Опомнись, Филомена! - Коростышевская Татьяна "фантазерка" - Страница 3

Это будет наша девятая встреча. На память о каждой я хранила что-то в шкатулке у изголовья. Первый осенний бал – носовой платок, который синьор да Риальто подал мне с пола, зимний – жемчужные сережки, которые он похвалил, весенний – перчатка… Кинжал Бьянки уже давно погребен под ворохом памятных вещиц. Особое место среди них занимает веточка омелы, под которой мы с Эдуардо поцеловались.

Скрывать свои чувства от подруг мне удалось недолго. Карла саркастично расхохоталась, заметив, как я вывожу на полях тетради вензеля «Э» и «Р», а Маура всхлипнула и, обняв меня, сообщила, что будет рада такой невестке.

Три года я любила и была верна, изводя «фрейлин» беседами о предмете страсти, те же выказали неприличную ветреность. Впрочем, присущую всем ученицам «Нобиле-колледже-рагацце». Мужчины школу посещали не часто, но каждый из них становился объектом томных взглядов и девичьего кокетства. Даже зеленщик, плотник и пожилой учитель музыки маэстро Калявани. Что же происходило, когда объявлялись вакации и у порога школы выстраивалась вереница гондол с братьями и кузенами, разбирающих учениц по домам, не поддавалось описанию.

У меня пять братьев: Филомен, Филидор, Филиппо и Франциско, Флоримон. И трое младших – близнецы Филиппо и Франциско, и Флоримон, – всего годом старше меня, получили за эти годы такое количество любовных посланий, что могли бы на манер шпалер оклеить ими гостиную дома Саламандер. И ограничились лишь гостиной просто потому, что Филомен Саламандер-Арденте более пяти лет бороздит южные моря в чине капитана, а Филидор преподает на материке в университете.

Из многочисленных повторений имен, начинающихся на «Ф», можно сделать вывод, что достойные мои родители, во-первых, обладают неординарным чувством юмора, а во-вторых, очень хотели произвести на свет девочку, поэтому изящно закольцевали отпрысков Филоменой, женским вариантом имени первенца.

– Однако, – прожевав, Карла отвлекла меня от воспоминаний, – забавно, что Паола Раффаэле появилась в нашей школе за полтора месяца до выпуска.

Информированность синьорины Маламоко объяснялась тем, что вчера вечером она в очередной раз сбежала на свидание с одним из своих многочисленных кузенов. И мы с Маурой до четырех утра по очереди дежурили у двери, прислушиваясь к плеску весел, чтоб незаметно вернуть беглянку в спальню.

– Продолжай, – попросила я, ощипывая гроздь винограда.

Мауре грозило остаться без завтрака, но она сама виновата.

– Как думаешь, сколько ей может быть лет?

– Не больше двадцати, – я поморщилась от кислого вкуса, – как и всем нам.

– Двадцать пять не хочешь?

Я ахнула, а синьорина Маламоко торжествующе продолжала:

– В колониях у нее, по слухам, случился пылкий роман с неким капитаном, и папаша притащил дочурку в столицу, чтоб сбыть с рук, пока товар совсем не испортился.

– Товар попорчен? – переспросила я многозначительно.

Карла пожала плечами:

– Точно никто, кроме нее, не скажет, но дело там дошло до клятв и обмена кольцами. Че… то есть кузен…

– Подруги называется! – пронзительный возглас синьорины да Риальто, сбегающей по ступеням, заставил Карлу замолчать. – Ничего мне не оставили?

Я посмотрела на ощипанную кисть винограда и покраснела. Маура подбежала к скамье и стала рыться в корзинке. Там обнаружился обломок чиабаты, и девушка немедленно им захрустела.

Карла отряхнула с пальцев крошки.

– Ты хорошо знакома с синьориной Раффаэле?

– Прошлым летом в путешествии мы остановились на острове Помо-Комо у тамошнего губернатора.

Карла и я забросали подругу вопросами, на которые получали слегка невнятные из-за булки ответы.

Да, Паоле крепко за двадцать, и нет, раньше она не изображала всем своим видом серую мышку, напротив, слыла красавицей и умницей, каких мало. Завела на своем острове салон, где собирался весь свет искусств и литературы, занесенный ветром путешествий в колонии. Мауру тогда сочла легкомысленной пустышкой, едва удостоила беседой.

– Теперь лебезит, – хихикнула синьорина да Риальто, расправившись с чиабатой, – просит опекать в новой школьной жизни. А школы той меньше двух месяцев осталось.

– Надеюсь, ты проявила радушие и приветливость? – строго спросила Карла.

– Вот еще! – фыркнула Маура. – Все ей припомнила. И шпильки ее обидные в мой адрес, и то, что она, презрев обязанности хозяйки, не обеспечила меня партнерами в танцах, заграбастав всех себе, и неприглашение на лодочную прогулку. Все!

– Подожди, – сказала я, – твои претензии могут касаться хозяйки поместья, а вовсе не дочери.

– Она и была хозяйкой! Филомена, в колониях нравы менее строги, чем в столице, к тому же синьор Раффаэле – вдовец, поэтому всем заправляла дочурка.

Маура поискала глазами, что еще пожевать, не нашла и приблизилась к питьевому фонтанчику, накрыв его губами.

Мы с Карлой переглянулись. Новая соперница нравилась мне все меньше.

Школьный колокол возвестил окончание паузы.

– Будем наблюдать, – решила синьорина Маламоко.

К полудню раздражение мое достигло точки кипения. Паола Раффаэле щадить соперниц не собиралась. На каждом уроке она нашла повод продемонстрировать свои таланты. Стихосложение? Легкая победа в импровизации. История? Цитирование по памяти древних трактатов. Риторика? И тут Паоле не было равных. Прочие ученицы явно ожидали, когда в схватку вступлю я.

– Мы теряем авторитет, – прошептала Маура за обедом, наблюдая, как Бьянка привечает новенькую, предлагая той кушанья. – Придумай что-нибудь.

– Филомена, остынь, – шептала в другое ухо Карла. – Бить надо наверняка.

Обе они были правы. Послеобеденную сиесту я решила посвятить размышлениям. Думать, лежа в теньке под навесом, укрывшим часть солярия, получалось плохо. Поэтому, пока девушки лениво болтали или дремали, пережидая самое жаркое время, отправилась бродить по школе. Обычай сиесты в Аквадорате соблюдают все.

Меряя шагами пустые коридоры и лестницы, я думала.

Взрослая образованная девушка, которой является синьорина Раффаэле, даст мне сто очков вперед. Что и было всем нынче предъявлено. Оставить все как есть, и будь что будет. Ну что страшного, если Саламандер-Арденте сдвинется с первой на вторую строчку успеваемости? Всего лишь не получу отличительного знака и не мое имя выбьют на мраморной стене почета. Карарский мрамор пока был девственно чист, и быть на нем первой – так сказать, первой из первых – было бы крайне лестно. А еще Эдуардо… Будет ли достойна его вторая?

– Филомена? – прошелестел под сводами голос сестры Аннунциаты.

Обернувшись на звук, я увидела полуоткрытую дверь школьной библиотеки.

– Ты снова презрела отдых?

Войдя в библиотеку, я присела в поклоне:

– Простите, госпожа директриса, нынче не получается себя обуздать.

Монашка сложила сухие ладони поверх листов раскрытой книги.

– На уроке литературы ты показалась мне слишком тихой.

– Внутри меня бушует пламя.

Сестра Аннунциата покачала головой в монашьем клобуке:

– И, кажется, причина пожара мне известна. А тебе, дитя, известно, что гордыня – смертный грех?

Повинно опустив голову, я молчала. Директрису я уважала безмерно, единственную среди учителей. Сестра Аннунциата приходилась дальней родственницей покойному дожу Дендуло, и именно он приставил ее руководить «Нобиле-колледже-рагацце». Сан благородная донна приняла в юном возрасте, и грех стяжательства был ей чужд, а еще она была поэтессой, довольно известной даже за пределами Аквадораты.

– Саламандер-Арденте, – после паузы прошелестела монашка, – горячие и необузданные… Покайся, дитя.

Опустившись на колени у кресла, я покаялась: сначала в гордыне, после в зависти и дурных словах, напоследок признавшись в мелькнувшей мысли закончить соперничество с Паолой физическим устранением последней.

– Не больше чем на минуту, матушка, но мысль такая меня посетила. Помните, в прошлом году синьорина Фози сломала ногу, упав с лестницы, и покинула школу?