Принцип Новикова. Вот это я попал (СИ) - "shellina" - Страница 18

Пока оставшиеся со мной преображенцы пытались как-то мне помочь и одновременно с этим осознать, каким образом из опоры трона они, благодаря одной единственной лошади, испугавшейся залпа фузей, умудрились преобразиться в гнусных изменщиков и едва ли не цареубийц, а большого опыта в дворцовых переворотах у них пока что не было, Трубецкой с Репниным схлестнулись не на шутку. Слава богу, рвать меня к тому времени перестало, и я сумел подняться, очень осторожно и пытаясь не совершать резких движений, держась за руку одного вовремя сориентировавшегося гвардейца, поспешил к выходу на улицу со всей возможной скоростью, на которую был способен. Успел я вовремя. Эти ослы уже оба были ранены: Трубецкой периодически хватался за правое плечо, Репнин за левое. Преимущество было за полковником, но, похоже, что на взаимных ранениях они расходиться не собирались.

— А ну стоять, сучьи дети! Не давал я права вам на дуэль, еще дедом моим Петром Великим запрещенную! — бесполезно. В азарте драки они не замечали ничего и никого вокруг, даже того, из-за кого эта драка, собственно, и началась. Двигались они красиво. В каждом из дуэлянтов ощущалась прекрасная выучка, оба превосходно владели оружием. Эдак они точно друг друга на рапиры наколют, а, как ни крути, но нужны они мне оба, пока я с окружающей меня действительностью как следует не сжился. Тогда я поманил к себе того самого дюжего гвардейца, который мне руку в сарае подставил. Тому даже слегка наклониться ко мне пришлось, хоть росту я был не малого. — Остановить, разоружить, раны перевязать и ко мне для покаяния доставить.

Сказав все, что нужно было сделать с дуэлянтами, я оперся на руку подскочившего Митьки, потому что голова кружилась, а растянуться на земле я считал все-таки большим злом, чем уйти с помощью подоспевшего слуги, которого я намеривался в личные слуги произвести, как только разберусь, какому именно чину он сможет соответствовать, потому что я, в отличие от остальных правителей, не собирался разбрасываться должностями и званиями направо-налево. Хрен им всем. Повышение заслужить нужно будет, а потом подтверждать делами. А то надавал бывший владелец этого тела должностей за красивые глазки, а мне теперь выкручиваться.

Пока дошел до своих комнат, пока помылся, переоделся, преображенцы с моим приказом справились, не взирая на то, что разоружать пришлось собственного командира. При этом действовали они со всем почтением, и в то время, как я спустился в кабинет Репнин и Трубецкой стояли по разным углам перебинтованные, под конвоем, и бросали друг на друга злобные взгляды, но других ранений, кроме тех, что они сами нанесли, заметно не было. Пройдя мимо них, я сел за стол, сложил руки домиком и принялся внимательно разглядывать почти арестованных офицеров. Пауза уже начала затягиваться, когда я решился ее прервать.

— И как понимать это тяжелейшее нарушение с вашей стороны, Юрий Никитич, Никита Юрьевич? Разве же вы не были в курсе, что дуэли запрещены? — я спрашивал, не опуская рук, усталым голосом. Господа офицеры дружно промолчали, предано глядя на меня, и продолжая бросать друг на друга почти ненавидящие взгляды. — Ну что же вы молчите, вам и сказать своему императору нечего? — И вот тут обоих прорвало.

— Да что мне, государь, спускать этому кобелю бешенному, что он мне измену прямо в рыло бросил...

— И мне спускать зуботычину, прямо при подчиненных и при твоей особе, государь, мне в глаз сунутую...

Говорить они начали одновременно, сразу же перейдя на повышенные тона. Я с минуту их слушал, а потом как дал ладонью по столу, и едва сдержал вскрик, замаскировав его под ругательство, которое все-таки вырвалось сквозь стиснутые зубы.

— А ну, тихо! Чего разгалделись? — они тут же заткнулись, я же поспешил спрятать ушибленную руку под стол. — Претензии мне ваши друг к другу понятны, да и как не понять, ежели все при мне произошло, вот только, обвинения против тебя, Никита Юрьевич, совсем не шуточные были брошены. Да, Юрий Никитич не разобрался сразу и сгоряча что-то наплел, но ведь ты, вместо того, чтобы оправдательное слово взять, сразу в морду ему полез. А что это, коли не доказательство того, что Юрий Никитич в чем-то был прав? — услышав это Репнин подбоченился и даже, кажется, боль в плече стала беспокоить его чуть меньше. Ведь нет новости слаще, чем та, что о твоей правоте говорит. Но, не все коту Масленица, тем более, что Трубецкой в том, что произошло сегодня во дворе, если и виноват, то косвенно. — Ну а ты, Юрий Никитич, пошто сразу такими обвинениями дюже страшными разбрасываться начал, даже попытки не сделав разобраться, что к чему произошло? Неужто не думал, какую тень такие слова могут кинуть на Нукиту Юрьевича, и как трудно будет ему от них отмыться. Куда-как сложнее, чем мне от коровьих лепех, в кои я совсем не по вине Никиты Юрьевича угодил. — Они снова замолчали, теперь разглядывая пол. Я снова выдержал паузу, затем вздохнул преувеличено горестно. — Не могу пока вам вернуть оружие ваше и не просите. А чтобы обиженными себя не ощущали, скажу, что по рецепту Николая Ламбертовича делаю это. Дабы раны ваши в покое заживали хорошенько. А пока суть да дело, приказываю доставить ко мне Ушакова Андрея Ивановича. Он как человек опытный во всех подобных делах поможет мне рассудить вас строго, но беспристрастно. Да Миних скоро пришлет офицера, чтобы заменил временно тебя Никита Юрьевич. Да не тушуйся, ненадолго все это. Пока рана не затянется. Не считаю я тебя повинным, но за дуэль придется отвечать. Вы же слово мне сейчас свое дадите, что не будете впредь безобразничать, да пойдете отдыхать. А пока все призванные мной не явились, назначь уж Никита Юрьевич себе замену, будь другом.

Высказавшись, я вытер пот и сглотнул. Меня снова затошнило, и голова разболелась. Увидев, что мне действительно хреново, Репнин с Трубецким переглянулись на этот раз тревожно, и дружно шагнули ко мне.

— Что с тобой, государь, Петр Алексеевич? — первым, как ни странно подскочил Трубецкой.

— Да что-то нехорошо мне, головой сильно ударился, когда падал. Прилечь бы, хотя бы ненадолго.

Вызванный Митька помог мне дотащиться до кровати, а спустя несколько дней я заболел уже на полном серьезе.

Дверь приоткрылась, и в спальню проскользнул Митька.

— Ну, и что ты мне скажешь? — я приподнялся на локтях, глядя, как он начинает развешивать одежду, которую забрал, чтобы вычистить.

— Юрий Никитич, да Никита Юрьевич пьют сегодня, без просуху, — принялся докладывать Митька, как мы условились еще третьего дня. На прислугу всегда мало внимания обращали, а ведь именно от нее можно было все новости и сплетни разузнать.

— Вот как, — я откинулся на подушку. — И что это им доспелось?

— Так забратались они, — Митька присел на маленький пуфик, лежащий недалеко от моей кровати. — Вот и решили мировую выпить.

— Интересно. И что за разговоры разговаривают?

— Все больше про Ивана Алексееча, — Митька повел уставшими за день плечами.

— О как. И чем же им Ванька не угодил? Или наоборот угодил?

— Да Никита Юрьевич все сокрушается, что Иван Алексееч на его жену глаз положил, и за тим всячески его самого изводит. И что Лопухина завсегда к нему в дом притаскивает, для поддержки. Что давно бы уже что-то сотворил дюже непотребное, но всем известно, что Иван Алексееч за тобой, государь, как за стеной каменной, и что любые действа в его сторону будут тобой нещадно караться.

— Что прямо вот так и сказал?

— Ага. А еще удивлялись шибко, когда вторую бутылку приговорили, что не взял ты его с собой. А Никита Юрьевич вообще заявил, что Ванька власть большую почуял, и что даже пару раз не пришел по зову твоему, только рукой махнув и сказав, что потом отбрехается.

— Потрясающе, — я лег и принялся разглядывать потолок. Знал ли Петр, что его любимец конкретно зарывается? И отдаляется от него все сильнее и сильнее, предпочитая любые другие дела и развлечения, лишь бы подальше от императора? Скорее всего, знал, недаром же пораженческие мысли у него в последний год жизни были, все смерть себе скорую пророчил. — Вот что, Митька, поброди рядом с казармами, послушай, что гвардейцы говорят. Может, я зря про них плохо думаю, и Иван для них вовсе не последнее слово, которое выше моего будет. И честь и клятвы свои преображенцы блюдут? Ведь не вступились за Трубецкого, когда я его отстранял. Сами повязали и шпагу мне принесли. Завтра с утра и начнешь. Все ли понятно тебе?