Знахарь - Доленга-Мостович Тадеуш - Страница 11
- Предыдущая
- 11/65
- Следующая
Пан Окша, видимо по отцу, был нелюдимым человеком. К соседям, которых, правда, пришлось бы далеко искать, не тянулся, но и они к нему не шли. Несмотря на молодость, он был еще и домоседом, что, впрочем, не вызывало удивления: куда идти от такой красивой и – как говорил лесничий Барчук – очень доброжелательной жены, дочурки-ангелочка и счастья в доме.
Поэтому и выезжал он из дому неохотно. Когда нужно было ему ехать в Браслав или, не дай Бог, в Вильно, со дня надень откладывал, возможно, еще по причине слабого здоровья, так как дорога страшно мучила его. Бывало, как только немного простынет, кашляет с кровью и должен лечь в постель. А какой хороший человек, добрый и справедливый. Все подчиненные жалели его очень, видя, как он тает на глазах. Два раза даже доктора нужно было привозить к нему, а это нелегко и дорого, восемь миль не шутка. Говорили люди, что молодой лесничий с болезнью уже не справится. И действительно, на то было похоже.
Лето в пуще необыкновенно красивое. Пахнет живицей, воздух теплый, как в печи, различных насекомых столько, что от них аж в ушах звенит. Колышутся верхушки стройных сосен, шумит ветер в кронах старых дубов, мох, как пушистый ковер, ягод и грибов – море; жить тут и не умирать. А когда осень наступит, тишина в бору такая, как в костеле во время Вознесения. Стоят деревья, задумавшись, и даже не слышат, как опадают и опадают с них золотистыми и красными лепестками листья. А зимой все покрывает глубокий снег, толстыми подушками нарастает на ветвях, и когда человек вздохнет, когда морозный воздух проникнет в легкие, радость охватывает.
Но после зимы приходит весна. С оттаявшей земли, с озер и болот поднимается влажный пар, и тогда плохо тем, кого мучает чахотка.
Так было и с лесничим Окшей. Зиму он перенес хорошо, но когда в марте начал таять снег, он слег. Как слег, так четвертую неделю лежал в постели и в спальне принимал доклады лесников. Он так похудел, что его трудно было узнать. Его бил такой кашель, что он почти не мог говорить, задыхался, и тогда пот крупными каплями покрывал его лоб.
В субботу Беата совсем не пустила к нему лесников. Она вышла к ним в кухню бледная, растерянная и тихо сказала:
– Муж так плохо себя чувствует, что… его нельзя тревожить.
И расплакалась.
– А если бы доктора привезти, панечка, – отозвался один из них. – Все легче было бы умирать.
– Он не хочет доктора, – покачала головой Беата. – Я сама его умоляла, но он не соглашается.
– Я бы съездил за доктором, – предложил другой. – А пану лесничему можно сказать, что доктор проездом, значит, по дороге заехал.
На том порешили, и пани Окша вытерла слезы и возвратилась к мужу. После многих бессонных ночей она сама едва передвигала ноги. Однако, когда приблизилась к постели больного, усилием воли заставила себя улыбнуться. Она боялась, чтобы Янек не прочел истинные страшные и мучительные мысли, переполнявшие ее бедную душу. Когда он погружался в сон, она становилась на колени и отчаянно молилась.
– Боже, прости, не карай меня, не посылай мне мести! Не отнимай его у меня. Согрешила, совершила много зла, но прости! Прости! Не могла иначе!
И слезы текли по ее прозрачному лицу, а губы дрожали в шепоте непонятных слов.
Янек просыпался быстро. Начинался новый приступ кашля, и на полотенце появлялось новое кровавое пятно. Нужно было подавать лед и лекарства.
Неожиданно вечером наступило улучшение. Температура спала. Он попросил приподнять его и сел. Согласился выпить сметану и сказал:
– Мне кажется, что буду жить!
– Конечно, Янек, конечно! Кризис миновал! Тебе уже лучше. Вот увидишь, через месяц будешь совсем здоров.
– Я надеюсь. А Мариола еще не спит?
Он никогда не называл девочку этим именем, не любил его и с самого начала звал ее просто Марыся, к чему постепенно привыкла и Беата.
– Нет, еще не спит, учит уроки.
– Значит, у тебя еще есть время помочь ей?..
Он замолчал, а потом добавил:
– Боже, сколько несчастья я принес вам.
– Янек, как ты можешь говорить такие страшные вещи! – возмутилась Беата.
– Это правда.
– Ведь ты же сам в это не веришь. Ты принес нам столько счастья, самого удивительного счастья!..
Он закрыл глаза и прошептал:
– Я люблю тебя, Беата, с каждым днем все больше и больше. И эта любовь не позволит мне умереть.
– Нет, ты не умрешь, не имеешь права умереть. Без тебя жизнь для меня была бы хуже смерти. Но давай не будем говорить об этом. Слава Богу, все позади. Знаешь что? Я позову Марысю. Она так давно не видела тебя. Разреши!
– Не следовало бы. Здесь воздух заражен. Мне страшно оттого, что и ты им дышишь все время, а для ее детских легких это очень опасно.
– Пусть постоит на пороге комнаты. Скажи ей хотя бы несколько слов. Ты даже не представляешь, как она об этом мечтает.
– Хорошо, – согласился он.
Беата приоткрыла дверь и позвала:
– Марыся! Папа разрешает тебе зайти.
– Папочка! – из глубины дома раздался радостный крик и топот быстрых шагов.
Девочка вбежала и замерла. Изменения, происшедшие за две недели, пока она не видела его, поразили ее.
– Папе сегодня лучше, – быстро проговорила Беата, – но тебе можно стоять только у двери. Скоро он встанет и будете опять вместе ходить в лес.
– Как там у тебя дела, дорогая моя девочка? – спросил Окша.
– Спасибо, папочка. А ты знаешь, папа, что подмыло ту кривую березу у Седого ручья?
– Подмыло?
– Да. Николай говорит, что она упадет. А еще говорил, что его сын Гришка видел вчера четыре лося у Гуминского брода. Они шли один за другим.
– Это, видимо, те, из Красного леса.
– Да. Николай тоже так думает.
– А ты не забыла еще совсем ботанику и физику? – спросил Окша с улыбкой.
– Нет, нет, папочка, – заверила девочка и в подтверждение начала рассказывать, чему она самостоятельно научилась. Спустя несколько минут Окша попрощался с девочкой, посылая ей воздушный поцелуй.
Рука его была худой и неестественно белой.
Когда Марыся вышла, он сказал:
– Как быстро девочка растет. Ей еще только двенадцать лет, а она уже почти такая, как ты. На следующий год мы должны отправить ее в школу. Я надеюсь, что, наконец, княжна получит разрешение на вырубку и тогда мы встанем на ноги.
– Даст Бог. Только бы ты поскорее выздоровел.
– Да, да, – поддержал он, – я должен выздороветь и заняться делами. Если вырубки не будет, я решил искать другую работу. Тяжело расставаться с Одринецкой пущей, но ведь Марыся растет, а это главное.
Он задумался, а спустя минуту спросил:
– Много опять заплатила за лекарства?
– Не беспокойся об этом.
– Ты знаешь, я подумал, если бы я сейчас умер, не много бы тебе осталось после оплаты похорон. И это меня беспокоит больше всего. За проданную мебель хватило бы на какой-нибудь год.
– Янек! О чем ты говоришь! – умоляюще прошептала она.
– Ничего, я только произношу вслух свои мысли. Еще я думал, если что случится, ты имеешь право обратиться за пенсией для Марыси. Я не думаю, что Вильчур нашелся. Об этом бы сообщили газеты. Кто-то же, однако, занимается его домом, а Марыся имеет на него право.
Беата чувствовала, как лицо ее покрывается румянцем.
– И это говоришь ты, Янек? – сказала она, не скрывая возмущения.
До этой минуты на протяжении пяти лет они никогда не обмолвились ни словом о профессоре. Пять лет назад Янек попросил ее даже белье и одежду Мариолы отослать в какой-нибудь приют для бедных детей.
Окша опустил глаза:
– Я не имею права обрекать ее на нужду.
– А я не имею права протягивать руку за его деньгами. Лучше сто раз, тысячу раз умереть! Никогда, слышишь, Янек, никогда!
– Хорошо, не будем больше говорить об этом. Но, видишь ли, если бы меня не стало… Когда я думал, что умру, мною овладел такой страх при мысли о том, что будет с вами…
– Я умею шить, вышивать, могу давать уроки. Все буду делать, только не… Подумай, с каким лицом я могла бы прийти к его наследникам, я, которую они… имеют право считать виновницей его смерти. А вообще. Янек, зачем мы об этом говорим? Ты чувствуешь себя лучше, слава Богу, все наладится.
- Предыдущая
- 11/65
- Следующая
