Карбон (СИ) - "VELVET ORCHID" - Страница 42

Борис остановился, как вкопанный. Глаза его расширились.

Это… Было отражение Бориса?

Нет, ничего кардинально не поменялось. Это был он, но…

Исхудавшее до впалых щёк лицо, бледное до синевы, заострённый нос, неровная, словно натянувшаяся кожа, чёрные и жёсткие волосы до плеч…

Ладно, кого Борис обманывал?

Он изменился. На лице теперь были шрамы. Его кожу словно сшили из лоскутов. Очень аккуратными стежками, но сшили.

Из зеркало на Бориса смотрело какое-то непонятное чудище. И он, и не он одновременно.

Саманта прервалась на полуслове, когда увидела, куда он смотрел.

- Несколько операций на лице, - начала тихо перечислять она, - Перелом носа, челюсти, трещины на скулах, колото-резаные раны… Травма глазного яблока. Пересадка роговицы. Хорошо, что рассекли, скорее, бровь и веко. Глаз сумели спасти. Возможно, будет видеть хуже…. Но тебя лечили лучшие врачи. Обычно заживает дольше. Но, конечно, нужны ещё пластические операции…

- Не нужны, - твердо отрезал Борис.

Он медленно отвел взгляд от своего отражения.

- Может, и к лучшему, что ты не сказала Давиду, - спокойно пожал плечами Борис, - Не думаю, что он заслуживает смотреть на такое лицо.

- Что? - приоткрыла удивленно рот Саманта, - У тебя замечательное лицо! Да и не в лице дело! Ты и сам замечательный! Почему ты так себя не ценишь?

- Я ценю себя, - мягко перебил ее Борис, - Но его я ценю больше. Ничего не сделаешь. Это любовь.

- Но в одном ты права - не только в моем лице дело, - добавил после небольшой паузы Борис, - Ты сказала, что меня ищут в Карбоне. Не думаю, что оставаться сейчас рядом с Давидом, - хорошая идея. К лучшему, что ты ему не рассказала. Ты говорила, что на него не совершали покушений. Наверное, это не случайно. Без меня Давид Феретти неинтересен Карбону. Но заставлять Давида страдать, думая, что я мертв, заставлять его чувствовать вину, - это низко.

Если представить, что Давид до сих пор считал, что Бориса травмировали из-за него, из-за попытки похитить его, то можно сойти с ума.

Борис не может поступить так с Давидом.

- Я не имею права находиться рядом, но я могу дать понять ему, что жив, - решительно кивнул Борис, - Ты принесёшь мне бумагу и ручку? Я напишу письмо. И ещё…

Борис опустил голову.

- В день, когда я выпал из окна, и мне прострелили грудь, на одной из оживленных улиц погибла девушка. Анжелика Джейкобс. Ее убили выстрелом в левую лопатку, - Борис закусил нижнюю губу, чтобы она не дрожала, - Узнай, где она похоронена. Ее убил Карбон. Из-за меня.

Он будет приносить ей цветы. Кати должна знать, что о ней не забыли, что ее любят.

Борис и так не навещал ее почти два месяца.

Саманта растерянно кивнула.

- И последний вопрос, - глаза Бориса подозрительно сузились, - Почему я ещё не в тюрьме?

- Что? - вырвалось удивлённое у Саманты.

- Я террорист, - спокойно пояснил Борис.

- Да, но ты был завербован с самого детства! Ты жертва, а не преступник! Тебе нужна помощь, а не наказание! - возмущённо принялась говорить Саманта.

Борис с любопытством на неё посмотрел.

Вроде все складно, но она изначально знала, как его зовут.

Саманта недоговаривала.

Впрочем, разберётся потом. Сейчас главное - письмо.

***

Борис смотрел на бумагу и нервно отбивал ручкой какой-то непонятный ритм.

Что он мог написать Давиду?

«Я обещал тебе сказать «да» 16 марта, но я врал. Мы не можем быть вместе. Просто отказать тебе я был не в силах. Жалкий. Ни «да», ни «нет» сказать не мог…»

Или, быть может краткое…

«Люблю тебя. Прости».

Или длиннее…

«С тобой я чувствовал себя самым счастливым. Хочу оказаться хоть на пару мгновений в твоей кровати и вдохнуть аромат ванили и цитрусов. Я бы даже устроился на полу, у твоих ног и спал там. Можно? Нельзя. Ты - моя клубника, знаешь? Боюсь, что сорвусь…»

Быть может, Борис мог бы дать совет…

- Береги себя. Найди того, кто будет безумно любить тебя и уважать. Цени и люби себя. А если тебя будут оскорблять… Ну, ты же ходишь на бокс? Примени, наконец, знания на практике! Если что, попроси помощи у Дома. Он сказал, что я ему не нравлюсь, а мне Дом, кажется, нравится. Он хороший друг, а не как пингвины-приятели всякие…

Борис мог попросить у Давида помощи…

«Кати умерла. И я виноват в этом. Пожалуйста, обними меня и скажи, что все будет хорошо. Я держусь, но мне плохо».

Борис мог бы исповедаться…

«Ты был таким чистым и искренним, а я врал тебе с самого начала. Хотел использовать тебя. Я преступник. Ты простишь меня? Что мне сделать, чтобы избежать твоей ненависти?»

Борис мог бы похвастаться…

«Я содрал с себя свою белую шкуру. Теперь я, как и ты, чёрная мышь. Не сломался, не прогнулся. Поступил правильно. Хотя нет, вру. У меня, вообще, не осталось шкуры. Одни только мясо да кости… И нет мне места ни среди белых, ни среди черных мышей. Интересно, я бы смог понравиться тебе с такой драной, жалкой шкурой?»

Или Борис мог бы взмолиться…

«Пожалуйста, не забывай обо мне! Помни! Я знаю, ты должен забыть, но одна только мысль об этом причиняет мне невыносимую боль! Все правильно, ты околдовал меня… Спасибо за это. Пусть твоя магия, то притяжение, которое ведёт меня к тебе, словно бутоны цветов к солнцу, не заканчивается. Так люблю!

Борис мог написать многое.

Но итог получился другим. Кратким и сухим.

Таким, какой написать следовало.

«Я не тот, кем притворялся. Прости меня. И не ищи.

Не Майкл».

Борис отложил бумагу в сторону.

Осталось только передать письмо.

Саманта оставила его наедине с собой, чтобы сосредоточиться и сделать все правильно. Никого в палате не было.

Борис не знал, можно ли ему принимать водные процедуры, но он чувствовал себя грязным, а у него была личная душевая и даже ванна.

Так что Борис решил погреть свои кости, не спрашивая ни у кого разрешения.

Пока набиралась ванна, Борис скинул с себя пижаму и снова посмотрел в зеркало. На лицо он больше не обращал внимание. Его интересовало тело. Борис сильно похудел, восстанавливаться придётся не один месяц. На спине виднелись два шрама от пуль, а на левом боку…

Борис слабо улыбнулся.

На боку можно было угадать:

- Давид Феретти все равно сдо…

Тимея не дописала. Конечно. Попробуй допиши, когда из шеи хлещет кровь.

Какие же идиоты!

Разве они не знали, что рано или поздно сдохнут все?