9 часов над Атлантикой - Мальцева Виктория Валентиновна - Страница 9

– Вы издеваетесь? Этим даже младенца не накормить, – бурчу, ни на что, собственно, уже не надеясь.

– Извините, фрау, но в перелётах длительностью до двух часов комплексный обед не предусмотрен. Только завтрак.

– Во-первых, после такого «завтрака» прожить можно только во сне, и то, если ещё уснёшь, а во-вторых, а как же гигантский бутерброд для вон того вот «настоящего мужчины»?

– Бутербродов больше нет.

– Это как так-то? Почему для него есть, для меня нет?

– Потому что это был мой обед на сегодня. К сожалению, я запаслась только одним.

– Вау… – говорю. – Первый раз в жизни встречаю такую заботливую официантку… тьфу, бортпроводницу. Это как же Вы теперь без обеда-то?

Но мой вопрос она уже даже не слушает – убегает. Оскорбилась. Честно сказать, я не нарочно её обидела, у меня так выходит иногда… само по себе, без намерений и злого умысла. И вот именно в этот момент переосмысления я чувствую на себе осуждающий взгляд, укорительно щёлкающий меня по лбу. Поднимаю глаза, и точно – он смотрит на меня, серьёзно, хмуро, конкретно так вывернувшись в своём седле. Сиденье, то есть.

И вот я не втягиваю шею, она сама натурально так втягивается. Что странно, потому что все последние… «надцать» лет я искренне полагала, что функция генерации стыда и смущения в моей биосистеме безвозвратно атрофировалась. Были времена, были дни и месяцы, когда стыд оказался вдруг ненужным, мешающим жизни сбоем системы выживания.

Тем временем бабуля минут пять развлекает соседей своими попытками встать. Габариты у неё, однако… уж кому-кому, а этой даме преклонного возраста не на меню надо жаловаться, а искать контакты толковых диетологов.

– Вам нужна помощь? – сдаётся Лео.

– Ох… Лео… В твои бы объятья да при других обстоятельствах! А эти убьют весь флёр между нами.

Он хохочет, но всё равно поднимается, помогает. Встав, наконец, на ноги, она усаживает его на место и ловит пролетающую мимо Магдалену:

– Детка, помоги-ка достать мой костыль, мне приспичило.

Магдалена тянется-тянется, и прямо изо всех сил старается НЕ дотянуться.

– Лео, простите, Вы не могли бы…

Но Лео уже всё понял и уже давно на ногах. Он ещё не перешёл к активной стадии «помощи» только потому, что стюардесса загородила ему доступ к багажной полке. Он демонстративно ждёт, пока она сдвинется с места, а она, сияя, предвкушает его внушительную фигуру позади своей. Я наблюдаю за всей этой сценой с интересом и странным таким чувством … да нет, не может этого быть. Я? Ревновать стюардессу к снобу? Да на что он мне?

– Лео, Вы не могли бы мне помочь? – ещё медовее приглашает его она и тянется своей ручкой в бесконечность багажного сундучка.

– Конечно. Позвольте мне.

– Никак не могу достать…

Мне кажется, или она совсем тупая?

– Деточка, отойди-ка в сторону, Лео справится с этим и сам! – теряет терпение бабуля, и впервые за этот полёт начинает мне нравиться.

Магдалена на мгновение изменяет своей выправке и теряет даже пластиковую улыбочку, но её разочарование очень скоро сменяется очарованием, потому что Лео поднимает руки. И, кажется, обе перестают дышать – Магдалена и бабуля:

– Ох, где же вы, мои девятнадцать лет…

Still Corners – Beginning To Blue

Нет смысла это отрицать, Лео хорош собой. Тот редкий случай, когда мужик – липкая лента, а женщины на его пути бестолковые мухи. Ладно б он был только высоким и широкоплечим, так нет же, ещё и безупречный типичный англосакский профиль. Всегда думала о том, кому же такие достаются? Наверняка, только стройным и бесконечно миловидным актрисам, с никогда не сходящей улыбкой и здоровым румянцем на щеках после ежедневных прогулок верхом или виндсерфинга. Нет, стюардесса Австрийских авиалиний на роль принцессы не подойдёт, разве что временно. Кратковременно.

Некто с женоподобным, но при этом мужским голосом, просит воды, и Магдалена, пряча раздражение, уносится работать. Кэрол, с трудом вынырнув из хрустального мира любования, благодарит своего благодетеля:

– Спасибо тебе, Лео. Спасибо, дорогой. Хороший ты парень, Лео, – напевает она, поглаживая его по руке чуть ниже плеча. – Но на эту, – кивает в сторону ушедшей стюардессы, – не смотри. Тебе не такая девочка нужна.

– Какая же? – посмеивается в ответ он, но делает это мягко, даже ласково.

– Особенная.

– И в чём же она должна быть особенной?

– В главном – в женской силе. Жизнь в ней должна бить ключом! – и для пущей убедительности Кэрол сжимает свой увесистый темнокожий кулак и машет им перед носом у Лео. – Ну вот, к примеру, как та чудная в балетной юбке, что в аэропорту старой кошёлке натолкала. Видал, как у неё глаза горели? Аж искры кругом! Ох, а как бы такая искрила в твоей спальне…

Ошарашенный, он только поднимает брови, а я аж голодной слюной подавилась: кого это она имеет в виду?

– Такая выберет для твоей жизни только самые яркие краски! – уже разошлась бабуля.

Лео склоняет голову на бок, затем разворачивает её так, что мне теперь виден его профиль – будто уверен, что я за ним наблюдаю, и делает это нарочно.

– Вы полагаете, моей жизни нужны краски?

– Я прилично пожила, дружок. Пятьдесят лет с Бобби рука об руку. Я говорила тебе, что не отказалась от него. А знаешь почему? Потому что мы искрили. Потому что я ни за что не променяла бы эти 50 лет ни на какие другие, если б даже мне предложили выйти хоть за самого принца! Я бы выбрала своего беглого Бобби. А сколько пустых пар за всю мою жизнь прошло мимо меня? Нет, были и счастливые – но это реже, чаще несчастные – пустоцветы. Так вот счастливые всегда дополняют друг друга. Они не похожи, но они два разных черепка одного кувшина. Когда притираются – искры летят, страсть кипит, но скучно им никогда не бывает. А где скука, дружок, там и конец всему.

Мне только видно по макушке, как Лео, замерев, смотрит на старуху в упор:

– С чего вы взяли, что я одинок?

– Давно живу, говорю же. Вижу, как и чем ты бабочек от себя отгоняешь – ловко придумал, но меня не обманешь: глаза у тебя, как у волка без стаи. Неприкаянные они, тоска в них, нет у тебя тепла женского, ласки нет. Нет у тебя женщины.

Лео стоит не двигаясь, кажется, даже не дышит. И он от этих её слов словно меньше стал, скукожился. Ну и ересь, думаю, бабка несёт. Впервые мужика видит, а втирает какую-то чушь ему. Бедный, угораздило же с такой на соседние кресла попасть. Иди уже в туалет, бабуля!

– Радость тебе нужна. Радость, которую мужчине только женщина может дать! Правильная женщина, – никак не унимается.

Он не отвечает ей, и она, снова погладив его по плечу, ретируется, наконец, в уборную. Лео продолжает стоять. Дольше, чем нужно. Затем разворачивается лицом к багажному коробу, медленно опускает его крышку и, уложив на неё свои предплечья, упирается в них лбом.

Его искоса посланный в мою сторону взгляд оказывается неожиданностью, застигает меня врасплох. Я, конечно, сразу переключаюсь на небесный пейзаж в окне, но вряд ли мои попытки скрыть свою в нём заинтересованность удачны, потому что он продолжает на меня смотреть, и я это чувствую.

– Спасибо, что помог в аэропорту, – говорю ему негромко, продолжая пялиться на облака.

Это уже второе моё «спасибо», но между нами как минимум три ряда и глухой отдалённый шум двигателей, поэтому, похоже, снобу не удалось расслышать мою признательность. Господи, думаю, неужели мне придётся повторить это в третий раз? И как только я отрываюсь от окна, чтобы громко, чётко и ясно провозгласить уже это «благодарю» и закрыть вопрос, он, глядя в мои глаза, напоминает:

– Ты уже благодарила.

Лео отворачивается, чтобы занять своё место, но не сразу. Этот задержавшийся зрительный контакт – всего на долю секунды дольше, чем мог бы быть взгляд чужого, постороннего человека – умудряется глубоко и безжалостно разбередить мою душу. Потому что там, в той бездне спрятанных за голубыми стёклами глаз, я умудряюсь даже не прочесть, а почувствовать всё то, о чём говорила Кэрол.