Последние часы. Книга II. Железная цепь - Клэр Кассандра - Страница 17

Джеймс извинился, оставил гостей и поспешил к сестре. Они находились в помещении, которое Тесса называла Длинным Залом – это была прямоугольная комната, отделявшая вестибюль Института от храма. Двойные двери, ведущие в храм, были распахнуты, и Джеймс с изумлением заметил, что помещение совершенно преобразилось. Потолочные балки были увиты гирляндами из хризантем и пшеничных колосьев, подвязанных золотыми лентами; центральный проход между скамьями был усыпан золотыми лепестками экзотических цветов. Торцы скамей украшали венки из лилий с желтыми сердцевинами, веселой оранжевой календулы и желтых нарциссов – Джеймс знал, что нарцисс – национальный символ Уэльса. С потолка свисали полотнища ярко-желтого бархата, расшитые узорами в виде птиц и крепостных башен, эмблем семей Эрондейлов и Карстерсов. По обе стороны алтаря возвышались огромные хрустальные вазы с пышными букетами желтых цветов. «Совсем скоро ты будешь стоять перед этим алтарем», – прошептал Джеймсу внутренний голос. Все поверхности, все ниши были уставлены зажженными свечами.

Он знал, что организацией свадьбы занимались его мать и Сона; да, сегодня они превзошли самих себя.

– Где ты пропадала? – прошептал Джеймс, догоняя сестру. На ней было шелковое платье персикового цвета с чехлом из шифона и золотыми шелковыми бантами на рукавах. На груди сверкал золотой медальон, с которым она в последнее время не расставалась. Джеймс как-то спросил у Люси, откуда у нее эта вещица, но сестра рассмеялась, сказала, что он говорит глупости и медальон она носит уже давно. Действительно, он вспомнил, как она прижимала золотой кружочек к его губам в ту ночь, когда он едва не умер на Хайгейтском кладбище. Позже Люси уверяла его, что эта штука приносит удачу.

– Мэтью еще не приехал, и мне пришлось одному приветствовать тысячу незнакомых людей. Включая Пэнгборнов из Корнуоллского Института.

Люси скорчила гримасу.

– Даже со стариканом Липкие Руки?

Джеймс усмехнулся, услышав прозвище, которое они в детстве дали Альберту Пэнгборну. Позже Альберт возглавил Корнуоллский Институт в 1850 году после Феликса Блэкторна.

– Если я правильно помню, отец потребовал, чтобы я называл его «сэр». И пожал его липкую руку.

– Как тебе не повезло. – Люси самодовольно усмехнулась, глядя на брата. – Сегодня я должна быть с Корделией, и мне некогда болтать с тобой. Я ее поверенная. Она приводит себя в порядок у меня в комнате.

– А как же я? Почему я не могу спокойно готовиться к церемонии? – возмутился Джеймс, по его мнению, вполне справедливо.

– Потому, что ты не невеста, – нравоучительно сказала Люси. – Ты жених. Ты должен увидеть ее в свадебном наряде в дверях церкви. Это должен быть волшебный момент.

Они помолчали немного. Люси прекрасно знала, что ничего «волшебного» между женихом и невестой не произойдет, однако вид у нее был такой упрямый, что Джеймс понял: сейчас не время для откровенных разговоров.

– А кто зажег все эти свечи? – поинтересовался Джеймс. – Должно быть, это заняло не меньше часа.

Люси подкралась к дверям часовни и заглянула внутрь.

– Серьезно, Джеймс. Сейчас тебе не об этом надо думать. Наверное, это дело рук Магнуса; он нам очень помог. – Она попятилась, прихватив из ближайшей гирлянды несколько желтых роз. – Все, хватит. Удачи тебе, Джеймс. Мне нужно возвращаться к Маргаритке.

Она огляделась и внезапно просияла.

– О, смотри, Томас и Кристофер уже пришли. Значит, скоро и Мэтью явится.

Джеймс направился к друзьям, но его перехватил целый отряд тетушек и дядюшек: тетя Сесили, ее муж, Габриэль Лайтвуд, брат Габриэля, Гидеон, и его жена Софи. С ними была какая-то незнакомая женщина.

Гидеон хлопнул жениха по плечу.

– Джеймс! Отлично выглядишь.

– Какой замечательный фрак, – восхитился Габриэль. – Это моя дочь помогала тебе выбирать костюм?

– Увы, Анна не имеет к этому никакого отношения, – ответил Джеймс, приглаживая манжеты. – Отец отвел меня к своему портному, древнему старику. Бедняга никак не мог понять, зачем мне золотой фрак, и пытался уговорить меня выбрать цвет, приличествующий джентльмену, черный или серый.

– Сумеречные охотники не женятся в серых костюмах! – воскликнула Сесили, сверкая глазами. – А Уилл уже слишком давно пользуется услугами этого человека; я начинаю подозревать, что твой отец в свое время проиграл ему в карты. Ты знаком с Филоменой?

Джеймс взглянул на женщину, которая стояла рядом с его дядьями. Она была, наверное, ровесницей Анны; у нее были прямые, блестящие темные волосы, собранные в пучок на затылке, ярко-алые губы и темные глаза с тяжелыми веками. Она посмотрела на жениха и улыбнулась.

– Не имел удовольствия, – ответил Джеймс.

– Во имя Ангела, где мои хорошие манеры! – воскликнул Габриэль, покачав головой. – Джеймс, позволь представить тебе Филомену ди Анджело. Она только что прибыла из Рима. Лондон – ее первая остановка в годичном путешествии.

– Значит, вы жених? – произнесла Филомена с сильным акцентом, глядя в упор на Джеймса. – Обидно. Такой красивый мужчина.

– Что ж, вы знаете, как говорят, – любезно улыбнулся Джеймс. – Все самые красивые мужчины либо женаты, либо принадлежат к ордену Безмолвных Братьев.

Сесили захихикала. К счастью, появление Чарльза Фэйрчайлда избавило Джеймса от дальнейшего разговора на эту щекотливую тему. Чарльз, по обыкновению, излишне громко воскликнул:

– Поздравляю! – И с энтузиазмом хлопнул Джеймса по спине. – Ты случайно не видел где-нибудь здесь своих родителей?

В этот момент подошел Уилл, очевидно, заметив с другого конца зала рыжую шевелюру будущего политика.

– Чарльз, – улыбнулся он. – Ты нас искал?

– Я хотел поговорить с вами насчет Парижа, – обрадовался Чарльз, отвел Уилла в сторону и что-то возбужденно зашептал ему на ухо. Лайтвуды принялись обсуждать с Филоменой обстановку с демонами в Лондоне. К неудовольствию Конклава, после периода длительного отсутствия демоны начали появляться в городе все чаще, и возникла необходимость в ночном патрулировании. Джеймс, чувствуя, что не может сказать по этому поводу ничего нового, решил отправиться на поиски Мэтью.

Обернувшись, он обнаружил прямо перед собой Грейс – она появилась бесшумно и неожиданно, как призрак.

В голове Джеймса пронеслись строчки из Теннисона: «Если даже я буду остывший прах в склепной сырости и в пыли, мое сердце и там, впотьмах, задрожит (пусть века прошли!) – и рванется в рдяных, алых цветах ей навстречу из-под земли»[12].

Он не помнил, что дальше произошло с героями поэмы, помнил только, как поэт мечтал о том, чтобы возлюбленная пришла на его могилу.

Прошло несколько месяцев с того дня, когда Джеймс в последний раз видел Грейс вблизи. Он замечал бывшую невесту на вечерах и приемах, но не подходил к ней. И с тех пор они, естественно, не сказали друг другу ни единого слова. Он сдержал свое обещание. Никакого общения с Грейс, никаких контактов. Он надеялся, что боль и тоска со временем притупятся, но в этот момент понял, как глубоко ошибался. На Грейс было жемчужно-серое платье, подходившее к цвету ее глаз; бледные щеки были едва тронуты румянцем – словно две капли крови, упавшие в воду. Она была прекрасна, как туманный рассвет, как безмятежное зимнее море под завесой дождя. Когда Грейс была так близко, Джеймс не замечал никого и ничего, кроме нее; эта женщина заполняла все его мысли, она словно заслоняла от него остальных людей, подобно лампе, при свете которой уже не видишь звезд.

Сам того не осознавая, он взял ее за руку и отвел за колонну, подальше от любопытных взглядов.

– Грейс, – прошептал он, – я не знал, придешь ли ты.

– Я не смогла найти уважительной причины, чтобы остаться дома.

Ее лицо, мелодичный голос, прикосновение к ее нежной белой коже – все это заставляло его остро чувствовать реальность, и еще боль, как будто в сердце проворачивали нож. Она продолжала: