Маги и мошенники - Долгова Елена - Страница 34

• Предыдущая
• 34/93
• Следующая

– Святые и Империя, государь!

Гаген Справедливый склонился с высокого рыцарского седла, пластины доспехов на груди императора пронзительно сверкнули.

– В чем дело?

– Мои люди выкопали этот предмет на побережье.

Распластанная на траве тряпка наполовину развернулась, обнажив грань прозрачного кристалла. Император бросил на талисман мимолетный взгляд:

– Не сметь нагибаться! Всем приказываю покинуть нашу персону. Ты, Кунц, останься.

Опешивший от внезапной ярости повелителя, латник попятился и чуть не упал. Лохнер ошеломленно рассматривал находку.

– Это кристалл Людвига, – утвердительно кивнул Гаген. – Наш друг закопал его на берегу, отправляясь в Толоссу по следам Адальберта, мы на правильном пути.

– А если глянуть в этот кристалл?

– Крупица этого минерала зашита в плащ ведьмы, возможно, мы увидим, что происходит с Адальбертом, а это поможет отыскать Людвига. Возьмите эту вещь, Кунц.

Гвардеец спешился и с опасливой осторожностью подобрал кристалл. Закутанный в полу плаща, тот утратил свое тревожное свечение, оно потускнело, увяло, затаилось где-то в самой глубине талисмана.

– Вернемся в лагерь.

Игреневый конь капитана и рыжий скакун императора легко понесли своих всадников прочь. Шатер Гагена, разбитый на северной стороне возвышенности, охраняла стража – в любом случае, даже если он пустовал. Гвардейцы расступились, почтительно пропуская государя Церена и капитана Кунца. Гаген опустился в резное деревянное кресло, на низком столике, покрытом расшитой тканью, с вечера осталась груда свитков и пара книг в тяжелых переплетах – император охотно читал древних. Один из томов оказался открытым на середине. Лохнер из любопытства присмотрелся к тексту, и, от напряжения чуть шевеля губами, с удивлением прочел:

«Когда множатся законы и приказы, растет число воров и разбойников»[15].

– Прикажете приступить прямо сейчас, государь?

Гаген кивнул и смахнул свитки в ларец, в другой, побольше, аккуратно убрал книги. Обнаженный кристалл слабо опалесцировал мутно-голубоватым отливом, казалось, за тонкими прозрачными гранями, в самом сердце минерала, холодно кипит жемчужная пена.

– Красиво, – задумчиво произнес Гаген. – Это творение Людвига трогает душу и будит воображение. Почему вещи, созданные волшебством, имеющие в самой сущности своей некий отпечаток сомнительного греха, так прекрасны? Верно, капитан?

– О да! То есть, о нет. Как скажете, государь, – заявил изрядно смущенный непривычными материями Кунц Лохнер.

Император осторожно установил кристалл на железный поставец.

– Подойдите ближе. Я приказываю вам присутствовать.

Кунц склонился над камнем. На загорелом до медной красноты лице гвардейца заплясали жемчужные блики.

Некоторое время не происходило ничего, потом сердце талисмана беззвучно вспенилось мелкими пузырьками и посветлело. Гаген завороженно смотрел в самую середину, туда, где свет, преломленный гранями, рисовал странную, но довольно ясную картину.

– Клянусь святым щитом! Вот это сюрприз.

Кристалл показывал небольшую комнату с грубо сложенным камином. На простом столе, поверх чистого платка блестел серебром священный символ треугольника. На табурете у самого стола сидел человек – на его правильном, умном, красивом, холодноватом, как у статуи, лице был заметен след той особой усталости, которая создается затянувшимся нервным напряжением. Незнакомец был одет в полусолдатскую одежду темных тонов, на простой перевязи висел ничем не украшенный меч.

– Смотрите внимательно, смотрите, Кунц. Это Бретон.

По-видимому, ересиарх с кем-то беседовал – кристалл позволял увидеть, но не давал подслушать разговор. Собеседник мятежного священника сидел спиной к наблюдателям, его узкие плечи, укрытые плащом, слегка подались вперед. Губы Бретона шевелились, беззвучно роняя слова, брови гневно сошлись к переносице.

– Хорош. Изменник, еретик и расстрига, отринувший все обеты до единого – и это в одном человеке, – хмуро бросил император. Кунц Лохнер недоверчиво тронул собственные глаза – ему показалось, что при последних словах Гагена внутренность волшебного кристалла испуганно вспыхнула.

– А где же ведьма, государь?

– Ах, если бы я знал! Похоже, колдунья потеряла свой плащ, сейчас он надет на этого щуплого мятежника, благодаря крошке кристалла мы можем наблюдать эту сцену.

– Как же быть с фон Фирхофом и Адальбертом?

Император молчал, завороженно глядя на близкого, ясно различимого и такого недосягаемого врага.

– …что?

– Как мы найдем фон Фирхофа, государь? Как мой человек проникнет в город?

– Последнее будет не сложно.

Гаген отстранился от кристалла и набросил на него плотную ткань.

– Сержант!

Гвардеец мгновенно появился на пороге палатки.

– Приведите Бенинка, постарайтесь сделать это осторожно, не мозоля глаза половине лагеря. Вы хорошо поняли меня?

– Да, мой император!

– Не беспокойтесь, Кунц, – добавил Гаген, оборачиваясь к озадаченному Лохнеру. – Вашего лазутчика поведет мой человек, такой слуга – это просто находка, он умен, отважен и надежен, но, к сожалению, никогда не видел фон Фирхофа.

– Кто он?

– Альвис… И не делайте постного лица вдовы-святоши, капитан, государственные интересы превыше всего.

…Бенинк поклонился императору, он оказался человеком лет тридцати, длинные черные волосы альвиса, зачесанные назад, спадали на воротник неровными прядями. Лохнер постарался не показывать неприязни, совершенно не подозревая, что она ясно читается на его простоватом солдатском лице – банды таких, как Бенинк, еще тринадцать лет назад были истинным проклятием для властей Империи.

Гаген как ни в чем ни бывало милостиво кивнул, отвечая на приветствие подданного.

– Говори.

– Я знаю, как безопасно попасть на мятежный остров, государь…

Император слушал, Лохнер подергал ус и несколько улучшил собственное мнение об альвисах. Отпустив Бенинка, Гаген убрал кристалл в ларец и еще раз напутствовал капитана:

– Найдите мне верного человека, Кунц. И помните – он должен знать фон Фирхофа в лицо. Он не должен представлять особой ценности.

Лохнер отсалютовал повелителю, вышел из палатки и крепко задумался. Лагерь курился витыми струйками дыма, возле рыцарских палаток возились оруженосцы, ржали кони, кто-то довольно скверно играл на флейте, поодаль, за небрежно выкопанным рвом, устроилась наемная пехота. Капитан императорской гвардии заметил знакомое лицо и тронул игреневого жеребца, подъезжая поближе к командиру наемников.

– Это ты, бродяга Конрад?!

– А кто же еще? Ты не веришь зрению, старина Кунц?!

Кунц спешился и старые приятели обнялись. Беседа, сопровождаемая умеренными возлияниями, продолжилась в конрадовой палатке.

Темно-синим вечером, когда растворились в сумерках тени, когда каменистые холмы озарились россыпью многочисленных огней, когда засияла начищенная эльфами луна и свежий морской ветер принес от мятежной крепости звуки псалмов, загрустивший Лохнер коснулся животрепещущей темы:

– Ты, дружище, счастлив как честный солдат, над тобою не висят два меча, имя которым – интриги пройдохи-советника и гнев императора-капеллана.

Конрад (который не отличался бритвенной остротой мысли, с успехом компенсируя ее отсутствие тяжестью слов) на всякий случай ответил сложно составленным богохульством.

Лохнер грубо отставил кубок и подвинул ближе мясной пирог.

– Император не ценит простой и честной преданности. Я слишком понятен и неинтересен для него.

– Тебя обошел советник?

– Меня? Я солдат, а не интриган из Канцелярии Короны.

– Так в чем же твоя беда, приятель?

– Фон Фирхоф мне друг, но душе противна мысль о том, что простой барон, даже не граф, выскочка, книжник, который едва может отличить клинок от рукояти, управляет Цереном.

– Он настолько не владеет мечом?

– Ну, я сболтнул, преувеличив. При случае и он кое-что умеет.

• Предыдущая
• 34/93
• Следующая