Белые львы (СИ) - "Omega-in-exile" - Страница 26

- То есть ты готов, выполнять его приказы? – прищурился Олег.

– Я буду выполнять его приказы, – твердо произнес Михаил. – Даже если он захочет тебя трахнуть? Ведь у него будет право трахать нас с тобой. Ты хочешь, чтобы он тебя трахал, да? – Нет, – хрипло выдохнул Михаил. – Нет. Теперь на его лице было написано отвращение. – А он может захотеть, – понизив голос, произнес Олег. – И даже наверняка захочет. Взгляд Михаила снова стал отсутствующим. – Ты предлагаешь нам уйти? – спросил он. – Нет. Я предлагаю не признавать эту шлюху нашим Младшим Господином. – Ты же знаешь, что Старший тогда просто вышвырнет нас из дома. -Надо действовать умнее, – проговорил Олег. – Сделать так, чтобы вышвырнули не нас, а этого шлюшонка. Или чтобы он сам отсюда сбежал. Михаил ничего не ответил, глядя в кирпичную стену за окном.

====== 10. НА КРАЮ БЕЗДНЫ ======

ГЛАВА 10. НА КРАЮ БЕЗДНЫ Агазе, октябрь 2007 года – Ты здесь? – сашины глаза округлились. – Как видишь, – улыбнулся Йен, присаживаясь на соседний шезлонг. – У меня здесь важные переговоры. С твоим… хозяином или господином, как ты его там называешь? – последние слова Йен произнес с нескрываемым презрением. Саша бросил быстрый взгляд на Владимира. Тот стоял шагах в десяти от них, в той же чуть расслабленной позе и с совершенно невозмутимым видом, как будто ничего особенного не происходило. Чуть поодаль стоял другой человек, в котором тоже легко было опознать охранника. Очевидно, это был телохранитель Йена. Первой мыслью Саши было уйти. Но взгляд темно-серых глаз Йена его магнетизировал. В этом взгляде странным образом сочетались леденящий холод и страсть. Саша внешне оставался бесстрастным, только ногти до боли впились в ладони. Он не знал, как Старший отнесется к происходящему. Санкции на встречу с Йеном Старший не давал. Но, с другой стороны, стоявший неподалеку Владимир был абсолютно спокоен. Значит, все нормально? Или ненормально? – Ты боишься, – пристально глядя на парня, произнес Хейден. – Боишься его. Ты с ним всего-то неделю, а уже боишься его как огня. Я же вижу. – Он – мой Господин, – спокойно ответил Саша, прекрасно понимая, что это вызовет у Йена лишь усмешку. Однако тот не стал издеваться над парнем. – Он – твой господин, но ведь ты хочешь быть со мной, так ведь? – эти слова Йен произнес скорее утвердительно, нежели вопросительно. Йен и сам не знал, почему он это сказал. Эти слова вырвались у него сами собой, как будто он лишь озвучил то, что ему было давно известно. Саша заметно напрягся, глядя в глаза Йена, но видел в них лишь свинцовые сумерки. Он хотел было возразить, но не мог. Когда внезапно констатируют истину, то все отрицания выглядят жалко, неуместно, бесполезно… Они с Йеном были вместе всего одну ночь. Между ними был секс и… нелепый диспут о свободе. Вот и всё. Но сейчас Йен сказал правду. Саша это знал и потому молчал. Он вздохнул, расслабился и откинулся на спинку шезлонга. Глаза Йена были по-прежнему полны свинцовых сумерек. – Я тоже хочу быть с тобой, – глухо проговорил Йен. – Всё произошло так внезапно. Так необъяснимо. Никогда не думал, что такое возможно. Но это случилось. Это факт. Мы нужны друг другу. И оба мы это знаем. Я знаю. Ты знаешь. Снова молчание. – И что же нам мешает? – продолжал Йен. – Ничего. Ничего, кроме твоих нелепых кинков. Ты – красивый, сильный парень, ты свободен, но ты вообразил себя рабом. Ради чего? – Тебе не понять, – обронил Саша. – А может быть, наоборот, я все понимаю? – прищурился Йен. – Ты живешь во власти страхов и выдумал себе мираж вместо реальности. Вот в чем твоя беда. Взгляд Саши был по-прежнему отрешенным. – Я вижу, что ты пишешь стихи, – продолжал Йен. – Скажу сразу, я ни черта не смыслю в поэзии и не знаю русского языка. Но я уверен, что твои стихи хорошие. Мне известно, что их используют какие-то музыкальные группы. И вот представь себе, что у тебя нет никакого господина, хозяина или еще черт знает какого повелителя. Ты сам себе хозяин и повелитель. Ты волен делать все, что угодно! И что, разве ты перестанешь писать стихи? Перестанешь творить? Нет же! Наоборот, освобождение от кандалов, которые ты сам на себя навесил, откроет тебе новые просторы! Ты почувствуешь себя иначе, ты… Йен осекся, увидев скептическую улыбку на губах Саши. – Что? – с досадой спросил Йен. – Ты не согласен? – Ты не знаком с русской литературой. Был такой поэт, Александр Пушкин. Это для нас, русских… ну, все равно что Шекспир для англичан. Так вот, был в жизни Пушкина период, когда он создал свои самые гениальные произведения. Этот период потом назвали «болдинской осенью». А знаешь, что происходило той осенью? В России бушевала эпидемия холеры, и Пушкин был заперт на карантине в деревне. Ему было нечего делать, и он писал, писал… – И что? – хмыкнул Йен. – Давно известно, что затворничество способствует творчеству. Человеку нечем больше заняться, и он пишет, сочиняет. Но что с того? Этот твой Пушкин не сидел всю жизнь на карантине! А ты – сам себя посадил на карантин и хочешь, чтобы он был пожизненным. Ты не позволяешь себе жить, не позволяешь себе любить! Прости за грубость, но вместо того, чтобы исполнять желания грязных извращенцев, ты мог бы жить… хотя бы на берегу океана, вот как здесь. И творить… – Была такая писательница Вирджиния Вульф. Из ее кабинета открывался великолепный вид на море. Был такой писатель Эрнест Хемингуэй. У него была отличная вилла на Кубе. И море, кстати, тоже было недалеко. Оба покончили с собой. – Ты хочешь сказать, что они покончили с собой из-за вида на море? – Я хочу сказать, что все, о чем ты говоришь, не есть свобода. Это лишь ее видимость. Да, красивая. Очаровывающая. Но лишь видимость, Йен. Понимаешь? – Я понимаю то, что ты не хочешь выползать из жалкого мирка, полного унижений и грязи, – резко произнес Йен. – Ты боишься простора. У тебя своего рода агорафобия. – Тогда у тебя клаустрофобия, – неожиданно хмыкнул Саша и впервые за время их разговора улыбнулся. – Вполне возможно, – Йен ответил ему обезоруживающей улыбкой. – Мне всегда требовалось пространство. Я всю жизнь сражаюсь за пространство. За пространство свободы, которое пытаются сузить или вовсе отобрать у меня. Свобода это то, за что сражаются… Йен осекся. Он увидел в серых глазах ту самую вспышку, которую видел уже однажды… Парень поднял голову, и в его позе вдруг появилось нечто царственное, даже грозное. – Свобода – это то, чем живут, – произнес он почти надменно. – И за что платят. Я плачу за свою свободу. Ты ты тоже платишь. По-своему. Йен открыл было рот, чтобы сказать что-то вроде: «Я свободен, а ты – нет», но смог лишь с изумлением смотреть на это внезапное преображение. Но оно длилось лишь несколько мгновений. И снова перед ним в шезлонге полулежал знакомый парень с тем же отрешенным взглядом. – Скажи только слово, – вдруг жарко зашептал Йен. – Скажи лишь одно слово, и я заберу тебя от этого извращенца, который купил тебя словно резиновую куклу на рынке! Я просто отберу тебя у него, и всё! Ты… – Я стану твоим рабом? – насмешливо перебил его Саша. – Ты это хотел сказать? – Каким к черту рабом! – взвился Йен. – Со мной ты будешь свободным! Да, я вижу, ты хочешь, чтобы с тобою рядом был кто-то сильный, кто помогал бы тебе, кто оберегал бы тебя. Думаешь, я этого не вижу? Я отлично тебя понимаю. Просто у тебя это желание стало душевной болезнью! Но хотя бы услышь меня: я готов быть твоей опорой, твоим защитником. Я даже готов приказывать тебе, если ты без этого не можешь. Но я никогда не стану тебя унижать. Не стану втаптывать тебя в грязь. Потому что ты этого не заслуживаешь, ты рожден для другого! Я буду любить тебя, потому что уже люблю тебя. Саша поежился. – Холодно, – произнес он, глядя куда-то в темноту. – Ветер. – Тебе холодно? – непонимающе спросил Йен. Солнце уже село, но никакого холода в тропиках не было и быть не могло: с океана дул теплый и влажный ветер. – Мне холодно с тобой, – произнес Саша. – Ты не принимаешь меня таким, какой я есть. Ты требуешь, чтобы я изменился. И будешь этого требовать. А я не стану меняться. – Чушь! Ты просто боишься взглянуть правде в глаза. А правда такова, что твой сутенер Игорь отдал тебя за свои долги некоему Силецкому, а тот подложил тебя в постель Мурзину, чтобы шпионить. Так ведь? И ты страшно боишься. Боишься Мурзина, боишься Силецкого. Ты даже своего жалкого сутенера боишься! В глазах Саши мелькнул страх, его взгляд метнулся к Владимиру. Но тот стоял слишком далеко, чтобы слышать, о чем они говорят. К тому же, вряд ли он знал английский настолько хорошо, чтобы понимать их разговор. – Послушай, – продолжал Йен, – я возьму на себя эти проблемы. Все эти грязные разборки между Мурзиным, Силецким и твоим сутенером. Я все это улажу. И ты будешь свободным. Понимаешь? Я не заберу тебя в качестве раба или саба, или как вы еще это называете! Я просто дам тебе свободу. Да, я очень хочу, чтобы ты пришел ко мне, чтобы ты жил со мной, потому что люблю тебя. Люблю! Но я не стану себя навязывать. Не стану что-то требовать. Ты решишь все сам, понимаешь? Парень смотрел на Йена с грустью, как смотрят на человека, который что-то не понимает и объяснить которому это невозможно. – Саша, – Йен впервые за время их разговора назвал парня по имени. – Саша, скажи мне сам, что ты хочешь? Что я должен для тебя сделать? Скажи, и я сделаю! Черт! Ты любишь этот bdsm-секс? Хорошо. Ради тебя я согласен делать то, что мне отвратительно. Хочешь, чтобы я тебя порол? Наказывал? Я буду это делать! Хотя все во мне восстает против этого! Что еще? Хочешь, чтобы я объявил себя твоим хозяином, господином, доминантом, кем-то еще? О’кей! Ты будешь считать себя моим рабом, если тебе так проще. А меня – господином. Какая разница, в конце концов? Если дело в этом… – Ты не сможешь, – тихо сказал Саша. – Ты лишь уничтожишь меня… и себя. – Черт! Черт! Черт! Ты хочешь сказать, что все эти твои хозяева, господа, повелители, мать их, они тебя не уничтожали? Не делали из тебя шлюху? Не выбивали из тебя человеческое достоинство своими хлыстами, плетками, палками? Они просто забили тебя! А ты не желаешь этого признавать! Ты боишься их, ты боишься меня, ты боишься всего и всех! Да ты и себя боишься. Себя – в первую очередь, вот в чем твоя проблема. Подставляешься под плетки и кулаки, потому что думаешь, что все это загонит твои страхи куда-то глубоко внутрь. Только страхи не уходят. Они пожирают тебя изнутри! А я хочу тебя спасти! Но нельзя вылечить наркомана, если он сам не захочет. А рабство для тебя – это наркотик! Не более! – Возможно, – спокойно согласился Саша. – Но тебе не кажется, что ты не меньший наркоман? Просто по-иному? Ты упиваешься тем, что считаешь свободой, хотя это никакая не свобода. Ты как Сизиф упрямо толкаешь в гору огромный камень. Но вершина, к которой ты стремишься, это мертвый пик, где дуют ледяные ветры. Где нельзя сделать и шага, потому что любой шаг будет шагом в пропасть. Вот что такое твоя свобода. – Послушай, – сказал вдруг Йен, – знаешь, о чем я все это время думаю? О том, чтобы поцеловать тебя. Здесь. Сейчас. Сжать тебя в объятиях. Но твой охранник тут же доложит Мурзину. И только это меня останавливает. Потому что Мурзин тебя… ты лучше меня знаешь, что он с тобой сделает. Саша не сказал ни слова, просто поднялся. Йен тоже встал, понимая, что разговор закончен, что серые озера безвозвратно скрылись во мраке, окутавшем мир, где грохотала черная бездна океана и сверкали холодные звезды. Саша задумчиво смотрел на Йена, а потом вдруг спокойно, не торопясь, сделал к нему шаг, обнял, и его пухлые, теплые губы впились в жесткие губы Йена. Йен буквально задохнулся. Мгновенно позабыв обо всем, он обвил руками парня и жадно пил его поцелуй, словно это был последний поцелуй в его жизни. Он прижимался к Саше и прижимал его к себе, не желая отпускать ни за что, ни за что на свете… Но Саша отступил назад, заставив Йена разжать объятия, молча взял свой рюкзачок и зашагал к вилле, освещенной яркими огнями фонарей. Его телохранитель черной тенью двинулся за ним. Йен смотрел вслед удаляющемуся парню, совершенно ошарашенный, не верящий тому, что только что произошло. Когда Саша скрылся за кустами, Йен вздохнул, повернулся и долго смотрел на черную океанскую бездну. Здесь была свобода. Свобода. Но не было парня с серыми глазами, похожими на озера, и умопомрачительными теплыми, пухлыми губами. И снова где-то недалеко послышалось глухое львиное рычание. *** Москва, октябрь 2007 года – Что? Что? – яростно вопил Игорь, правой рукой прижимая к уху мобильник, а левой отчаянно руля. – Бля, да что ж такое… Его белый мерседес летел по Садовому кольцу, то и дело обгоняя и подрезая другие машины, возмущенно сигналившие вслед наглому мажору-«шашечнику». Было уже темно, лил сильный дождь, «дворники» работали вовсю, но лобовое стекло все равно то и дело заливало, так что Игорь вел машину почти вслепую. Да еще, как назло, этот проклятый звонок, на который он не мог не ответить. По-хорошему, надо было отвернуть к обочине, остановиться, невзирая на все запрещающие знаки, включить аварийку и спокойно поговорить. Но Игорь упрямо продолжал гнать «мерина» сквозь ливень. Его красивое лицо было напряжено, взгляд был затравленным, как у человека, которого обложили со всех сторон и которому некуда деваться. – Что? Что? Нет! Нет! Блядь, да уйди с дороги, лошара… Нет, нет, это я не вам! Поймите, сейчас никак! – кричал Игорь, брызгая слюной. – Да, я понимаю. Но поймите и вы, форс-мажор. Я не могу сейчас… Но я все отдам … Что? Да, понимаю. Проценты. Но поймите… Что? Саша? Ммм… – это было скорее не мычание, а стон. – Нет, Сашу я не могу сейчас предоставить. У него… долгосрочный контракт. Но я могу… Что? В счет частичного погашения? Да, еб… – это Игорь адресовал не абоненту, а дешевой «шкоде», которая не желала уступать дорогу его крутому «мерсу». – Да я с радостью… Да отвали уже в сторону, козел… Простите, это не вам, я за рулем… Саша правда сейчас занят. У него контракт. Долгосрочный! Но… Нет, нет… Блядь, да ты-то куда лезешь, ведро с гайками… Это не вам, простите. Не вам, не вам, просто я за рулем! Послушайте… Пожалуйста, послушайте… Есть другие мальчики, просто сказка… Что? Только Саша? Ну никак сейчас, поймите! Саши вообще сейчас нет в России. Понятия не имею! Что? Что? Послушайте… Прошу, не надо! Я найду деньги, я все выплачу… Я же никогда вас не подводил, я всегдааааааааааа! Бляаааааааа! Вопль вырвался из глотки Игоря, когда навстречу ему вылетела, слепя фарами, «тойота», очевидно, потерявшая управление на скользкой дороге. Игорь отчаянно крутанул руль вправо, дал по тормозам, но он, разгоряченный разговором, разогнал «мерс» почти до 120 километров в час, последовал сильный удар в бок, машину резко повело, и Игорь увидел стремительно летящий на него фонарный столб. Дикий визг тормозов, резкий удар, звон стекла, глухой хлопок подушек безопасности… Дальше наступила темнота. *** Агазе, октябрь 2007 года Саша, опустив голову, стоял в гостиной, устланной шкурами, уставленной копьями, статуэтками божков, украшенной аляповатыми мозаиками и позолотой. Мурзин сидел в кресле со стаканом янтарного бренди в руке. Взгляд темных глаз был устремлен на Сашу. – В глаза смотри! – тихо приказал Мурзин. Саша послушно поднял глаза, и Мурзин не увидел в них страха. Только отрешенность, как будто их обладатель пребывал в другом мире, а перед Мурзиным была только его бренная оболочка. И эта отрешенность, красивые, мускулистые, опущенные руки, изгиб сильной шеи, неуловимое изящество позы, все это вместе завораживало. Мурзин вздохнул, отставляя стакан с бренди. Всё шло не так, как задумывалось. – На колени! – приказал он, не повышая голоса и как будто нехотя. Парень послушно опустился на львиную шкуру, устилавшую мраморный пол. Звонкий удар пощечины. Затем еще. Еще и еще. Саша не пытался увернуться. Просто подставлял щеки. – В глаза смотри! – снова потребовал Мурзин. В серых глазах по-прежнему была отрешенность, рот был приоткрыт. Мурзин стиснул зубы. В нем проснулся зверь, желавший немедленно наказать саба, порвать его в клочья. Но нечто подсказывало Мурзину, что это бесполезно. Это было бы наказанием разве что для тела шлюхи. А это тело, крепкое, мускулистое, холеное, видывало всякое. Это тело было привычно к боли и не знало стыда. Требовалось нечто другое, чтобы войти в глубину серых озер. Именно там таилось главное – дремлющее, непостижимое, опасное и желанное. Именно это предстояло завоевать Геннадию. А тело… Да, оно будет наказано. Оно еще будет скулить, визжать, молить о пощаде. Будет. – Ты сам обнял и поцеловал его, – произнес Мурзин, тоном судьи, зачитывающего обвинительный приговор. – Да, Господин, – голос саба был кротким и спокойным. – Почему ты это сделал? Рассчитывал, что наказание будет не слишком жестоким? – голос Мурзина был обманчиво спокойным. Саб молчал. – А может быть, наоборот? – поднял бровь Мурзин. – Может быть, ты хотел спровоцировать меня? Захотел боли? Сильной боли? Ты ведь любишь боль? – Боль – огонь, и он необходим, когда в груди холод, – прозвучало в ответ. Мурзин открыл рот. Он ожидал чего угодно, но не этого странного ответа. Парень пытается заговорить ему зубы? Разыгрывает ебанутого на всю голову? Нет, Мурзин видел, что дело в не в этом. – Жду решения Господина, – темно-русая голова склонилась. В глазах Мурзина мелькнуло восхищение. Саб не ответил на вопрос, просто перебросил мяч на поле Господина. Просто, изящно, красиво. Нельзя не оценить! И этот мяч было необходимо отбить. Иначе саб незаметно начнет манипулировать Старшим. – А сам ты можешь решить? – небрежно осведомился Мурзин. Саб поднял голову, серые глаза широко раскрылись. – Я хочу, чтобы ты сам выбрал себе наказание, – медленно произнес Мурзин. В серых глазах теперь было смятение, переходящее в панику. Мурзин видел, что удар попал в цель. Этот саб действительно боится принимать решения. Боится. Хотя… не побоялся же он прилюдного поцелуя с гребаным Хейденом. Сам потянулся к этому ублюдку. Что вообще творится в его голове? – Я не способен выбрать себе наказание, – тихо проговорил саб, вдруг успокоившись. – И прошу Господина наказать меня и за это. Какой умный мальчик! Упорный. Увертливый. Умеет отбивать удары. Мурзин все больше наслаждался игрой с ним. Нет, это была не игра в кошки-мышки. Это была игра Дома и саба. Саба послушного внешне, но внутри остававшегося terra incognita. И это захватывало Мурзина. Вкупе с непостижимым очарованием парня, стоявшего на коленях. Каждое его движение походило на драгоценную каплю изысканного коньяка, которая текла по языку, открывая все новые опьяняющие сочетания вкусов. – Что тебе говорил Хейден? – произнес он, прожигая парня взглядом. – Предлагал уйти к нему, – без запинки ответил Саша. – А ты? – Отказался. – Почему? – Мы разные. – Вот как… А если бы вы не были разными? Ты ушел бы к нему? – Да, если бы он отнял меня у тебя. Или если бы ты меня выгнал. Глаза Мурзина сузились. – Вот, значит, как… – он замолчал. В смотревших на него серых глазах по-прежнему была отрешенность. – Что ж, – медленно проговорил Мурзин. – Я тебя выгоняю. Прямо сейчас. Саша непонимающе уставился на Мурзина. – Я. Тебя. Выгоняю, – повторил тот. – Для меня ты больше никто. Забирай свой паспорт, свои шмотки. Деньги на карточке у тебя есть. Владимир даст тебе еще наличных, я распоряжусь. Можешь идти куда хочешь. Оставаться здесь, в этой африканской дыре. Или возвращаться в Россию. Или отправляться еще куда-то. Можешь даже идти к этому Хейдену. Мне ты не нужен. Убирайся. Мурзин почувствовал мрачное удовлетворение, когда увидел, как в серых глазах зашевелился страх. И не просто страх, а ужас, граничащий с безумием. Саб неверяще смотрел на человека, который только что отказался быть его Господином и выставлял прочь. Нет, он не боялся остаться один, в незнакомой африканской стране. Не потому что был так уверен в себе. Он вообще сейчас об этом не думал. Он остался без Господина. Мир рушился, все теряло смысл… Мурзин бесстрастно смотрел на саба, выжидая: как тот поступит? Будет в ногах молить о прощении? Разразится проклятьями, пустит в ход кулаки? Хлопнет дверью? Произошло последнее. Но не совсем. Саша не хлопал дверью. Он просто низко склонил голову и бесшумно, с кошачьей грацией вышел из гостиной, осторожно прикрыв за собой дверь. Мурзин удивленно хмыкнул и нажал кнопку вызова охраны. ***