За гранью времени. Курская дуга (СИ) - Волков Александр Мелентьевич - Страница 24

Вагнер продрог всем телом и передернул плечами. Ответил он не сразу. Хоть вопросов мало, Везденецкий знал о стрессовом состоянии немца, и не торопил его.

Сложно соображать, когда страшно.

— Всё на вокзале, — ответил Вагнер после небольшой паузы. — Вооружение поставляется на бывшую линию фронта грузовиками и самолетами, затем поездом развозится по оккупированным городам.

— В Москву тоже возите? — прищурился Везденецкий.

— Да, — кивнул Вагнер. — Мы взяли ее несколько дней назад. Но СССР капитулировать отказывается.

— Ну, это вы в конце войны капитулировали, потому что обделались. Нам же есть за что сражаться.

— Простите? — сконфузился Вагнер.

— Неважно, — отмахнулся Везденецкий. — Охрана?

— У склада постоянно дежурит две мотострелковых роты, и небольшой танковый взвод. Две пантеры, один тигр. Вы ведь были там перед отправкой. Видели. Пулеметные вышки тоже есть, высоковольтная ограда с колючей проволокой по периметру.

— Вот как…. - задумался Везденецкий. — Курить дай.

Вагнер послушно протянул сигарету, Везденецкий прикурил спичкой и выдохнул облачко дыма.

— С охраной понятно. Медикаменты где храните?

— Там же. Всё в одной пачке, чтобы было удобнее развозить по батальонам.

— Хорошо, — Везденецкий разложил на столе карту, бросил на нее карандаш и велел. — Отмечай всё. В мельчайших подробностях. И не вздумай обмануть меня.

Везденецкий знал, что Вагнер, по крайней мере сейчас, был физиологически не способен на обман. Он послушно взял карандаш, принявшись отмечать ключевые позиции на местности.

— Где Веббер? — продолжил он, Вагнер от этого вопроса дрогнул.

— Я…. Боюсь, не могу сказать, где герр Веббер. Он сообщал мне о планах по визиту в Москву, но не уверен, что его получится найти там.

— Я сам не уверен, — вздохнул Везденецкий. — Ты всё отметил?

— Да, — кивнул Вагнер, положив карандаш на стол. — Посмотрите.

Везденецкий взял карту и вгляделся в неё, не выпуская сигарету изо рта. Фрицы осели в Каменске не так плотно, как казалось. В общей сложности пять тысяч бойцов, включая экипажи бронетехники. По границам города раскидали основные силы, правда направили их в сторону Москвы, чтобы отбиться в случае советского контрнаступления. Три мотострелковых батальона укомплектованные снайперскими и пехотными ротами. Два танковых батальона, и минометный дивизион. Самоходные установки и артиллерийские пушки в наличии, вместе с минометами.

Часть от всех вражеских сил, сосредоточенных на Каменской границе, выделили для охраны внутреннего порядка. То есть, из пяти тысяч бойцов в общей сложности примерно тысяча, включая танковые экипажи, находились непосредственно в городе. После наступления немцев, судя по историческим данным, живых каменчан осталось около тринадцати тысяч и лишь пятьсот из них военнопленные.

Цифру, конечно, следовало уточнить.

— Жорик, — Везденецкий обратился в ХКМ, но тот, почему-то, молчал. Случиться с ним могло что угодно. Дисплей вроде бы работал, механизм возврата тоже, но межпространственная связь — нет. — Черт.

Оставалось полагаться только на себя. Пятьсот человек на тысячу — вполне себе ничего. Тринадцать тысяч человек на пять тысяч — тоже неплохо. К тому же, у русских есть преимущество в виде самого Везденецкого. Нужно только организовать пленников в вооруженное ополчение, но для этого требовалось оружие.

— Хорошо, — вздохнул Везденецкий, отложив карту. — Пока ты свободен. И приберись за мной на крыльце. Шум не поднимай. Скажи, что убитый мной офицер спас тебя ценой собственной жизни, а я застрелен.

— Яволь, — покорно согласился Вагнер.

Прежде чем уйти, Везденецкий остановился перед дверным проемом кухни. Мишка и Герман сидели за столом, молча уплетали закваску с консервами, и выглядели как обычные дети, ужинавшие после напряженного дня. Мама Мишки стояла у стены, скрестив руки.

— Миша, — Герман вдруг оторвался от еды, и взглянул на Мишку. — Прости меня. Я был дурак. Давай…. - он замялся, и теперь в его глазах появилось искреннее сожаление о чем-то. Наблюдение смерти воочию поставило мозги на место. Отойти от шока ему удалось быстро. Видимо, особенность психики. — Давай дружить? У меня дома много сладостей. Я поделюсь с тобой.

Мишка сконфузился. Из сказанного он понял только свое имя.

— Прощения просит, — перевел Везденецкий. — И дружбу предлагает, с конфетами.

— Ну…. Давай, — ответил Мишка.

— Думаете, им можно? — забеспокоилась женщина.

— Можно. Я что Герману, что его папаше голову вправил как следует. Теперь они фрицев будут ненавидеть так же, как и мы.

— А разве не все немцы — фрицы? — не поняла женщина.

— Фриц это не национальность, не этнос. Фриц — это склад ума. Поверьте, не каждый немец на планете безусловно желает вашей смерти. В Германии было много противников Гитлеровского режима, пока их не запугали репрессиями, — ответил Везденецкий. — Кстати, как ваше имя? Фамилия?

— А, я? — удивилась она. — Марина. Марина Везденецкая.

Мороз по коже пробежался.

— Как, ещё раз?

Печальная вьюга, завывавшая за окном, полностью завладела его сознанием, погрузила в мысли. Он смотрел на хрупкую женщину, не совсем молодую, не совсем старую, но свет керосиновой лампы уже подчеркивал морщины, появившиеся преждевременно. В доме пахло не так, как в будущем: ароматный, с мясным призвуком, запах соленых огурцов, запах стиранного белья, запах отсыревших оконных рам. Но это ни в какое сравнение не шло с запахами прошлого, возникшими в памяти. В грядущем тут запахнет ароматным чахохбили, — мясной рисовой кашей, — которую бабушка готовила по особому прабабушкиному рецепту.

Везденецкий никогда не видел свою прабабушку, почти не слышал о ней, а сейчас мог видеть лично. Она родом из Каменска — это он знал. На весь Каменск семья Везденецких только одна. В пылу стычки как-то не было времени об этом подумать, но теперь столкновение с прошлым стало отчетливым и ясным.

Забавно осознать себя потомком проститутки. Забавно осознать себя вероятным бастардом, появившимся только благодаря залетному немцу, которого прабабушка обслужила во время оккупации.

Но нельзя ее винить.

Впрочем, справедлив и другой вариант: отцом Везденецкого был Мишка, но это вряд ли. Больно славянская у Мишки внешность, а Везденецкого в учебке называли обидным словом "Ганс", ведь чертами лица он был вылитый немец.

— Марина Везденецкая, — повторила она.

— НВГ платит тебе? — спросил Везденецкий.

— 200 рублей в месяц. Но десяток яиц фрицы отпускают за 150, - стыдливо призналась Марина, поняв, о чем пошла речь. — Что мне ещё делать? Миша тогда умрет с голоду. Варьку они убили, — Марина потупила взгляд. — За то, что кормила людей и продавала продукты не за дорого. После ее смерти мы совсем замучились с голоду.

— Теперь всё будет хорошо, — Везденецкий положил руку ей на плечо. — Вагнер тебе поможет. Можешь не сомневаться.

А вот это очень плохо. Вмешательства в полет "стрелы времени", семейные, всегда чреваты тем, что из прыжка ты вернешься, но у тебя не останется ни семьи, ни фамилии. Нет, сам ты не исчезнешь. И проживешь ровно столько, сколько отведено прожить, но лишишься истории рода, лишишься памяти о предках.

Благо, любой хроно-диверсант находился за гранью времени, так что даже смерть предка не могла стереть его из текущей реальности. Если вмешаться в жизнь Марины, если попытаться сделать ее лучше, если не будет того залетного немца, которому Везденецкий обязан жизнью, он мог остаться ни с чем. Ни матери не будет, ни отца. Будет только Везденецкий, выброшенный из естественного хода вещей машиной времени Баумана.

Из будущего диверсант пропадал, а если он пропадал из реальности вовсе, то каким образом можно исчезнуть?

Поступить иначе он не мог. Не мог обречь семью Везденецких на голодную смерть. Не мог обречь прабабушку на подобный заработок.