Хорошие девочки плачут молча (СИ) - Иванова Инесса - Страница 23

Беспросветным.

В эти часы, дни, я любил её не только, как женщин, но и как мать своего сына. Как любят и восхищаются Мадонной. Она стала для меня светом, Божеством, перед которым мне хотелось опуститься на колени.

Я это сделаю, но позже. Всё будет позже.

И в этой фразе главное — первая её часть. Всё будет. У нас троих.

Теперь уже троих. Отныне и навсегда.

Марго

— Мама, у меня кровь! Я упал, — сын был ещё мал, но я уже научилась сдерживать в себе «сумасшедшую мамашу» и позволять ему совершать первые ошибки.

— Или сюда, поцелую коленку и помажу, — стараясь сохранять спокойствие, ответила я.

Отложила кухонное полотенце в сторону и, сняв передник, достала аптечку.

Ромка сидел на полу с разъехавшимися в сторону коленями, он походил на расстроенного пингвинёнка, и я сдерживалась, чтобы не начать причитать по поводу разбитой коленки.

Четыре года — это уже личность!

Мне приходилось постоянно себе об этом напоминать и держать в узде ту сумасшедшую мамашу, которая сидела внутри и пыталась предусмотреть всё на свете. И дождь, и снег, и боль от разбитых коленей.

— Мама, у меня кровь! — глаза у Ромы расширились от ужаса, губёшки дрожали, но он сдерживался и не плакал.

Мы с Михаилом никогда не ругали его за слёзы, но сын, видно, родился с внутренним кодексом, не позволявшем плакать по пустякам.

Вот и сейчас, когда я обрабатывала ссадину, он только морщился и вздрагивал. А я дула и читала стишки, которые первыми пришли в голову. Развитию сына я уделала много внимания.

«Даже слишком много», — считал муж и посмеивался над моей теорией, что склонности надо развивать с детства.

Достаточно было одного слова Михаила, чтобы я внутренне притормозила и посмотрела на себя со стороны: не давлю ли на ребёнка, не слишком ли много от него хочу.

Когда он родился, в тот миг, когда я поняла, что стала мамой вопреки всем прогнозам врачей, пообещала себе, что не задавлю своего сына гиперопекой и повышенными ожиданиями.

Поэтому старалась каждый день, проснувшись и на цыпочках подойдя к детской, чтобы послушать его дыхание, благодарить бога за оказанную милость.

За счастье быть женой того, кого люблю, и матерью прекрасного здорового сына.

Больше я ни разу не забеременела. Но и угроза онкологии после родов отступила. Я кормила сына грудью, не взирая на то, что могла бы перейти на лучшую адаптивную смесь, как здесь принято.

Я была сумасшедшей женой и мамашей. Загоняла приходящую помощницу по хозяйству, чтобы та тщательнее протирала плинтуса и ламинат.

Даже швы плитки на кухне лично чистила старой зубной щёткой, а на все замечания Михаила отвечала, что если он будет мне в этом препятствовать, втихаря возьму его щётку из ванной, а потом поставлю обратно.

В этой бочке сладкого семейного сиропа была и ложка дёгтя. Как же без неё!

Отец так и не пожелал видеть внука. Сухо поздравил меня по телефону и сказал, чтобы берегла себя и не вздумала рожать ещё.

Думала о себе и, если что, двери моего прежнего дома всегда для меня открыты. Конечно, только для меня и сына, его он ещё стерпит, так и заявил, но не мужа.

«Возвращайся, когда бросишь его», — сказал он напоследок и добавил, что будет этого с нетерпением ждать.

На этом тогда мы и разошлись по разные стороны. Про тот разговор я Михаилу не сказала, он же не стал говорить, что ездил к отцу накануне моих родов!

Так мы и жили. Когда Ромке исполнился год, я прислала на почту отца фото внука, но он ничего не ответил.

На мой день рождения он присылал  сухое поздравление и какое-нибудь ювелирное украшение. Я могла бы встать в позу и гордо отсылать их обратно, но видела: каждое сделано на заказ. Значит, он не просто откупался, а хотел сделать мне приятное.

Так, как умел.

В очередную годовщину смерти мамы я всё-таки решилась позвонить снова. Холодная война подзатянулась и мешала мне чувствовать себя абсолютно счастливой.

— Приезжай как-нибудь. Одна, — упрямо твердил он. — На пару дней.

— Если и приеду, то только с сыном.

— Нет, так не надо, я пока не готов.

И наше общение снова прекратилось на пару лет.

Михаил только молча обнимал меня, когда замечал, что я грущу. Если бы я сказала, что хочу съездить в Москву, он бы безоговорочно отпустил, но я тоже решила проявить упрямство. В конце концов это наша общая семейная черта!

 На четвёртый день рождения Ромки отец сдался и попросил прислать видео с ним. Так что лёд тронулся, уверена, через год-второй мы вместе поедем в Москву. Возможно, даже втроём.

А пока я сидела на полу рядом с сыном и гладила его ушибленную коленку. Намазанная зелёнкой и ранозаживляющей мазью сверху, она болела всё так же сильно, как и в тот миг, когда была поранена. Но это ничего, я дула на ранку, и Ромка пытался улыбаться, чтобы не расплакаться.

— Мальчики не плачут, — говорил он в ответ на моё предложение немного поплакать вместе.

— Кто тебе об этом сказал? Папа?

— Так все говорят. И в саду, и няня Берта.

Я обняла сына и тихонько засмеялась.

— Ты надо мной смеёшься?

— Нет, что ты! Я очень тебя люблю, — ответила я, целуя светлую макушку. — И запомни: иногда плачут все. И мальчики, и девочки. И хорошие, и плохие. Это не стыдно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вряд ли сын понял, о чём я говорю. Вскоре он успокоился и совсем забыл о маленьких бедах.

Он поймёт позже. Как и то, что слёзы проходят, и за ними приходит счастье.

Заслуженное, выстраданное и такое родное!

Моё, и я его никому не отдам!