так выдержим. Отношения? Мэтт, не обольщайся… Ты имеешь птичку, а она тебя… Что это за вид отношений? Придумай сам!

Ну скажи, что любишь, смелее, ты же мужчина….

Нет, не хочешь, пусть птичка не знает… Пусть мучается в неизвестности. Ну, Мэтт, ты и закрутил.

Скажи ей о своих чувствах! Разрушь этот порочный круг! Или беги от нее без оглядки! Больше не смотри в эти стальные глаза! Ты не выдержишь, Мэтью!

Взрослый мужик, а туда же… Птичка, птичечка, вырвала твою душу с потрохами…

Гей верше мой, верше, Мой зеленый верше, Ужъ мѣ такъ не буде, Якъ мѣ было перше.

Любимая песня моей мамы льется потоком… Я за дверью птичкиного гнездышка. Я люблю слишком сильно!

Jonathan Roy — Keeping Me Alive

Лиза

Господи, сердце сейчас выпрыгнет из груди… Зачем все это? Зачем я его позвала, а потом прогнала? Через пять часов мой день рождения, а я сижу и реву! Плохо? Очень… Но буквально только что было хорошо и не раз. А он не понял отчего мне так больно… И хорошо пусть думает, что это действие окситоцина. Шибанула девке в голову дурь, да и только.

Моя кожа горит еще от его прикосновений, но я понимаю, что это может больше не повториться. НИКОГДА!

Снова Лиза, себе съедаешь заживо, давай подойдем прагматично к данной ситуации: ты захотела этого мужчину — ты его получила. Что ты ожидала? Что он станет на колени и начнет в любви тебе признаваться? Тогда ты выбрала неправильного мужчину… Тебе бы подошел пылкий Ромео, а не циничный Гамлет. Но это твой выбор, помнишь? А теперь приводи себя в порядок и домой!

Вытираю воду, развешиваю мокрые вещи и одеваюсь в сухое. Бабушка не должна ничего заметить… Я и так тут задержалась, и натворила глупостей. Домой, туда, где ждут, туда, где безопасно. Туда, где нет его!

Выношу первую партию вещей и укладываю их в багажник, а сама по сторонам смотрю, нет ли поблизости Мэтта… Боже, что уже за привычка такая — искать его, на улице темно и он скорее всего уже лег. Это тебе неймётся!

Иду за второй коробочкой и замираю. У входа ОН… не ушел или быть может снова вернулся… Не выдавай себя, Лиза, ни взглядом, ни жестом, а то спугнешь наваждение.

— Ты не ушел? — я наивная дурочка.

— Нет, птичка, я ушел, а это моя астральная проекция, — опять эти лукавые глаза, — вот подумал тебе помочь с коробками, негоже птичке одной.

На меня накатывает волна нежности: я провожу ладонью по его щеке и касаюсь губ, легко без намека на фривольность.

— Вот что-то с тобой, птичка, явно не так, то кричишь «Уходи!» и сходишь с ума, то целуешь!

И он прав, со мной действительно все не так! Я даже сама себе боюсь признаться, что именно.

И тяну его за руку наверх. Просто тяну, без слов.

— Ты, птичка так не спеши, это ты молодая и резвая, а пожилым такие упражнения не очень полезны, и так загнала уже меня совсем.

— Не придуривайся, видела я твои упражнения, для которых твой возраст явно помехой не был, — к щекам приливает кровь.

Когда же уже разучусь краснеть, думая про свои приключения… Уж слишком ярко они отпечатались в памяти, до малейших деталей.

— Я даже боюсь снова входить в твою квартиру — это прям обитель разврата! Кажется, только переступлю порог и меня сразу накроет…

— Чтобы не накрывало, вот возьми ту коробку в углу, и вложи, пожалуйста, всю страсть в ее спуск вниз.

— А ты грузчиков не хочешь нанять и так и собираешь все это таскать?

— Это только часть моего добра, Мэтт, и я хочу его забрать в первую очередь… А то уже нормальной одежды совсем не осталось…

— Как по мне, тебе даже без одежды лучше…

Смотрит на меня с вызовом, мол твой ход.

— Это для тебя лучше, когда я без одежды, а приличные люди… — не дает мне договорить и целует прямо в дверях… Лиза, не теряй сейчас голову! Еще полчаса назад тебе очень хотелось, чтобы он ушел, а сейчас все по кругу.

— Эх, птичка, откуда мне знать, как там у приличных людей заведено, — отпускает меня и берет сразу две коробки.

— Да не тащи две, надорвёшься…

— Мне приятна твоя забота, но я хочу быстрее перекидать эти коробки в твой багажник и…

— А? Избавиться от меня?

— Уже поздно от тебя избавляться — ты в моей крови, птичка.

А вот с этого места поподробнее!

— Поэтому ну вот никак сейчас мне от тебя не сбежать, маленькая ведьма.

— Мэтт! — останавливаюсь, — то я — птичка, то ведьма, определись! И напомню, что пути отступления у тебя все еще есть… Мог бы и не возвращаться…