TRANSHUMANISM INC. (Трансгуманизм Inc.) (Трансгуманизм) - Пелевин Виктор Олегович - Страница 6

– При тебе тоже так было?

Маня тут же подумала, что вопрос нахальный и даже оскорбительный – но папа не обиделся.

– Почти, – ответил он. – А вот при моем дедушке была другая пара – мобильник и цифровые часы, которые выводили на экран почту. Супердорогую механику из белого золота с крокодиловым ремешком специально рекламировали так: «Не показывают почту!» Но часы без почты не всем были по карману. Потом появились смарт-очки, но долгое время их разрешалось не иметь. А теперь уже не спрячешься, хе-хе… Все поступает прямо в голову.

– Но откуда кукуха знает, что я вижу?

– Кукуха ничего не знает. Она просто передает QQ-код объекта в поле твоего восприятия на имплант.

– И что дальше? – спросила Маня.

– Дальше имплант активирует твои мозговые железы, и восприятие подсвечивается требуемыми нейротрансмиттерами и гормонами. Знаешь, как фасады домов ночью. Некоторые освещают, а некоторые нет. Освещают тем, кто платит.

– Да, – сказала Маня, – про социальную подсветку нам говорили, помню. Только не углублялись в подробности.

– Вся информация в открытом доступе. Достаточно поискать.

– Никто не ищет.

В этот раз папа смеялся долго.

– Наверно, – сказал он, – кукуха не подсвечивает. Мало того, по закону ты можешь спрашивать своего голосового помощника – ну эту вашу Афифу или Антишу…

– Афифу, конечно, – ответила Маня. – Что я, сердоболка, что ли.

– Неважно. Можешь спрашивать, кто спонсор подсветки. При любой подозрительной эмоции.

– Никто так не делает, – наморщилась Маня. – Только Свидетели Прекрасного, чтобы не оскоромиться. У них религия такая. У нас пара учится в лицее – дичайшие конспирологи…

– Кстати, – сказал папа, – насчет конспирологии. У вас гуляют теории, будто некоторые темы как бы специально закрывают… Вызывают к ним отвращение, убирая из разрешенной для обсуждения зоны. Если услышишь, хорошо будет сказать так: когда одни дома подсвечивают, а другие нет, те фасады, где нет подсветки, естественным образом кажутся темными. Без всякого заговора. Получишь плюс в карму. И это, кстати, вдобавок еще и правда.

– Поняла, – сказала Маня.

– А если кто-то заговорит про чтение мыслей, – продолжал папа, – хорошо будет засмеяться и ответить так – да кому они нужны, твои мысли? Зачем их читать, когда можно сразу писать?

– Поняла…

Невозможно было описать, как Маня любила папу в этот момент.

– В принципе, – продолжал папа, – кукуха сегодня не нужна. Можно обойтись одним имплантом. Можно даже без смарт-очков – передавать видеоряд с импланта прямо на зрительный нерв. Технология существует. Но если кто-то спросит, зачем тогда мы их носим, лучший ответ будет такой: продажа кукух и смарт-очков в качестве модных фишек, статусных и поколенческих символов – слишком хороший бизнес…

Маня была счастлива. Вот что значит быть дочкой банкира – папа не объяснял, папа инструктировал, как объяснять другим… После этого разговора Маня закрыла для себя тему. Она не хотела больше ничего знать ни о кукухе, ни об импланте.

Теперь она понимала, в чем причина – QQ-код у этих слов был такой, что кукуха не проявляла к ним особого интереса. Никто его не проплатил.

Темные фасады… Сколько, должно быть, в этом ярком веселом мире неоплаченных темных фасадов, давно слившихся со мглой.

Маня гордилась отцом невероятно, хоть не представляла, как он выглядит.

Вернее, вопрос не имел смысла: тело, в котором его видели другие банкиры или мама, он мог выбирать точно так же, как сама она выбирала аватарку для игры. К ее огментам папа не подключался по занесенному в брачный договор требованию мамы – она и так была недовольна восторженной фиксацией дочки на отце. По голосу папы казалось, что он молодой мужчина в расцвете сил. Но голос, конечно, тоже был синтетическим.

Правители человечества, тайные и явные, давно переехали мозгами в банки – и хоть папа к хозяевам мира не относился, быть дочкой банкира второго таера было круто все равно. Когда Маня говорила, что ее папа банкир, никто не задавал уточняющих вопросов: номинально у слова сохранялись два смысла, но путаницы не возникало, потому что всеми банками давно управляли из банок.

Зато над банкирами постоянно издевались стендап-комики.

«Место в банкохранилище стоит так дорого, что хранящимся там мозгам приходится постоянно спекулировать на бирже прямо из булькающей зелеными пузырями жидкости, иначе их выплеснут вместе с нею…»

Так пошутил один из них, когда Мане было тринадцать. Она уже знала, что папа зарабатывает биржевой игрой, и слова юмориста сильно ее напугали.

Успокоил папа – через неделю после этого события, когда мама пожаловалась на дочкин плач.

– Папа, а если ты проспекулируешь бондеривативами неудачно, твою банку сразу отключат? У нас будут проблемы?

Серебристый смех. Главное воспоминание о папе из детства – счастливый серебристый смех.

– Нет, дурочка. Не переживай… Проблемы будут у бондеривативов… У вас с мамой все будет хорошо.

Хранилище банок, где жил папа, располагалось далеко за границей – под землей в Неваде.

Там была жаркая пустыня, закамуфлированная дрожащим маревом. Под землей осталось много военных бункеров карбоновой эры. В самом большом и надежном оборудовали хранилище, где стояла папина банка.

Хранилище было экстерриториальным – на него не распространялась ни одна национальная юрисдикция. Банку с папой не выдали бы американским властям даже при маловероятном военном конфликте Доброго Государства с Соединенными Сейф Спейсами.

Маня не знала, как выглядит хранилище – съемки внутри были запрещены. Она видела только панораму пустыни с дрона: на желто-коричневой плоскости стояли два одинаковых бетонных здания с блестящими на солнце кожухами вентиляторов. Это были фабрики жизнеобеспечения. Там гудели кондиционеры, обновлялся физраствор и коммутировались церебросигналы, соединяющие папу с загадочной вселенной банкиров.

Одна фабрика работала. Другая, точно такая же, была резервной – на тот случай, если что-то случится с первой. Папа был неплохо защищен от житейских невзгод. Даже без внешних связей его подземное жилье могло поддерживать жизнь в банках целый месяц. Банки нельзя было уничтожить авиационным ударом. Сгорели бы только здания на поверхности – а за месяц банкиров без труда спасли бы через подземный эвакуационный тоннель.

Увидеть фабрики жизнеобеспечения было просто. Но вот поглядеть своими глазами на волшебное пространство, где папа купался в вечном счастье, было невозможно. Для этого следовало стать банкиром самому – или получить гостевые очки. Такие были у мамы, но с Маней она их не шэрила. Гостевыми очками мог пользоваться только их хозяин, кукуха следила за этим строго.

Стендап-комики заблуждались. Банкир жил вовсе не в банке. Там висел его мозг. Но мозгу не казалось, что он медузой плавает в подогретом цереброспинальном растворе.

Сложнейшие сигналы, приходившие в мозг от внешней сети, рисовали пространства чудес, омываемые строго выверенными дозами счастья. У банкиров была своя сеть, не связанная с обычной. Их таинственные миры возникали в нейросетевых кластерах, расположение которых было строго засекречено. Распространение даже одного фрейма из банкирской симуляции в обычных сетях считалось уголовкой. Это было связано и с прайваси, и с безопасностью: защитой от какой-то «резонансной атаки». Или так говорили.

Для младших таеров, правда, разрешалось словесное описание и выполненные по нему рисунки.

– Раньше, – объясняли в лицее, – в зале суда нельзя было фотографировать и можно было только рисовать – вот это то же самое.

Но Маня понимала, что это не то же самое. Художник в зале суда рисовал с натуры. А если картинку делали по словесному описанию, значит, сначала кто-то сказал – «ну там, типа, такая гора, на ней лес…», а потом уже художник воплощал свое понимание услышанного. Гальваническая развязка, луч света, пропущенный через трансформатор слов. Банкиры умели защищать свой мир от сглаза.