М 3 (СИ) - Таругин Олег Витальевич - Страница 15

— Шутишь, старлей? — изменился в лице Шохин. — Как мы могли к немцам залететь?! Нас же над своей землей подбили?

— Серега, — наплевав на субординацию и на то, что они не одни, рявкнул Алексеев. — Мы — в немецком тылу, нравится тебе это, или нет! Мне лично — категорически не нравится, но мое мнение, к сожалению, ничего не изменит! Карта с летным маршрутом у меня есть, сориентируемся. Остальное объясню позже, когда подальше отсюда отойдем. Ну?

Несколько секунд особист еще колебался, принимая решение, затем взглянул на старшего сержанта:

— Леха, уходим! Собери оружие, найди наши вещмешки. Давай, бегом, слышал же, фашисты могут вот-вот появиться! Выполняй!

Дождавшись, когда осназовец двинется в хвост самолета, как понимал Степан, разыскивать их оружие, которое он же и посоветовал замотать в чехлы, Шохин прошептал:

— Степа, ты точно уверен? Не мог пилот ошибиться — это ведь он тебе сказал, что мы за линию фронта забрались?

— Не мог, Серега, гарантирую. Сказал же, потом расскажу. Мы однозначно в их тылу, как навскидку — где-то к северу-востоку от Новороссийска. Не столь и далеко, к слову, хотя нужно карту смотреть.

— …! — эмоционально сообщил контрразведчик. — Ситуация…

— Та не то слово, — хмыкнул Степан.

И с усмешкой добавил:

— Кстати, если ты меня, как особо важного секретоносителя, решил вот прямо сейчас пристрелить — так даже не думай. То, что мне к ним в плен никак нельзя — я в курсе, и сдаваться не собираюсь. У меня после Абрау-Дюрсо теперь всегда последняя граната в отдельном кармане припрятана. Но и пожить еще тоже планирую, так что не дури, очень тебя прошу.

— Совсем охренел?! — возмутился Шохин, едва заметно вильнув взглядом. Если бы Степан не успел к нему более-менее привыкнуть за прошедшие дни — наверняка б ничего не заметил.

— Серега, я серьезно! — пристально глядя товарищу прямо в глаза, негромко произнес Алексеев. — Не дури, душевно прошу и где-то даже умоляю. Я ведь тоже буду готов, если что. Только нехорошо все это, неправильно. Враги мы что ли? Если вдруг совсем подопрет, я первый тебя и попрошу… ну, помочь, короче. Ну, ты меня услышал? Мы поняли друг друга?

Поединок взглядов продлился еще несколько долгих секунд, после чего контрразведчик сморгнул, первым отведя в сторону глаза.

Показалось — или нет, но выглядел он при этом слегка смущенным:

— Поняли. И я тебя услышал. Давай уходить, Леха, вон, уже все, что нужно, собрал…

Уже поднимаясь на поросший лесом склон горы, старший лейтенант оглянулся, в последний раз взглянув на распластавшийся по земле разбитый самолет. Позади транспортника осталась целая просека, прорубленная десятитонной машиной среди редких деревьев и елей. Левое крыло осталось на месте, а вот правое вместе с искореженной гондолой двигателя оторвало и отбросило на десяток метров. Если бы не попавшийся на его пути валун, все могло бы пойти иначе, и Илюша Артемьев остался жив. Но судьба, к сожалению, распорядилась по-другому.

И срезанное ударом о массивную каменюку крыло, прежде чем отлететь в сторону, по касательной пробило борт как раз в том месте, где сидел осназовец…

ПОСЫЛЬНЫЙ И ПОСЛАВШИЕ

Москва, двумя днями ранее

Сидящий напротив осназовца майор госбезопасности устало вздохнул:

— Отдохнули? Тогда продолжим. Значит, продолжаете утверждать, что о содержимом пакета вы не знаете?

— Не знаю, и знать не могу, — в который уже раз ответил Алексей. — При передаче все печати были целы. Остальное не мое дело.

— У вас была мысль ознакомиться с документами?

— Нет.

— Как бы вы поступили, если бы самолет по той или иной причине приземлился на вражеской территории?

— У меня имелся однозначный приказ — любой ценой уничтожить пакет.

— Каким образом уничтожить? Вы бы разорвали документы, тем самым хотя бы частично ознакомившись с их содержанием?

— Разумеется, нет, в этом случае и противник смог бы их восстановить. У меня были гранаты, я бы просто взорвал пакет. Если бы понадобилось — вместе с самолетом или самим собой.

Майор помолчал несколько секунд, формулируя новый вопрос:

— Хорошо, предположим, самолет совершил вынужденную посадку и загорелся. Вам удалось выскочить, но пакет остался внутри. Что бы вы предприняли?

— Без пакета я бы наружу не вылез, — невесело усмехнулся Лапкин. — Да и как, если он весь полет находился у меня за пазухой?

— Ну, мало ли? Во время удара о землю вы его выронили, потеряли сознание, очнулись уже снаружи. Самолет загорелся. Ваши действия?

— Дождался бы, пока машина догорит, после чего убедился, что бумаги уничтожены. Если бы со мной спасся еще кто-то из экипажа или пассажиров, обыскал каждого, при необходимости угрожая применением оружия.

— А если бы они не подчинились? Стали бы стрелять?

— Так точно, стал. У меня был приказ любой ценой не допустить попадания пакета к противнику. И я бы его выполнил. Тоже любой ценой.

— Ну, допустим… — майор тяжело откинулся на спинку стула, устало прикрыв покрасневшие глаза.

Допрос длился уже не первый час, и вымотались оба. Многие вопросы повторялись в разной формулировке по несколько раз, и лейтенант Лапкин уже успел их выучить наизусть: «знал ли он о содержимом документов»? «Готов ли был применить оружие»? «Как собирался воспрепятствовать попаданию пакета к противнику»? Ну, и так далее, и тому подобное. Повезло, хоть с автобиографией долго не мурыжили — вон она, казенного вида папочка с его личным делом, на краешке стола лежит…

Да уж, удружил ему товарищ Шохин с этим спецпакетом, ох удружил! Впрочем, Алексей вовсе не был настолько наивен, чтобы с самого начала этого не понимать — одно только то, что доставить его требуется лично товарищу наркому, сразу расставляло все точки над «i». Хорошо, хоть в камеру не отправили, с комфортом разместив в одном из кабинетов. Под замком и с круглосуточной охраной, правда, но зато и не в подвале внутренней тюрьмы. После короткой, не продлившийся и трех минут, аудиенции у Лаврентия Павловича ему даже дали возможность привести себя в порядок после многочасового полета, и сытно накормили.

То, как вообще удалось пробиться к товарищу нарковнуделу, отдельный вопрос — спасибо выданному Шохиным «всепроходному» документу, без которого его, пожалуй, пристрелили бы еще на входе, когда Алексей категорически отказался отдавать для проверки драгоценный пакет, категорично потребовав вызвать начальника охраны. В конечном итоге в приемную Самого его доставили под конвоем двух автоматчиков, предварительно разоружив, избавив от верхней одежды и тщательно обыскав — даже заветную финку в секретных ножнах отыскали, профессионалы!

Передав пакет, и в двух словах описав, кто и при каких обстоятельствах поручил его доставить (собственно, Леха просто озвучил произнесенную Шохиным и намертво запавшую в память фразу «если эти документы попадут к врагу, мы можем проиграть войну».

Берия в ответ лишь удивленно блеснул стеклами знаменитого пенсне, буркнув «спасибо, лэйтенант, свободен» и нетерпеливо дернув пухлой ладонью), Лапкин оказался в этом самом кабинете. Где и пребывал уже второй день, практически непрерывно общаясь с хмурым майором ГБ Коболевым…

— Что ж, говорите вы искренне, не врете, так что лично я склонен вам верить, — задумчиво пробормотал собеседник, закуривая очередную папиросу. — Есть только одно маленькое, но весьма немаловажное «но». Тут вот ведь какое дело: по нашим данным, капитан государственной безопасности Шохин, который и передал вам эти самые документы, работает на немецкую разведку. Ну, а вы, так уж выходит, его сообщник, доставивший нам разработанную фашистами дезинформацию! Несколько дней назад вы вместе с ним ведь находились в фашистском тылу, верно? Там Шохин этот самый пакет от своего куратора и получил — вместе с заданием доставить его под видом некой «секретной информации» в Москву. Можете что-то сказать на этот счет?

Договорив, майор замер, профессионально фиксируя взглядом реакцию Алексея.