Упал. Очнулся. Папа! (СИ) - Логвин Янина - Страница 46

Да, нам надо с Андреем поговорить. И совершенно точно сегодня. Дольше тянуть нельзя! Вот сейчас дети уснут, мы сядем за стол, как взрослые люди, я сделаю кофе, и все обсудим. Конечно, мне будет нелегко признаться и объяснить ему почему он без памяти и причем тут графин, но я постараюсь. Скажу, что мы с Лешенко хотели, как лучше. У сержанта уж точно авторитета побольше моего, если не мне, то ему-то Воронов должен поверить! А вот простит ли меня?

Ох, вряд ли.

Как бы еще придумать с чего начать разговор?

Андрей вошел на кухню в футболке и штанах, держа в руках сложенную шахматную доску — старую и резную, ручной работы. Когда-то она принадлежала моему отцу, потом я хранила ее в память о нем, а когда шахматы нашел Степка, то упросил меня их ему подарить.

Я не очень хорошо играла в шахматы, папа не успел научить. Но бабушка всегда говорила внуку, что настоящий мужчина должен не только уметь быстро бегать, но быть умным и решать сложные задачи, как дедушка.

До сих пор доска с фигурами лежала в коробке у сына под кроватью, и мне казалось, что он давно о ней забыл. А на деле оказалось, что нет.

— Даша, ты не знаешь, куда подевался белый ферзь? Никак не могу найти.

Я оглянулась и растерянно перекрыла воду. Мысли все еще витали вокруг предстоящего признания.

— Знаю. Он потерялся — давно, лет пятнадцать тому, а что?

— Ничего. Просто удивляюсь, как я мог так безалаберно отнестись к подарку моего отца.

Я не сразу поняла, что услышала, поэтому переспросила:

— Что?

— Мы разговаривали тут со Степаном. Я спросил у него, есть ли в доме какая-то памятная для меня вещь, которая бы могла помочь вспомнить прошлое. И вот, он нашел. Сказал, что я обещал его научить играть в шахматы. Мы расставили фигуры, а одной не хватает. Не критично, конечно, но я недоволен. Память все-таки. Надо будет купить сыну новые, а эти сохранить, раз уж ферзь потерялся. Шахматы любят порядок, здесь иначе нельзя. Даша?

— Да? — я слушала, затаив дыхание. Понимая, как мама, сколько в этом широком и незаметном Воронову жесте Степкиного доверия. Желания получить внимание мужчины. И я, только я виновата в том, что мой сын позволил себе мечтать.

И я буду виновата в том, что его мечты разобьются.

— Спасибо, что сохранила их. Я это ценю.

Господи, как ножом по голой совести!

От прямого взгляда голубых глаз стало стыдно. Но я скорее побелела, чем покраснела под ним.

Руки были в пене, и я вновь отвернулась к мойке, чтобы включить воду и смыть ее с пальцев. Взялась за полотенце.

— Андрей, нам надо поговорить, — постаралась сказать серьезно, а получилось жалко и неуверенно. Но в глаза смотреть было еще хуже. — Я должна тебе сказать, давно хотела…

Воронов сошел с места, положил шахматы на стул и вдруг осторожно, но плотно закрыл дверь в кухню.

— Да, обязательно. О чем захочешь, — пообещал, понижая голос и подходя ближе. — Что ты хотела?

Моя спина, ощутив тепло мужской груди, тут же напряглась, и я замерла, понимая, что он еще ко мне не дотронулся, а мне уже нечем дышать.

— Я хотела… Дети заснут, и мы с тобой… Нам надо…Андрей, пожалуйста! — собралась сказать «не подходи», но не успела. Воронов тут же обвил меня рукой за талию и прилип к спине.

— О боже, Дашка! Дети спят! — выдохнул жарко, опалив близостью. — Я думал это никогда не произойдет! Я тоже хочу! — пророкотал в обнаженную шею так, что все волоски на затылке встали дыбом, а дыхание затрепетало в горле. Коснувшись меня губами, обдал кожу горчим признанием: — Тебя, сейчас!

Наглая рука скользнула в вырез халата, проникла под белье и по-хозяйски накрыла то, что накрывать нельзя. Сжала грудь явно с удовольствием, пока я, опешив, хватала воздух открытым ртом. Потому что одно дело забыться во сне и ступить за крайность, и совсем другое позволять шефу себя ощупывать, зная, что мы с ним даже не встречаемся!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Хорошо хоть за размер не стыдно, но за все остальное…

— А-андрей, ты с ума сошел?! Нам нельзя!

— Можно, Курочка моя, и даже нужно! — пояс халата упал к ногам и полы разошлись. Вторая рука легла на живот и жадно его погладила. — Соблазнительница! Мне нравятся твои волосы, но я не имею ничего против красивой женской шеи…

— Андрей, нет!

Твердое:

— Да.

— Пожалуйста…

— Дашка, ты не можешь мне отказывать вечно, я твой муж!

— Нет, не мой! — такому писку только глупец поверит!

— Ну, конечно. Еще скажи, что и дети не мои.

— Не твои! — сердце в груди трепыхалось птицей, и под горячими поцелуями ответ прозвучал томным выдохом.

— Шутница, — Воронов легко куснул меня за ухо, нашел вторую грудь и еще теснее прижал к себе, стягивая с плеча халат вместе с бретелькой бюстгальтера. — За такое можно и ответ спросить. Прямо сейчас.

Не знаю, с каким намерением он пришел на кухню, но мы вновь вернулись в общее утро. Точнее в тут его точку, когда проснулись в одной постели, возбужденные, явно собираясь шагнуть дальше и утолить желание, мучащее обоих всю ночь. Утром нас вовремя отрезвил Степка, но сейчас мы были одни, и Воронов больше не хотел ждать. Как женщина, я это понимала очень хорошо.

И, как женщина, с каждой секундой теряла способность этому сопротивляться.

— Дашка, ты так вкусно пахнешь — рождественской сладостью, горячей и домашней, — признался Андрей. — Мартини тебе идет, только в следующий раз для своей сексуальной ведьмы я куплю лучше, договорились? И ты снова сведешь меня с ума, вот как сейчас.

Грудь оказалась на воле, под теплой рукой, и в голове не осталось никаких покаянных мыслей. Умелая ласка обездвиживала не только тело, но и волю.

Хотя нет, кое-что все-таки смущало.

— У-у мойки с посудой? В халате?

— Неважно где и в чем. Я уже убедился, что хочу только тебя. Всегда, когда вижу или думаю. А думаю я о тебе постоянно!

Продолжая целовать мою шею, он пробрался ладонью под резинку бикини, огладил бедра и вдруг уверенно накрыл холмик между ног. Сжал его с совершенно определенным стоном и намерением, от которого я едва не сомлела.

Дотронулся совершенно точно не как босс, а как… муж! Это-то и отрезвило!

Я опомнилась и вцепилась в руки Андрея, часто дыша и горя всем телом. Если бы сейчас меня пустили на мороз голышом — пробежала бы газелью полгорода и не заметила.

Но сказать ничего не смогла, однако Воронов и сам все понял — умный, зараза!

— Дашка, ну прости, — снова прошептал с хрипотцой. — Давай помиримся уже, слышишь? Ты же сама хочешь, я знаю! Все равно здесь все мое, — сказал и еще раз показал где. — И ты моя.

Сердце рванулось из груди, а низ живота свело мучительное желание. Хочу, еще как. Столько лет без секса кого хочешь до ступора доведут!

— Ты не помнишь… — глухо возразила.

— Зато чувствую! Дашка, какая ты гладенькая… — Искуситель нашел мое ухо и сладко в него прошептал: — Так и хочется сделать с тобой что-то неприличное!

Чего? Кого?!

Это же он не про «то самое» намекает?!

Бикини слетели, а за ними и халат с бюстгальтером упали на пол, я и опомнится не успела. Только увидела, как сбоку мелькнула сброшенная Андреем футболка, почувствовала спиной жар сильной груди и пискнула:

— Ой, только не трись!

Ага, как же!

Потерся, паразит. Да так, что сердце к горлу подпрыгнуло, а все, что надо, факелом вспыхнуло. Широкая и властная ладонь прошлась по изгибу талии, сжала обнаженную ягодицу и подхватила ногу под коленкой…

— Да, родная, вот так…

— Ой! Мне не нравится эта поза! — я влезла коленом в стопку тарелок и они, загрохотав, съехали в мойку. Я только и успела, что вцепиться в края стола.

— А мне очень даже! Не могу терпеть, Дашка! Ты, как подарок. Кто же от такого откажется?

— Развратник!

— Моя любимая… — и ведь правда губы так нежно по плечу прошлись, что не поверить невозможно!