Алмазные псы - Рейнольдс Аластер - Страница 26

Он рассмеялся и крепче прижал меня к себе. Не знаю, поверил отец или нет, но, думаю, он испугался, решив, что я могла сказать это совершенно искренне.

А теперь появляетесь вы.

Вы узнаете меня, чего не смог бы сделать он, но узнаете только потому, что видели меня взрослой. Мы с вами ни разу не разговаривали, и наша единственная встреча ограничилась простой улыбкой, простым дружелюбным взглядом в тот момент, когда я приглашала пассажиров на мой корабль, все девятнадцать тысяч, что текли непрерывным потоком через посадочный люк… Или двадцать тысяч, если считать сочленителей.

Как бы я ни старалась, не могу вспомнить тогдашний ваш облик.

Но вы утверждаете, что были среди них, и я согласна уделить вам время. Вы утверждаете, что были среди тех немногих тысяч, кто пробудился от сна на корабле, и, возможно – мне ведь не свериться со списком пассажиров «Равноденствия», – среди еще меньшего числа людей, кто не получил необратимых повреждений из-за того, что наш рейс затянулся. Но вы утверждаете, что это все равно было тяжело. Когда вас возвратили из криосна, вы едва осознавали себя как личность, не говоря уже о сохранности воспоминаний.

Как так вышло, что со мной все хорошо, а с другими нет? Отчасти мне повезло. Но когда было решено, что я должна выжить, на корабле приняли все меры, чтобы уберечь меня от побочных эффектов долгого сна. Сервиторы не раз вмешивались, чтобы исправить неполадки и увеличить мои шансы. Не раз меня частично оживляли, чтобы отдать в распоряжение хирургического автомата, который устранял начинающееся обморожение. Сама я ничего не помню, но, очевидно, он с задачей справился. Такую заботу нельзя было распространить на всех пассажиров. Остальным приходилось полагаться лишь на удачу, и не единожды.

Подойдите на минуту к окну. Это мое любимое время суток. Теперь мой дом здесь, в Городе Бездны. Я никогда больше не увижу Фанд, и мне редко доводится покидать свое жилище. Но Йеллоустон – не такое уж плохое место, если привыкнуть к ядовитому небу и беззвездным ночам.

Видите, как загораются огни? Миллион окон, миллион других жизней. Огни горят большую часть суток, и они по-прежнему напоминают мне искры на фоне завесы, вспыхивающие одна за другой. Помню, как я стояла там с Магадиз и доктором Грелле, наконец сообразив, что же они мне показывали… и что это означало. Прекрасные крохотные синапсические вспышки, словно мысли, искрящиеся в галактической тьме разума.

Но вы же ничего этого не видели.

Давайте я расскажу вам, как все началось. Вы еще услышите другие мнения, другие версии, но вот так все происходило для меня.

Когда это случилось, мне не нужно было объяснять, что что-то пошло не так. Я еще только открыла глаза, ощупью отыскивая путь к сознанию, а все признаки больших неприятностей уже были тут как тут. Красные стены, красный свет, слабо пульсирующий сигнал тревоги и воздух, слишком холодный для ощущения комфорта. «Равноденствие» должен был прогреться до прибытия на Йеллоустон, чтобы мы могли запустить алгоритм массового пробуждения. Такой холод был возможен лишь в одном случае: если бы меня вывели из криосна, когда корабль летел на полной скорости.

– Раума, – прозвучал чей-то голос. – Капитан Бернсдоттир. Вы меня понимаете?

Это мой первый помощник склонился над приоткрытой криокапсулой. Его лицо расплывалось перед моими глазами – бледное широкое пятно.

– Струма… – Язык и губы отказывались подчиняться, во рту пересохло. – Что случилось? Где мы сейчас?

– На полпути, и дела у нас неважные.

– Начинай с самого плохого.

– Мы остановились. Двигатели повреждены, управление потеряно. Дрейфуем со скоростью несколько километров в секунду по местной системе координат.

– Нет, – категоричным тоном, словно объясняя ребенку, проговорила я. – Это невозможно. Корабли просто так не останавливаются.

Струма наклонился и помог мне выбраться из капсулы. При каждом движении кости и мышцы посылали новую вспышку боли в мозг. Пробуждение от криосна никогда не бывает приятным, но быстрое пробуждение сопровождается целым списком проблем.

– Возможно, если это преднамеренное действие. Это диверсия, капитан.

– Что?

– Пауки… сочленители, – поправил он себя, – проснулись в середине рейса, выбрались из своего отсека и захватили управление кораблем. Они развернули нас кругом и сбросили скорость настолько, что теперь мы едва ползем.

Он помог мне добраться до кресла и стола, а потом протянул чашку студенистой розоватой каши, предназначенной для восстановления метаболического баланса.

– Как… – У меня было слишком много вопросов, и они мешали друг другу вырваться из головы, но бравый капитан сразу перескочил к главному, а потом уже вернулся к мелочам. – Состояние корабля. Докладывай.

– Аварийное. Нет контроля ни над маршевыми, ни над маневровыми двигателями. Связь потеряна.

Он проглотил слюну так, словно собирался сказать что-то еще.

Я зачерпнула ложкой отвратительно пахнущую розовую массу.

– Скажи мне, что мы можем исправить повреждения и лететь дальше.

– Все это можно починить… со временем. Мы сейчас разрабатываем график ремонта.

– Мы?

– Шесть старших офицеров, включая меня. Корабль разбудил нас первыми. Это обычная практика: будить капитана только в экстренной ситуации. Еще шестерых пассажиров разморозили согласно все той же аварийной инструкции.

Лицо Струмы перестало расплываться перед моими глазами. Первый помощник побывал со мной уже в двух рейсах, но все еще казался мне слишком молодым и нетерпеливым. Резкие мальчишеские черты лица, открытая улыбка, круто изогнутые брови, короткие темные волосы, аккуратно причесанные даже в кризисной ситуации.

– А что… – Я нахмурилась, пытаясь отогнать неприятные новости, которые он успел мне сообщить. – Что с этими сочленителями? Раз ты говоришь со мной, значит их попытка не удалась.

– Да, не удалась. Они хорошо изучили корабль, но не знали всех тонкостей системы безопасности. Мы проснулись вовремя и не позволили им захватить корабль, а потом изолировали их. – У него заиграли желваки. – Но схватка получилась жестокой. Они брали быстротой и хитростью, а еще, разумеется, численным перевесом сто к одному. Но у нас было оружие, и к тому же большая часть охранных систем оказалась настолько примитивной, что оставалась на нашей стороне.

– Где они сейчас?

– Оставшиеся в живых задержаны. Еще примерно восемьсот человек по-прежнему заморожены. В группе захвата было около двухсот – точных цифр у нас нет. Но мы их изрядно проредили. По моим прикидкам, человек шестьдесят еще тепленькие, но мы заперли их прочными переборками и электростатическими щитами.

– А почему же тогда корабль так растерзан?

– Это от отчаяния. Они были готовы сражаться насмерть. Вот тогда и были причинены основные повреждения. Обычные меры не могли сдержать мятежников. И нам пришлось применить тяжелые эксимерные лазеры, которые пробили дыру в корпусе и изувечили все, что оказалось на их пути, включая двигатели и системы навигации.

– У нас были эксимеры?

– Согласно инструкции, капитан. Просто раньше они нам не требовались.

– Не могу поверить. Сто лет мирного сотрудничества. Успешная совместная работа, взаимовыгодный обмен научными и техническими сведениями. Почему же пауки отказались от всего этого? И именно на моем корабле?

– Я покажу вам почему, – пообещал Струма.

Поддерживая мое неустойчивое тело, он подвел меня к обзорному иллюминатору и открыл противорадиационные заслонки. Затем выключил аварийные красные огни, чтобы моим глазам проще было приспособиться к виду снаружи.

Я посмотрела на звезды. Они медленно проплывали слева направо, но не потому, что весь корабль двигался, а потому, что на нем теперь работала центробежная гравитация и наша часть «Равноденствия» вращалась. Звезды были разбросаны по скоплениям и созвездиям, некоторые изменились почти до неузнаваемости, а другие – более далекие – не слишком отличались от тех, что я помнила с детства.