Сфера Маальфаса - Долгова Елена - Страница 12

• Предыдущая
• 12/89
• Следующая

Суета лагеря накрыла поляну, а лагерь, в свою очередь, накрыла стая поздних, крупных осенних комаров, которые тут же облепили и людей, и разгоряченных животных. Поход комариной армии увенчался полным разгромом противника – вскоре императорские спутники проклинали судьбу и безрезультатно взывали к святым покровителям Империи.

Зловредные насекомые не делали разницы между вельможами и простолюдинами, кусали всех подряд, забивались в прорези шлемов, под доспехи, голодно гудели и ретиво бились о полотно палаток.

Раздосадованный граф Рогендорфский попытался сопротивляться, раздавил нескольких особо наглых кровососов, потом, оставив в палатке бесполезные шлем и хауберт, соскучась ждать трапезу, пошел к опушке, раздвинул ветви кустов и двинулся в глубь чащи.

В осеннем лесу было тихо, комаров, к великой радости графа, вовсе не оказалось, на земле лежали бронзовые листья вперемешку с пятнами света, предзакатные лучи острыми стрелами пробивали кроны деревьев. Чуть в стороне шмыгнула белка, Дитмар проследил за ней взглядом и замер, заметив в гуще зарослей неопределенное пятно, чуть более темное, чем яркая листва.

Пятно слегка шевельнулось. Зверь или человек?

Графа захватил охотничий азарт. Кольчуга и меч остались в палатке, на рыцарском поясе висел только «кинжал милосердия». Если Дитмар вернется, неизвестный скорее всего успеет скрыться. Небрежно посвистывая и преднамеренно загребая ногами шуршащую листву, охотник за человеком удалился от замеченного им пятна на пять сотен локтей, а потом, сменив шаг на мягкий и быстрый, повернул обратно, обходя затаившегося в кустах противника с другой стороны.

Последнюю полусотню локтей сиятельный граф проделал неблагородно – ползком по влажной траве.

За тонкой преградой редкого орешника, прямо перед ним, всего в нескольких шагах, на подстилке из листьев устроился человек. Он сидел на корточках и напряженно всматривался сквозь сетку ветвей в суету лагеря на поляне. Со стороны затылка нельзя было в точности сказать, сколько лет незнакомцу, но, кажется, не более двадцати.

Дитмар приготовил кинжал и одним прыжком настиг добычу, жестко перехватил чужую руку, метнувшуюся к поясу, и прижал лезвие к сонной артерии противника:

– Не сопротивляться! Иначе смерть!

Пленник попытался поизвиваться, но не смог справиться с кошачьей ловкостью графа и затих. Почему-то он так и не закричал. Дитмар перевернул человека на спину и с удовлетворением увидел молодое лицо и испуганные глаза.

– Кого я вижу? По-моему, мы с вами где-то встречались, любезный… И что же вы делаете в такой романтической обстановке? Попробую угадать. Поджидаете какую-нибудь не в меру шаловливую дочь эльфов?

Добыча издала неопределенный звук и безуспешно попыталась пнуть мучителя.

– Ох нет! Не угадал. Разумеется, рыцарь не входит к даме с оружием… О! Какой интересный кинжал у вас на поясе… Замечательная кошка, где-то я такую видел…

Пленник бешено рванулся, но его тут же остановил недвусмысленный укол в шею.

– Ну к чему так биться, друг мой, поверьте, барон, э… ну, не важно, какой, у меня нет намерения причинить вам вред. Так зачем вам кинжал с такой любопытной зверюшкой?

Пойманный больше не бился, он угрюмо молчал. Тогда Дитмар отбросил свой клинок в сторону, крепко ухватил пленника за отвороты, грубо тряхнул его, использовав свою недюжинную силу, и, притянув лицо юноши вплотную к своему лицу, прошипел:

– Щенок!

«Щенок» молча ощерился.

– Ты собрался убить императора? Верно? Мало таких, как ты, сгорело на поле камней, подвывая, сдохло под клещами палача? Думал, ты будешь удачливее? Ничтожеству свойственно заблуждаться. Но я не трону тебя и промолчу о том, в каких делах замешан отпрыск Тассельгорнов. С одним условием – твой хозяин, тот, кто послал тебя, сам явится ко мне. Через два месяца, день в день. Пусть покажет эту вещь…

Охотник сдернул с пальца и протянул настороженной добыче перстень – темно-синий лазурит в тяжелой оправе. Потом выпустил ворот изрядно помятого пленника, подобрал оба кинжала и, беззаботно напевая куртуазную песенку, отправился в сторону лагеря.

(Империя, 8 октября 6999 года от Сотворения Мира)

Улицы города Фробурга кипели. Весть о прибытии Гизельгера достигла ратуши в седле гонца и мгновенно облетела город, не забыв самых кривых, узких и невзрачных закоулков.

Земли на берегу озера Эвельси всегда принадлежали короне – отстроенный здесь город по праву признавали одним из пяти крупных центров торговли Церена. Делами заправлял утверждаемый императором совет пятнадцати, составленный из лояльных короне состоятельных магистратов, имперские налоги оставались умеренными, беспокойные восточные границы были далеко, дела процветали. Обитатели заповедника благополучия не без оснований любили императора, и ликование толпы в тот день казалось вполне искренним.

На улицы высыпали любопытные горожане, их принарядившиеся в полосатые юбки жены и дети с чисто умытыми ради такого случая мордашками. В распахнутые окна нарядных домов выглядывали супруги городской денежной элиты во главе с бургомистршей – эти дамы не без основания опасались попасть в давку. Толпа внизу, на улицах, беззаботно ликовала в предвкушении редкого зрелища, в то время как юркие тощие подростки – подмастерья гильдии воров – под шумок облегчали карманы верноподданных разинь. Славные девушки, склонные к общению с неприжимистыми мужчинами, щеголяли завитыми париками и вызывающе пестрыми декольтированными нарядами, под благовидным предлогом покинув отведенный им квартал.

Магистраты почтительно выбрались за пределы стен и теперь, надвинув шапочки и запахнув плащи, стойко зябли на свежем ветерке – ожидание затягивалось. Отряд городской стражи еще несколько часов назад собрал с улиц самых неприглядных попрошаек: тех, у кого отряженный для этой цели эскулап цепким взором отметил открытые язвы или паршу (брезгливость императора к подобным болезням уже попала в строго запрещенные сатирические куплеты). Запертым в пустующем складе нищебродам выдали из казны по три медных марки – с точки зрения бургомистра более чем достойная компенсация за нанесенную обиду.

Сейчас стражи древками алебард изо всех сил старались придержать ликующую людскую массу; усилия не пропали даром – главная улица, проложенная от ворот прямо к ратуше, оставалась почти свободной.

В полдень хриплой медью взвыли трубы. Императорский кортеж ворвался в город под приветственные крики, громыхая железом и трепеща вымпелами. Жители, теснясь в ответвлениях боковых улиц, старались разглядеть всадников, удивлялись росту и красоте рыцарских коней, мастерски сделанным доспехам, гордой осанке баронов. Кавалькада перестроилась, обоз сразу за городскими воротами незаметно свернул в сторону складов, часть солдат – к казармам, теперь сам император с ближними советниками и внимательной охраной возглавлял отряд.

– Вот он! Вот! – жители таращились на немолодого крепкого бородача в простом хауберте без украшений. Рядом с ним, лишь чуть отстав, как того требовал этикет, ехали трое: толстый юноша добродушного вида с каштановыми волосами, высокий вельможа, пренебрежительно оглядывающий толпу узкими черными глазами, и веснушчатый средних лет коренастый человек, который вообще не носил видимой глазу брони. На этого, третьего, толпа взирала с недоумением – слишком неказист был вид всадника, так не похожего на вельможу. Мало кто из горожан узнал Билвица – ближайшего советника императора и главу политической разведки Церена.

Женщины бросали цветы под ноги императорского вороного жеребца. Шум нарастал, как грохот урагана:

– Долгие лета императору! Слава!

– Слава! Слава!

Оглушенные бароны растерянно вертели «железными» головами. Кавалькада наконец-то добралась до ратуши, государь полуобернулся к народу – однако громовой голос Гизельгера уже не сумел перекрыть воя толпы. Давка, не столько уменьшаемая, сколько усугубляемая толчками стражников, не позволяла ни разобрать смысла приветственных речей, ни подобраться поближе.

• Предыдущая
• 12/89
• Следующая