Карнивора (СИ) - Лейпек Дин - Страница 3

Она кинулась домой, и прямо с порога, едва переведя дух, крикнула:

— Мама, там на дороге человек!

Мама отбросила со лба пепельные волосы и слегка улыбнулась.

— Ну и что же, малыш? Мало ли кому понадобилось прийти в Туманный край.

Но Марика видела, как она еле заметно нахмурилась, а бабушка Лагит приподняла тонкие брови.

Мама месила тесто на лепешки, Марика принялась помогать и мешать ей изо всех сил и уже думать забыла про человека на дороге, как вдруг раздался стук в дверь. Все трое подняли глаза. Это был незнакомый, чужой стук.

Марика собиралась открыть дверь, но мама удержала ее и пошла сама. Бабушка Лагит притянула Марику к себе за плечо.

За дверью стоял человек в длинном балахоне, сером от дорожной пыли. Он был моложе, чем Тур Кийри, и выглядел совсем по-другому, непохоже на всех мужчин, которых довелось в своей жизни встречать Марике. Сантинельцы были высокими, с широкой костью, бледной обветренной кожей и пепельно-серыми волосами. Этот мужчина был небольшого роста, не выше мамы, очень худым, смуглым, и короткие волосы на голове чернели, как и глаза, темные и пронзительные.

Но мужчина не смотрел на Марику. Он смотрел на маму, а мама смотрела на него, и от их молчания Марике стало не по себе. А потом мама сделала шаг вперед, мужчина отступил, они вышли на улицу и закрыли за собой дверь, Марика слышала их глухое бормотание и представляла, какие непроницаемые при этом у них должны быть лица. Вдруг голоса стали громче, злее, дверь распахнулась, мама влетела в дом, а мужчина шагнул следом за ней. Марика вжалась в крепкие руки бабушки.

— Нет! — крикнула ему в лицо мама.

— Ты сама знаешь, что я прав! Посмотри на нее! У нее нет шансов — и тебе-то здесь делать нечего, а уж ей и подавно!

— Нет, — повторила мама тихо и ровно, и Марика невольно пожалела мужчину. Мама всегда так разговаривала, когда была очень зла.

— Она должна поехать со мной, — возразил мужчина.

— Она никуда не поедет, — ответила мама.

Они стояли друг напротив друга, почти одного роста — он был резким и сильным, как холодный февральский ветер, а она была спокойной и высокой, как ели, что скрипели в ночи над их домом.

— Сейчас, — неожиданно спокойно согласился мужчина, и Марика с удивлением заметила, что он совершенно не боится маму. — Но наступит день, когда ты не сможешь ее удержать.

— Возможно, — кивнула мама и почему-то улыбнулась, и Марика с еще большим удивлением поняла, что мама знает, что он ее не боится. И не сердится на него.

— Прощай, Моар, — неожиданно бросил мужчина, глянув на девочку в упор, и поднял руку в прощальном жесте. Ладонь у него была совершенно черной. Марика вздрогнула, а мужчина развернулся и вышел, и холодный ветер ворвался, взвыл и растревожил пламя в очаге прежде, чем дверь успела захлопнуться.

Сборщик податей приходил в деревню четыре раза в год — собирать налоги и переписывать то прибавляющееся, то убывающее население. Еще сборщик приносил новости из большого мира — теперь Марика знала, что за холмами мир не заканчивался. Там он как раз и начинался.

Что значило слово «переписывать», для нее долго оставалось загадкой. Никто не учил Марику читать. Дождливыми днями или в лютый мороз, когда мама с бабушкой Лагит не отпускали ее на улицу, Марика брала единственную книгу в доме — ту, в которой мама и бабушка Кейза читали о всех зельях, заговорах, приворотах, которые они применяли, — и подолгу рассматривала непонятные закорючки и редкие картинки. Иногда Марика спрашивала маму и Лагит, что сказано здесь или о чем говорится тут, и постепенно непонятные закорючки стали означать слова, а слова — складываться из букв.

Позже Марика поняла, что буквы можно составлять и в другие слова, не только те, которые были написаны в книге. Теперь, когда дождь прекращался, она выбегала во двор и долго водила палкой по мокрому песку перед крыльцом, наслаждаясь удивительным, неожиданно открытым миром. Так Марика научилась читать и писать — однако она была твердо убеждена, что буквы нужны только для записей в маминой книге и чтобы развлекать себя во дворе, записывая знакомые слова и придумывая новые. Иного назначения для букв Марика не могла придумать.

Позже, правда, бабушка Кейза стала с ней заниматься. Когда Марике стукнуло девять, Кейза сказала, что пора взяться за ее обучение. Дора и Лагит не возражали — по правде сказать, они и так постоянно учили Марику всему, что знали сами. Однако теперь раз в неделю Марика, вместо того, чтобы просто сидеть и болтать ногами в хижине бабушки Кейзы, шла с ней во двор и писала палкой на песке — но уже не знакомые или придуманные слова. Кейза учила девочку хедийе, Данным именам, тем именам, которые получали только ведьмы, да еще маги, живущие по ту сторону холмов. Теперь буквы обрели новый смысл — они стали носителями тайного знания, скрытой силы, безусловного значения. Но это был их предел. Буквы, как поняла Марика, нужны были только для магии. Недаром никто из деревни не умел их разбирать.

Тур Кийри часто навещал Дору и Лагит. По правде сказать, больше он любил навещать бабушку — так, по крайней мере, казалось Марике, потому что староста всегда заметно оживлялся, если вдруг заставал Лагит одну. Тур никогда не приходил с пустыми руками: у него всегда было что-нибудь полезное для мамы, красивое для бабушки и вкусное для нее, Марики. После его ухода мама и бабушка всегда менялись: красивое шло Доре, а полезное — Лагит. Порой Марика думала, что Тур бы, наверное, обиделся, если бы узнал, как мама и бабушка распоряжались его подарками. Но молчала. Она знала, что у взрослых свои причуды.

И вот однажды Тур Кийри принес письмо. Марика с вытаращенными от изумления глазами смотрела на свернутый лист плотной бумаги. До сих пор она видела ее только в книгах у мамы и бабушки Кейзы — и хорошо знала, что вырывать оттуда листы строго запрещено. Поэтому Марика не могла взять в толк, откуда мог взяться этот отдельный лист. Неужели кто-то добрался до их книги и вырвал его оттуда? Она подумывала о том, чтобы тихонько проверить, все ли страницы на месте, но и мама, и бабушка были дома, и проделать это незаметно было невозможно.

Судя по всему, мама тоже очень удивилась, и даже бабушка Лагит подняла свои красивые тонкие брови.

— Что это? — спросила мама.

— Письмо. Вам пришло.

Мама и бабушка переглянулись.

— Откуда?

— Этого я уж не знаю, — виновато развел руками Тур. — Сборщик сказал, что письмо вам. А от кого оно — этого он не говорил.

Мама взяла лист и посмотрела на мелкие буквы, которыми тот был надписан. Нахмурилась, быстро сломала темную кляксу с непонятным узором, скреплявшую его края. Бабушка Лагит подошла к ней и встала за спиной.

— Что там? — не выдержала Марика, сгоравшая от любопытства. Она не знала толком, что такое письмо, но предполагала, что это должно было быть какое-нибудь совершенно удивительное волшебство — потому что для чего еще нужны буквы, как не для магии?

Мама подняла глаза и внимательно посмотрела на Марику.

— Ну что ж, — пробормотала она, откладывая исписанный лист на стол. — Сдается мне, что скоро у тебя будет компания.

Письмо и впрямь оказалось волшебным — в нем говорилось, что через два месяца к ним приедет мальчик. И будет с ними жить.

Поверить в такое было невозможно. Марика никак не могла представить себе, что с ними действительно может жить кто-то еще. И этот мальчик был не чужим, он был своим, родным, судя по тому, как о нем говорили мама и бабушка Лагит. Целый новый, свой человек! Конечно, письмо было волшебным.

Мальчика звали Кристофер, он жил раньше в большом приморском городе вместе со своим отцом. Тот торговал, много путешествовал — и однажды он не вернулся из плавания домой. Марика не совсем понимала, в чем было дело, но получалось, что мама и бабушка Лагит знали дедушку мальчика, папу мальчика и даже дядю мальчика. И вот теперь этот дядя написал им письмо с просьбой приютить мальчика у себя.