Море Осколков: Полкороля. Полмира. Полвойны - Аберкромби Джо - Страница 15

Тригг – смотритель, главный надзиратель, железная лапа, старший после капитана. Он имел долю в прибыли. Он командовал охраной – примерно парой дюжин стражников, и отвечал за рабов, и следил, чтобы те строго выдерживали именно тот темп, который требовался капитану. Он был жесток, но при этом обладал внушающей страх справедливостью, ибо не знал снисхождения ни к кому. У него не было любимцев. Все получали свой кнут одинаково.

Анкран хранил припасы – представление о справедливости было ему незнакомо. Спал он под верхней палубой, на мешках, и был единственным рабом, кому время от времени дозволялось сходить с корабля. В его задачу входило закупать провиант и одежду, а потом делить и отмерять. И он трудился, проворачивая каждый день тысячу мелких надувательств. Он брал полутухлое мясо, урезал всем пайку, заставлял штопать втридорога купленные лохмотья – и делился прибытком с Триггом.

Когда он проходил мимо, Ральф всегда сплевывал с особенным отвращением.

– На кой этому подлому проныре серебро?

– Есть люди, которым просто нравятся деньги, – спокойно рассуждал Джойд.

– И рабы?

– Рабы хотят того же, что и все. Так они мирятся с тем, чего у них нет.

– Видать, так, – говорил Ральф, задумчиво глядя на Сумаэль.

Их проводник проводила большую часть своего времени на настиле одной из надстроек: сверялась с таблицами и инструментом; хмурилась на солнце либо на звезды и вела подсчет, загибая проворные пальцы; указывала на какую-нибудь скалу или мель, грозовую тучу или зыбкое течение и загодя рявкала, предостерегая команду. Пока «Южный Ветер» был в море, Сумаэль расхаживала по всему судну, но стоило им зайти в порт, как капитан первым делом цепляла ее длинную, изящную цепочку к железному кольцу на юте. Пожалуй, эта рабыня с ее умениями стоила больше всего корабельного груза.

Порой она лазила меж гребцов, не обращая на них внимания, карабкалась через весла, скамьи и людей, чтобы проверить, как закреплены снасти, или промерить глубину у борта отвесом с навернутыми узлами. И всего раз она улыбалась на глазах у Ярви – когда с верхушки мачты изучала побережье в трубу из надраенной меди и ветер рвал ее короткие волосы. Должно быть, так же радостно чувствовал себя Ярви у очага матери Гундринг.

Теперь перед их взором раскинулся Тровенланд. Голодные волны штурмовали тусклые серые утесы, прибой обгладывал отмели вдоль серых песчаных пляжей, тянулись серые города, где на пристанях копейщики в серых кольчугах угрюмо провожали плывущие корабли.

– Мой дом стоял недалеко отсюда, – сказал Ральф, когда они опустили весла в воду одним серым утром. Изморось покрыла все вокруг росистыми капельками. – Два полных дня скакать в глубь страны. У меня было справное хозяйство, справная каменная печь и справная жена, которая принесла мне двух справных сыновей.

– А как ты здесь оказался? – спросил Ярви, бессмысленно теребя лямки на натертом левом запястье.

– Я воевал, сражался. Лучник, моряк, меченосец, а по летней поре – налетчик. – Ральф поскреб массивную челюсть, уже в седых колючках – казалось, его борода вылезает наружу, не прождав и часа после того, как ее сбреют. – Я дюжину лет прослужил у капитана по имени Хальстам, тот был легок на подъем. Я был его кормчим, с нами ходили Хопки Прищемипалец, и Синий Дженнер, и другие хваткие молодцы. Кой-какой успех в набегах нам улыбался, так что я мог позволить себе всю зиму просидеть у огня, попивая добрый эль.

– Эль со мной станет спорить, но жизнь-то, кажись, была неплохая, – проговорил Джойд, безотрывно глядя куда-то вдаль. Наверно, на собственное прошлое.

– Над тем, кому хорошо, боженьки горазды похохотать до отвала. – Ральф, причмокнув, всморкнул харкотину и послал ее в полет через борт. – Как-то зимой, как раз когда с выпивкой было туго, Хальстам свалился с коня и помер, а корабль перешел к его старшему сынку. Юный Хальстам был человек совсем другого склада: болтовни и гордости до хрена, а с умишком туго.

– Иногда сын с отцом ни в чем не схожи, – пробормотал Ярви.

– Хоть рассудок мой и был против, пошел я и к нему в кормчие. Вот не прошло и недели, как мы вышли в море, и он решил напасть на купеческий когг, слишком уж сильный для него. Хопки с Йеннером и много-много других в тот день отправились за Последнюю дверь. А горстку живых со мной вместе взяли в плен да потом продали. Два лета назад это было, и с тех самых пор я толкаю весло для Тригга.

– Горький конец, – сказал Ярви.

– Такой бывает у многих слащавых историй, – сказал Джойд.

Ральф пожал плечами.

– Я не скулю. Мы гуляли с размахом, наловили не меньше пары сотен инглингов и всех продали в рабство. А потом упивались наживой. – Старый разбойник потерся кистью о шершавые волокна весла. – Говорят, какое зерно посеешь, такой урожай и пожнешь. Видать, не врут.

– Ты бы сбежал, если б мог? – тихо пролепетал Ярви, не упуская из виду Тригга.

Джойд прыснул со смеху.

– В селении, где я жил, есть колодец. В этом колодце вода – самая вкусная в целом мире. – Он закрыл глаза и облизал губы – словно отведал той воды. – Я отдал бы все что есть за глоток воды из того колодца. – Он развел руками. – Но отдавать мне нечего. И глянь-ка на того, кто в последний раз решил сбежать.

И он кивнул на скоблильщика, чей брусок бесконечно скреб, и скреб, и скреб палубу, и позвякивала тяжелая цепь, когда тот переставлял сбитые, отекшие колени на своем пути в никуда.

– Расскажите о нем, – попросил Ярви.

– Не знаю, как его звали. Ничто – так мы его все зовем. Когда меня привели на «Южный Ветер», он тянул здесь весло. Однажды ночью, у берегов Гетланда, он попытался уйти. Как-то выпутался из цепей и украл нож. Он убил троих охранников и порезал колено четвертому – так, что тот мужик не сможет ходить никогда. И это он оставил отметину на личике нашего капитана, пока они, вдвоем с Триггом, его не повалили.

Ярви оторопело смотрел на завшивленного скребуна.

– И все это – одним ножом?

– Да и ножик-то небольшой был. Тригг хотел вздернуть бунтаря на мачте, но Шадикширрам решила сохранить ему жизнь, нам всем, стало быть, в назидание.

– Милосердие ее и погубит, – вставил Ральф и безрадостно хохотнул.

– Она зашила порез, – продолжил Джойд, – а на него надела неподъемную цепь, наняла больше охранников и приказала им ни за что не подпускать его к острому железу. С тех самых пор он и драит тут палубу, и с тех самых пор я не слыхал от него ни слова.

– А ты? – спросил Ярви.

Джойд искоса ухмыльнулся.

– Я, когда надо, словечком, бывает, обмолвлюсь.

– Да нет, в смысле, какова твоя история?

– Я пекарем был. – Засвистели канаты, выбирая якорь, и Джойд вздохнул, сомкнул ладони на рукоятках весла, отшлифованных им самим до блеска, и, приноравливаясь, покрутил. – А теперь я тяну весло – вот и вся моя история.

Джойд тянул весло, и Ярви тянул вместе с ним, и даже на его левой, увечной руке твердели мозоли. Его лицо огрубело от непогоды, а тело вытянулось, стало упругим и жестким, как Триггов кнут. Под ливень и шквал они обогнули мыс Бейла – нависшая над берегом крепость еле виднелась за завесой струй. Затем судно повернуло к востоку, в более спокойные воды – их бороздили корабли всех народов и всевозможных форм. Стремясь поскорее увидеть Скегенхаус, Ярви весь извертелся у весла.

Само собой, первыми он увидел руины эльфийских сооружений. Огромные отвесные стены, гладкие, как шелк, нетронутые у подножия бессильной яростью Матери Моря, но выше изломанные и покореженные: в трещинах блестел металл, перекрученные балки торчали как кости в распоротых ранах. Наверху стен, где лежал камень новодельной кладки, горделиво развевались флаги Верховного короля.

Надо всем высилась Башня Служителей. Она высилась над всяким сооружением и каждой постройкой вкруг моря Осколков – если не считать развалин Строкома и Ланаганда, куда не отважится ступить ни один ныне живущий. Три четверти ее головокружительной высоты принадлежало работе эльфов: каменные колонны без швов и стыков, идеально квадратные, идеально ровные, иные из огромных окон до сих пор залиты черным эльфийским стеклом.