За гранью времени. Курская дуга (СИ) - Волков Александр Мелентьевич - Страница 11

Если написано на роду от осколка или пули умереть, то нет места, способного укрыть от этой участи.

Мысленно подбадривая себя, он полз к холмам по-пластунски, вминая локтями хрустящий снег и пригибая голову каждый раз, когда слышал взрыв. Осколки тяжело жужжали над головой и со стуком вгрызались в снег, исколотый пулями. Ему хотелось переползти в траншею с небольшими блиндажами, но ее накрыло точным ударом артиллерии. Блиндажи взорвались щепками, на снег упала каска советского солдата и АШ, искореженный ударной волной.

Послышались стоны раненых, но Везденецкий не мог броситься к ним на помощь, потому что сам оказался под автоматным обстрелом. Фрицы залегли на холме, долбили прицельными очередями, заставляя вжиматься в землю, изрыгать проклятия. Пули под пронзительный визг рикошетов чиркали по краям воронки и выбивали из нее фонтанчики снега.

— Чтоб вас! Уроды! — процедил Везденецкий сквозь зубы.

Хорошо, что к взорванной траншее подоспели санитары, которых прикрывала тридцатьчетверка Белова. Танк переехал траншею, остановился, прикрывая эвакуацию раненых бортовой броней и огрызаясь гулкими пушечными залпами. Умелый заряжающий быстро досылал в люльку пушки «Т-34» новые снаряды, на сведение уходил минимум времени, и стрельба велась почти беспрерывно, примерно по выстрелу в четыре секунды.

— Сашка! — это Митя крикнул, осторожно высунувшись из-за кормы танка и махнув Везденецкому рукой. — Сюда!

Везденецкий, воспользовавшись прикрытием танка, рискнул подняться, и, пригнувшись, засеменил к боевой машине. Фрицы были не настолько безумными, чтобы крыть артиллерией площади, где были их бойцы, потому удалось без проблем добраться до "Т-34" и спрятаться за ним, прислонившись спиной к броне. От выстрелов пушки танк вздрагивал, и дрожь пробирала Везденецкого до основания позвоночного столба.

Танки — это хорошо. Именно благодаря тридцатьчетверке санитары, в данный момент, могли вытаскивать раненых из уничтоженной траншеи. Некоторых бойцов приходилось в буквальном смысле доставать из-под земли, разрывая завалы голыми руками. Предсмертные крики были столь же привычны, как звон в ушах, но нельзя было привыкнуть к смерти.

Везло тем, кто умирал на гражданке.

Заботливые родственники найдут, похоронят, устроят поминки, и человек не исчезнет в неизвестности. Везденецкий наблюдал, как санитары грузили на носилки израненных осколками солдат и игнорировали мертвых. Увы, но живые больше нуждались в заботе, а ради мертвых рисковать было нельзя. Многие убитые будут считаться пропавшими без вести просто потому, что их не удалось найти и эвакуировать с поля боя.

Злоба брала от того, что гибли советские солдаты, и потому бить фрица захотелось с удвоенной яростью.

— Что с «Катюшами», Митька?! — крикнул Везденецкий.

— Жгут их немцы! Жгут! Ну, смертники жгут! — доложил Митя. — Как чертей их! Некоторых даже АШ не берёт!

— Ясно! — ответил Везденецкий. — В сочленения элементов брони цельтесь! Так возьмет!

Лишь «Черных штурмовиков» не могла взять пуля АШ. Ну, точнее могла, но стрелять по такому врагу требовалось особым образом. Немец в 2054, похоже, совсем отчаялся. Чтобы отправить одного «Черного штурмовика» в прошлое, требовалось принести в жертву двух бойцов, энергия которых создаст достаточно широкий канал во времени и пространстве.

Пришлось просить Белова о поддержке. Фриц дурной стал, и иной раз высовывался из укрытия даже тогда, когда тридцатьчетверка била осколочно-фугасными снарядами, потому без прикрытия танковой брони обойтись было нереально.

Мотор тридцатьчетверки взревел, и танк, на малом ходу, под шквальным обстрелом, двинулся вперед, к холмам, за которыми горели «Катюши». Не получалось увидеть, что происходило с противоположной стороны танка. Пару раз над головой пролетали кумулятивные гранаты панцершрека, взрывавшиеся в снегу.

Белов не давал врагам прицелиться. Сначала бухала пушка, затем стучал спаренный башенный пулемет, так что вскоре окровавленный склон холма был усеян трупами немцев. Но фрицы не боялись, бесстрашно перли вперед, словно бы их чувства подавили наркотиками. Наверное, так и было. Немец был бережлив по отношению к людям и боеприпасам, а тут будто с цепи сорвался.

Везденецкий шагал почти вплотную к ревевшей мотором боевой машине, и вдруг ощутил, как она дрогнула от взрыва примерно в угловом стыке лобовой брони. Кумулятивной гранатой разорвало шарнир трака, гусеничную ленту с металлическим стуком затянуло под колесные катки, и тридцатьчетверку занесло вправо на несколько градусов. Она остановилась, оказавшись под перекрестным огнем. Отчаявшиеся фрицы лупили из автоматов, пулями высекая искры из брони, а немецкие бойцы противотанковых мотострелковых взводов пытались подбить танк залпами панцершреков.

Белова надо было прикрыть. Ремонт танка под таким плотным огнем был невозможен, но экипаж танка не хотел покидать боеспособную машину, чтобы не дать фрицам пройти. С автоматом наперевес Везденецкий осторожно выглянул из-за борта тридцатьчетверки, увидев на вершине холмов два гранатометных расчета.

Фриц-заряжающий сунул гранату в шахту панцершрака, наводчик взял тридцатьчетверку на прицел, но Везденецкий успел ударить по врагу точной автоматной очередью. Веер пуль срезал наводчика: две пули угодили врагу в плечо, он с криком дрогнул, завалившись на бок вместе с гранатометом и одновременно выстрелив. Реактивная струя ударила в лицо фрица-заряжющего, фриц со стоном завалился на спину и звуков больше не издавал.

Граната взорвалась рядом с правым бортом танка, Везденецкого обдало волной упругого жара.

Башня тридцатьчетверки повернулась к холмам, став для Везденецкого однозначным сигналом к наступлению. Он, скрепя сердце, прыгнул в траншею и под гулкие залпы танковой пушки рванул вперед вместе с Митей. Не хотелось бросать Белова, очень не хотелось, но другого выхода не было.

Именно благодаря самоотверженным действиям Белова, загнавшего врагов в укрытие выстрелами из всех, включая курсовой пулемет, орудий, Везденецкий смог добраться до оврага. Он всё ещё надеялся спасти танк, взобрался на холм и встретился взглядом с фрицем-автоматчиком, тут же пустив ему пулю между глаз. Немцы не успели выстрелить в ответ.

В два автомата Митя и Везденецкий расстреливали фрицев, усеивая холодную землю гильзами, блестевшими в лунном свете. Когда последний немец рухнул лицом в снег, траншею удалось занять, затем взяв на мушку гранатометный расчет, устроившийся на противоположном холме.

Везденецкий хорошенько прицелился фрицу-наводчику в голову, нажал на спуск и автомат хлопнул выстрелом, ударив в плечо отдачей. Пуля прошила голову врага на вылет, сбив с макушки шлем. Заряжающий вскочил, заругался на немецком, вроде крикнул: «шайзе!», хотел выстрелить из «МП», но Митя опередил его точной очередью в грудь.

Пули бросили немца спиной на землю, автомат выпал из рук врага и утоп в сугробе.

За холмами взорвался очередной боекомплект «Катюши», да с такой силой, что земля под ногами задрожала. Небо затянуло густым облаком черного дыма, словно бы открылся портал в преисподнюю. В суматохе перестрелки не удалось понять, сколько именно выстрелов из панцершрека успел сделать гранатометный расчет. Везденецкий покосился на равнину, увидев, что тридцатьчетверка Белова горела рядом с траншеей.

Сам Белов, высунувшись наполовину из командирского люка, лежал лицом на горячей броне, мертвенно раскинув руки и зажав в бледной ладони трофейный «Люггер». Благодаря Белову удалось вытащить из траншеи немало раненых, удалось пройти к холмам и обрести шанс спасти «Катюши», потому к его смерти Везденецкий отнесся с большим сожалением.

«Спасибо тебе, Белов» — благодарно подумал Везденецкий.

— Сожгли, ироды, — гневливо произнес Митя.

— Идем, — Везденецкий потянул Митю за плечо. — За каждого убитого русского мы убьем десять фрицев. Но если «Катюши» не спасти, немцы прорвутся.

— А мы победили в этом бою? — поинтересовался Митя.