Лекарство от любви (СИ) - Нестеренко Юрий Леонидович - Страница 25

Хотя и непонятно, кто бы мог оценить их живописность в обезлюдевшем мире. Может ли красота быть самоценной, или она только в глазах смотрящего? Вроде бы очевидным кажется второе — уж кому, как не мне, это знать! — но есть ведь и объективные, математические законы гармонии…

— Хмм… не следует все же принимать стихи так буквально и путать лирического героя с автором. С одной стороны, мне бы хотелось остаться последним человеком на земле и бродить по мертвым городам, но с другой — я вовсе не хочу гибели цивилизации. И ты ведь, я надеюсь, не собираешься истреблять население Кербельсбурга ради удовольствия побродить по опустевшим улицам?

— Нет, конечно. Я просто велю им уйти в горы. Нам нужны новые кузницы и мастерские — и те, кто будет все это обслуживать.

— Так ты хочешь опустошить Кербельсбург для себя или для меня?

— Для нас обоих, — она вновь улыбнулась.

— Значит, я еду с тобой?

— Нет. Ты остаешься. Я пришлю за тобой позже.

— Почему?

— Я сказала «обоих», но не сказала «одновременно», — на сей раз она явно усмехалась. — Мне казалось, ты любишь одиночество? Я, между прочим, тоже… хотя и редко могу себе его позволить.

— А еще ты не хочешь оказываться со мной рядом за пределами замка, — констатировал Кай. — Все еще не доверяешь?

— Если бы я тебе не доверяла, зачем бы стала рассказывать об этой тайной операции? О моем отъезде, между прочим, будут знать лишь несколько человек. Для всех прочих я по-прежнему в замке.

— Ах да. Не зря же ты едешь на ночь глядя. Но почему? Что может тебе грозить, если ты отправишься в открытую?

— Они увидят меня через птиц и успеют увести людей из города прежде, чем те станут моими.

— Действительно, я должен был сам сообразить, — сконфузился Кай. — Значит, ты собираешься ехать только по ночам?

— И в утреннем тумане.

— Совсем одна?

— Возьму с собой двух-трех человек. Все же магия магией, но, скажем, от оступившейся лошади никто не застрахован.

— Вот-вот, только что хотел сказать тебе то же самое. Тем более ночью и в тумане.

— Рада, что наши мысли совпадают, — снова улыбнулась-усмехнулась Изольда. — Хотя буду еще более рада, когда они не совпадут. Иначе зачем ты мне нужен? Свои собственные мысли я знаю и так.

— Например, они не совпадают в том, что я не хочу оставаться здесь один. Я уже второй день ношу под курткой кольчугу, если ты не заметила. (Она не могла не заметить, разумеется — именно по ее приказу кольчуга была доставлена Каю). Которая защитит от ножа, но не от арбалета с близкого расстояния, и в любом случае прикрывает только торс.

— Твоя охрана никуда не денется и не ослабит бдительности. А о моем отъезде будут знать лишь несколько верных человек, я же уже сказала.

— Вот только понятие верности в твоем царстве любви очень своеобразное…

— Кстати, за вчерашний день не поступило ни одного сообщения о дуэлях. Похоже, твоя идея с кастрацией работает.

— Один день еще не показатель… но надеюсь, что да. Я всегда говорил, что это полная чушь, будто тяжестью наказания нельзя остановить фанатика, который не боится смерти. Просто надо найти такое наказание, которое для него хуже смерти, только и всего. А такое отыщется всегда. По определению — иначе он не был бы фанатиком.

— А для тебя есть вещи, которые хуже смерти? — она пристально посмотрела на него левым глазом.

— А тебе зачем? — усмехнулся Кай. — Впрочем, ответ вполне очевиден. Утратить способность писать. Или влюбиться. К счастью, ни то, ни другое мне не грозит.

— Ты действительно предпочел бы смерть любви? — Изольда взяла с блюда большое темно-красное яблоко. — Вне зависимости от взаимности?

— Ну, если это временное помешательство, как оно чаще всего бывает, тогда, конечно, лучше дождаться выздоровления. Как и в случае с любой болезнью. Но если это на всю жизнь, как у твоих рабов…

— Забавно — то, что для одних — хуже смерти, для других — мечта жизни. Причем, они ведь мечтают об этом и без всякой магии.

— Мечтать о любви — это все равно что мечтать быть посаженным на цепь в надежде, что в тюрьме тебя будут кормить пирожными. Во-первых, не факт, что будут, а во-вторых и в-главных, даже если и будут… И взаимность тут только ухудшает положение. Что с того, что твой тюремщик прикован к другому концу той же цепи? Это лишь снижает шансы на освобождение для вас обоих. Хотя, на самом деле, даже эта аналогия неточна. Лучше какие угодно цепи снаружи, чем рабство внутри.

— Да, — согласилась Изольда. — Мне тоже как-то пришла в голову мысль, что влюбиться — это даже хуже, чем быть изнасилованной. Это значит, что другой завладеет не только твоим телом, но и твоей душой… Кстати, я бы даже уточнила твою аналогию. Жаждущие любви мечтают быть закованными в цепи из карамели, которые будут облизывать. При взаимности так и происходит. И чем слаще карамель, тем быстрее они ее совместными усилиями слижут, и вновь обретенная свобода станет для них трагедией. А вот при несчастной любви вместо карамели оказывается настоящее железо, причем лизать его приходится в одиночку. Поэтому процесс затягивается, несмотря на то, что не доставляет удовольствия… Хотя рано или поздно и железо ржавеет от постоянных слюней. Как тебе образ? Если хочешь, можешь использовать в своих стихах.

— Я подумаю, — усмехнулся Кай. — Но твоя магия позволила сделать кандалы нержавеющими. И ты собираешься изнасиловать весь мир.

— Я собираюсь всего лишь упорядочить процесс, который и так идет по всему миру без меня. И поставить его на службу разумной цели. «Ты должен делать добро из зла, потому что больше его делать не из чего».

— Цели и средства, — Кай положил на тарелку гроздь крупного лилового винограда и отщипнул одну ягоду. — В конечном счете все моральные дилеммы сводятся лишь к одному вопросу — вопросу цены. Да и не только моральные, на самом деле.

— Цену платить придется в любом случае. И за действие, и за бездействие — причем последнее нередко обходится дороже. Ты ведь понимаешь, что я не могу остановиться, даже если б хотела? Даже если я предложу Империи мирный договор, пообещаю оставаться в нынешних границах — они ведь не оставят меня в покое. Не потерпят существования кого-то, кто им совершенно не подконтролен.

— Ты им не просто неподконтрольна, — заметил Кай. — Они ничего не могут сделать тебе, но при этом ты может сделать что угодно им. Вот такая ситуация для них, конечно, особенно невыносима… и где-то я их понимаю.

— Это всего лишь помещает их в шкуру обычного человека, живущего под их собственной властью, — усмехнулась Изольда. — Миллионы живут и не жалуются.

— Кое-кто жалуется.

— Да, да, я читала все твои обличительные стихи… Но Светлые, конечно, стихами не ограничатся. Я не знаю, что именно они могут мне сделать, если не способны даже приблизиться ко мне на опасное расстояние — но они уже нашли тебя и придумали это твое заклятье, найдут и придумают и что-нибудь еще. Абсолютных защит не бывает. Может быть, они сумеют спровоцировать землетрясение в моих горах, устроив какой-нибудь грандиозный катаклизм за пределами моей досягаемости. Или запустят эпидемию чумы на своей территории, которая перекинется и сюда. В результате, конечно, перемрет и половина их собственного населения, но ты думаешь, это их остановит?

— Не остановит, — согласился Кай. — И знаешь, как это будет называться? Войной во имя любви. Во имя защиты Истинной Любви от ведьмы, дискредитирующей сие Великое и Светлое Чувство.

— Вот именно. Эта война не будет войной за свободу ни с какой стороны. Это будет борьба диктатуры Светлых против диктатуры Умных.

— Дураками я бы их все же не назвал, — заметил Кай. — Неразумными — другое дело. Для разумности мало иметь ум — надо еще применять его по назначению. А не для того, чтобы давить любое развитие, способное нарушить их священное Равновесие и моральные догмы… через которые они с такой легкостью переступают ради их же сохранения. Вместо того, чтобы использовать свой ум для движения вперед, они используют его — и с немалой изобретательностью, надо заметить — для того, чтобы оправдать стояние на месте. Им тоже не нужны никакие сюрпризы. У магов это наследственное?