Белые львы (СИ) - "Omega-in-exile" - Страница 60

Как хорошо, что впереди лишь мгла,

а позади – безводная пустыня,

в одном мгновенье жизнь заключена,

пока волна времен во мрак не схлынет,

и хорошо, что нас томит порой

бесцельное, бесплодное движенье,

и что порой мы слышим над землей

иных миров далекое круженье,

и хорошо, что знанье – медный грош,

что веры уголек во мраке тлеет,

и что без карты по земле идешь,

от ветра налетевшего хмелея.

А впереди – предсказанный обрыв,

последний шаг, недолгое паденье…

Но, может быть, о страхе позабыв,

начнешь над миром тихое паренье…

Сашу томили тревожные предчувствия. Он как будто знал, что скоро его жизнь снова изменится, причем бесповоротно. И, странно, не испытывал страха. Нет, страх перед миром не ушел совсем, но уже не был его деспотичным повелителем. Март выдался холодным, хмурым, промозглым, Саша почти не покидал дом. Он писал роман, отвечал на звонки приятелей-музыкантов по поводу новых текстов (сам он почти никогда никому не звонил). Они опять звали его «потусить-бухнуть», «перетереть заморочки с проектами», но Саша отказался. Старший приказал ему не покидать дом без крайней необходимости. Даже в сопровождении охраны. Меры безопасности были резко усилены. Почти полностью сменился состав охраны, а еду, которую готовили для Страшего и его саба, теперь проверяли на наличие яда. Даже воду Саша пил теперь только из особо запечатанных бутылочек. В принципе, теперь Саша мог вести изнеженную жизнь, не вылезая из постели. Но он был полон решимости поскорее восстановиться. Снова почувствовать себя сильным и здоровым. Он начал ежедневно посещать комнату с тренажерами: сначала занимался по чуть-чуть, но понемногу увеличивал нагрузку. А еще Саша затребовал себе парикмахера, а также специалистов по эпиляции, маникюру и педикюру. Раз ему нельзя было выезжать из дома, то пусть тогда его приводят в порядок на дому. Саша никогда не считал себя красавцем, но ему нравилось быть ухоженным, безупречным. За несколько лет, проведенных в «фирме» Игоря, у него въелась в мозг установка: тело должно быть идеальным. Оно должно нравиться, возбуждать. Старший нисколько не возражал против того, чтобы Сашу обслуживали на дому. Правда, прибывавших к нему мастеров красоты тщательно проверяли и обыскивали. А все процедуры проходили под бдительным присмотром Михаила. Наконец, Саша очень скоро по возвращении из клиники возжелал секса. Он не мог, не имел права требовать этого от Старшего, но взгляд его серых глаз был более чем красноречив, как и его движения, пластика. Вроде ничего особенного, никакого кокетства, блядства, тем более, откровенных жестов – все как обычно, но было нечто неуловимое в каждом движении рук, в каждом взмахе ресниц – да, нечто неуловимое, но кричавшее: парень переполнен желанием, он изнемогает, ему нужно, чтобы его взяли. Старший крепился. Он запретил сабу даже прикасаться к себе, хотя спали они по-прежнему в одной постели, так сабу было спокойнее. И во сне саб все равно прижимался к Старшему, и того захлестывала волна любви, нежности и желания. Его мальчик… Его сероглазый мальчик, так доверчиво тянущийся к нему, обнимающий его во сне. Однажды ночью Старший повернулся, задел Сашу и… увидел его широко распахнутые глаза. Старший не произнес ни слова, но Саша прочитал в его темных глазах дозволение, скользнул вниз, и вот уже его теплые, пухлые губы сомкнулись на головке члена, горячий язык заиграл с уретрой, заставляя Старшего протяжно застонать. Он запустил руки в мягкие, темно-русые волосы Младшего, глядя на него с восхищением и восторгом, а тот, продолжая нежно и благоговейно посасывать его член, поднимал на Старшего свои серые глаза, и в них тоже была нежность, благодарность и… даже что-то, похожее любовь. Точнее, это и была любовь. Старший знал, что Саша любит его. Даже очень любит. Так, как любят отца, покровителя, защитника, но… не любовника. И это ранило Старшего. Словно проклятый Хейден незримо присутствовал в этой комнате и крепко держал в своих руках сердце сероглазого саба. Старший понимал: что бы он ни делал, Саша все равно будет ускользать от него, даже сам того не желая. И даже если Хейдена не станет, это ничего не решит, напротив, сделает ситуацию окончательно неразрешимой. Только этому Хейден и был обязан жизнью, иначе его давно настигла бы пуля, от которой не спасла бы никакая охрана. Страшего мучила отчаянная ревность. Но он был благодарен своему сероглазому мальчику за то, что тот отдает ему себя. Точнее, отдает все, что может ему отдать. Саша приходил к Старшему из мира загадочного и непостижимого, то казавшегося прозрачным, то вдруг наполнявшегося туманами. Но теперь из этих туманов вышел как будто другой Саша. Сероглазый мальчик, созданный для подчинения, незаметно обретал власть. Власть над рабами. И власть над Старшим. Глядя в его серые глаза, Старший чувствовал, что не может сопротивляться появляющемуся в них желанию. Он, привыкший повелевать, незаметно для себя становился исполнителем воли своего кроткого саба. Следующей ночью серые глаза вновь потребовали, чтобы их обладателя взяли. И взяли жестко. Старший уступил и на этот раз, но все же действовал мягко. Однако саб упрямо хотел большего. Большего! И Старший, взяв флоггер, прошелся по упругим ягодицам, чувствуя, как содрогается молодое тело, вновь стремительно набиравшее силу и переполнявшееся желанием. Это тело хотело жесткости, оно хотело, чтобы им наслаждались, чтобы ему дарили силу, ярость и страсть. Старший схватил зажимы и надел их на крупные, торчком стоявшие соски, саб выгнулся и застонал, протянул мягкие, теплые руки к Старшему и тот их сжал так, что, казалось, вот-вот захрустят суставы ухоженных пальцев саба, а затем привлек к себе и стал яростно вбиваться в парня. Он видел, как взгляд прозрачных серых глаз все больше расфокусируется, и чувствовал, как его затягивает эта серая воронка, полная желания, наслаждения и чего-то еще, совершенно неизведанного – того, что мог подарить только повелитель серых озер. А потом была ночь с рабами… Все начиналось в «комнате боли», рабы стояли на коленях, держа в руках орудия наказания. Старший под руку вел саба, затянутого в сбрую, делавшую его невероятно сексуальным. Он с удовольствием отметил, что в облике Младшего появилась величавость. Это был уже не раб. Оба они наблюдали, как первый раб обвязывает второго толстыми красными веревками с хитрыми, красивыми узлами, подвешивает, заставляет выгибаться, стонать… Затем Старший проделал то же самое с первым рабом. По умолчанию, Младший никогда не притрагивался к первому рабу, хотя имел на это полное право. Между тем второй раб, хотя и демонстрировал покорность Младшему, все равно не был смирён окончательно. Он бросал на Младшего быстрые взгляды, полные ненависти. Но теперь эти взгляды напарывались на серый лед в глазах Младшего. Тот утверждал свою власть над рабом, охаживая его плетью, медленно выкручивая зажатые сталью соски, а затем медленно входя в него. При этом лицо Младшего оставалось холодно-бесстрастным, оно излучало власть и право поступать с рабом так, как он поступает. Ненависть, прорывавшаяся во взгляде раба, сменялась покорностью, в которой даже сквозила какая-то обреченность, осознание того, что этот сероглазый саб, с невозмутимым лицом ритмично и умело трахающий его, пришел навсегда. И это странным образом возбуждало раба, его член стоял колом, но на него был надет стальной замок, не позволявший излиться. А потом была постель, где Старший трахал своего саба, а второй раб в это время у саба отсасывал. Первый же раб вовлекался в эти игры только для участия со Старшим. Молчаливый уговор всех троих соблюдался неукоснительно. После игр – порой очень жестоких, рабы покидали спальню господ. Те всегда проводили ночь исключительно вдвоем. И в этот раз Старший лежал, обнимая саба, утомленного, но очень довольного. Саб после секса казался особенно мягким и теплым, беззащитным и нежным. Но в нем уже чувствовался внутренний стержень, который вырастал медленно, словно кристалл, и которому еще предстояло обрести твердость, прозрачность и сверкание алмаза. Старшему было не по себе. Он знал, что им предстоит разлука. Чутье подсказывало, что даже здесь, за крепкими стенами донжона, жизнь саба находится в опасности. Предателя, слившего информацию Силецкому, пока так и не вычислили. Но Старший надеялся, что Олег с его цепким, аналитическим умом сумеет это сделать. Старший разбудил Сашу рано утром. Они завтракали вместе в гостиной, что случалось довольно редко (Старший уезжал на работу, когда Саша еще спал). – Я должен кое-что сказать, – проговорил Старший, когда они допивали кофе. Во взгляде Саши мелькнуло легкое беспокойство, но он промолчал. – Ты сам знаешь, что твоя жизнь в опасности, – произнес Старший, пристально глядя на него. – Я сделал все, чтобы защитить тебя, но угроза остается. И она усилится. Поэтому тебе надо уехать. Саша замер. – Уехать? – растерянно повторил он. – Уехать? Но куда? – Из Москвы. Из России. На время. – Я… Я… – Саша замолчал. Старший смотрел на него взглядом, априори исключавшим возражения. – Как будет тебе угодно, – склонил голову Саша. – Хорошо, – удовлетворенно произнес Старший, откинувшись на спинку стула. Повисло тягостное молчание. Затем Старший снова заговорил: – Я меньше всего хочу расставаться с тобой. Но вынужден, потому что ты мне дорог. Ты трижды едва не погиб. Я делаю все, чтобы держать ситуацию под контролем, но у меня очень сильные враги. Это и Силецкий и Хейден, – при упоминании последней фамилии Старший буквально прожег взглядом своего саба, но у того на лице не дрогнул ни один мускул, а серые глаза смотрели с привычной отрешенностью. – Есть и другие, еще более опасные. Я не хочу, чтобы ты снова оказался под ударом. Я хочу, чтобы ты был в полной безопасности. Поэтому ты уедешь. – Я уеду, – тихо сказал Саша. – Это не продлится долго, – уверенно произнес Старший. – Я буду регулярно приезжать к тебе. Инкогнито. Потому что никого не хочу навести на твой след. Для твоего отъезда я разработал целую операцию. Секретную. Уж поверь, – на губах Старшего появилась горькая усмешка, – за время службы в спецназе я поднаторел в таких вещах. И я даже не произнесу вслух, куда именно ты уедешь. Потому что даже здесь, в этой комнате, может быть установлен жучок. Вот, возьми, прочти. Здесь все написано. Старший протянул сабу небольшой листок. Тот взял, прочитал. На спокойном лице мелькнуло удивление, но тут же скрылось в тумане отрешенности. – Это идеальное место. Там тебя никто не станет искать. К тому же, я прекрасно знаю этого человека. Да, не удивляйся, – Старший улыбнулся. – Я вожу знакомство не только с бизнесменами, политиками и военными. Это очень интересный человек, поверь. И общение с ним будет тебе полезным, – произнес Старший и, помолчав, добавил: – Во всех смыслах. Саша не стал спрашивать, в каких именно смыслах. Вместо этого он спросил: – Когда я уеду? – Время засекречено, – бесстрастно сказал Старший. – О том, что ты уезжаешь, знает только Михаил. Больше никто. И ты должен молчать. Собери сумку с самым необходимым. Только с самым необходимым! Ты должен быть готов уехать в любой момент. Может быть, это случится через месяц. Может быть, через неделю. Может быть, завтра. А может быть, уже через пять минут. В любой момент. – Я понял, – кивнул Саша. – Буду готов. – Отлично, – голос Старшего как будто дрогнул. Воцарилось молчание. – Я люблю тебя, – сказал Старший. – Помни это. Саша просто посмотрел на него, не сказав ни слова. Старшего снова затягивало в воронку огромных серых озер. Чтобы не утонуть в них, он встал и направился к двери почти чеканным шагом, словно был на плацу. Возле двери остановился и уже обычным своим холодным голосом с непроницаемым видом произнес: – Бумагу уничтожь. Сожги прямо сейчас. После чего вышел из столовой. *** После завтрака Саша первым делом собрал сумку. Он не собирался брать с собой много вещей: сменное белье, да туалетные принадлежности. Ноутбук он готов был положить в сумку в любой момент. Вот только не знал, когда этот момент настанет. Саше было тревожно. Он боялся не покушения – он боялся расставаться со Старшим. Но он знал, что обязан повиноваться. Старший принял решение, и ему остается подчиниться. Все к лучшему. Все к лучшему. Саша твердил себе это, но сам не верил. Он не находил себе места. Пытался набросать стихотворение, но слова не приходили, оставаясь неясными призраками в сером тумане. Пытался продолжить очередную главу своего романа, но был не в состоянии сосредоточиться. Его снедала тревога. Наконец, он накинул куртку, чтобы выйти из дома и чуть-чуть побродить, подышать мартовским воздухом, еще холодным, но уже полным дыхания приближавшейся весны. Покои Саши находились в «первом круге», он прошел по коридору, выходящему во «второй круг», где жили рабы и куда частично была допущена охрана и прислуга. Коридор «во втором круге» был таким же угрюмым, подсвеченным красным светом. На полу было мягкое покрытие, так что шагов Саши не было слышно. В тишине слышались чьи-то голоса. Саше показалось, что они доносятся из-за двери комнаты Олега. Там явно шел разговор на повышенных тонах. Вначале он хотел пройти мимо, поскольку чужой разговор его не касался, но потом замер. – Да, я ненавижу этого ублюдка! Он здесь не нужен, он лишний, он все рушит своим присутствием! – Саша узнал голос Олега. – Я все это уже слышал! И не раз! – второй голос явно принадлежал Владимиру. – Да, я хочу, чтобы этот ублюдок сдох! Или исчез навсегда! – И для этого ты слил Силецкому инфу о том, что Младший будет на приеме? Так? – с угрозой спросил Владимир. – Да! Так!! – в голосе Олега зазвучали истерические нотки. – Я это сделал! – И давно ты шпионишь в пользу Силецких, Олежка? – угрожающе продолжал Владимир. – Я не шпионю на них! Я только… – Как ты на них вышел? – У меня был телефон помощника Силецкого. Еще с тех времен, когда Старший не был с ними во вражде. Я пару раз звонил этому типу по поручению Старшего. Очень давно. Может, пару лет назад. – И теперь ты снова им воспользовался, – за дверью раздался глухой удар и послышался вой Олега. – Да! Да!! Мне все равно, как избавиться от этой твари! И если бы Силецкий его грохнул, я был бы только рад! – Блядь, ты ведь узнал, что Младший будет на том ебаном приеме, от меня! От меня!!! – прорычал Владимир. – Я тебе доверял. А ты! Ты!! Снова глухие звуки ударов. – Так убей меня! Убей! А я люблю тебя! Только тебя! Убей меня теперь! Убей! Саша застыл. Теперь ему все было ясно. Владимир и Олег были любовниками. Владимир проболтался Олегу о том, что Саша будет на том проклятом приеме. И Сашу отравили. Подослав к нему гниду Славика. И еще Саша знал, что именно Олегу Старший поручил вычислить «крота» в своем ближайшем окружении. Не зная, что поручил это самому «кроту». Что было делать? Сделать вид, что ничего не слышал? Но это означало предать Страшего, вокруг которого плетется заговор. Сообщить Старшему? Но это означало смерть и для Олега, и для Владимира. А Саша по горло был сыт смертями. Поговорить с Михаилом?.. Этот вариант почему-то казался Саше самым разумным. Но что он знал о Михаиле? «Решение. Решение! Решение!!» – стучало в висках у Саши. Он должен принять решение. Здесь. Сейчас. Немедленно. От этого будет зависеть и его судьба, и судьба других людей. И снова в груди Саши что-то шевельнулось. Незнакомое, полное силы. Он решительно открыл дверь и вошел в комнату Олега. Тот лежал, скрючившись на полу и жалобно скулил. Над ним стоял разъяренный Владимир. При появлении Саши Олег умолк. В его глазах появились страх и ненависть. – Я все слышал, – спокойно произнес Саша. И увидел направленное прямо ему лоб дуло пистолета Владимира.