Первая смерть Лайлы - Гувер Колин - Страница 3

Руки Лайлы тоже раскинуты по сторонам, подвижны лишь губы и язык. Я благодарен за то, что наш первый поцелуй вышел перевернутым, потому что это, черт возьми, открывает такой простор для фантазии – предвкушаю, каким будет поцелуй в правильной позиции! Наверное, мне никогда больше не захочется целовать девушку без воздействия наркотика или чем там нас угостила невеста. Мое сердце с каждым ударом то сжимается до размеров сливы, то раздувается, как арбуз.

И стучит оно не так, как положено. Никаких тук-тук, тук-тук, тук-тук. Сначала отрывистое короткое «тюк», и следом сразу – БУХ!

Тюк – БУХ. Тюк – БУХ. Тюк – БУХ.

Больше не могу целоваться в перевернутой позиции! С ума сойти можно, наши губы не совпадают! А я хочу, чтобы совпали идеально!.. Беру Лайлу за талию, разворачиваю лицом к себе и притягиваю ближе. Она обвивает меня ногами, затем вынимает руки из воды, обхватывает мой затылок и вследствие того погружается немного глубже; теперь я – единственное, что держит ее над водой. Но мои руки заняты, они ласкают ее спину; поэтому мы вдвоем начинаем уходить под воду и не пытаемся этому противостоять. Между нашими крепко стиснутыми губами не просачивается ни капли воды.

Мы опускаемся на дно бассейна, по-прежнему слитые в одно целое. И лишь там одновременно открываем глаза и разъединяемся, чтобы посмотреть друг на друга. Ее волосы развеваются над головой – ни дать ни взять затонувший ангел.

Жаль, нельзя сфотографировать.

Нас окутывают пузырьки воздуха. Пора на поверхность.

Я выныриваю двумя секундами раньше. Мы смотрим друг на друга, готовые повторить поцелуй. Сливаемся в той же позиции. Но едва я успеваю ощутить вкус хлорки на губах девушки, как нас прерывают одобрительные возгласы.

Среди прочих выделяется голос Гарретта. Наш поцелуй сорвал аплодисменты!.. Лайла оборачивается и показывает зрителям средний палец. Затем увлекает меня на другой конец бассейна.

– Пошли отсюда!

Она выскакивает из воды и подтягивается на руках с глубокой стороны бассейна, в пяти футах от лесенки. Затем перекатывается через бортик. Я следую за ней, и спустя несколько секунд мы скрываемся за углом, в более темном и уединенном месте. Трава у меня под ногами холодная и в то же время мягкая. Как лед… только расплавленный.

Наверное, это должно называться водой. Однако на воду не похоже. Именно расплавленный лед. Под воздействием наркотиков вещи становятся труднообъяснимыми.

Лайла хватает мою руку и валится на траву… то есть на лед… увлекая меня за собой. Я падаю на нее, опираюсь на локти, чтобы девушка могла дышать, и на миг окидываю взглядом ее лицо. Ух ты, веснушки! Ими усеяна вся переносица, и еще на щеках несколько штук.

– Почему ты такая красивая? – Я обвожу веснушки пальцем.

Она смеется. Какой смысл отрицать банальные вещи?

Лайла перекатывает меня на спину, задирает свое платье и садится верхом. Мы оба вымокли, и бедра девушки липнут к моим. Я обхватываю ее ягодицы. Ощущения просто невероятные.

– Ты знаешь, почему это место называется «Корасон дель Пайс»?

Нет, не знаю. Просто мотаю головой. Надеюсь, история длинная и Лайла будет долго ее рассказывать… Так бы и слушал ее голос всю ночь. Кстати, в гостинице есть помещение, которое называют «Большой Зал», где каждая стена представляет из себя стеллаж, уставленный сотнями книг. Лайла могла бы читать для меня ночь напролет.

– Переводится как «Сердце страны», – продолжает она восторженно. Глаза сияют. – Участок земли, где ты лежишь, является точным географическим центром континентальных Соединенных Штатов.

Мне кажется, это бессмыслица. Может, потому, что сейчас я сосредоточен на своем сердцебиении.

– Почему же? Разве сердце – центр тела? Центр тела – это желудок.

Она вновь заливисто хохочет.

– Ты прав. Вот только «эстомаго дель пайс» звучит не очень красиво.

Ни фига себе!

– Ты знаешь французский?

– Вообще-то это испанский.

– Какая разница? Все равно круто.

– Я всего год учила язык в средней школе. Скрытых талантов не имею. Что видишь, то и есть.

– Сомневаюсь. – Я сдвигаю Лайлу с себя, перекатываюсь на девушку и прижимаю ее запястья к земле. – Танцуешь ты талантливо.

Она смеется. Я целую ее.

Наш поцелуй длится несколько минут.

Мы больше чем целуемся. Мы касаемся друг друга телами. Издаем стоны.

Размах ощущений небывалый, я словно балансирую на краю гибели. Сердце сейчас буквально разорвется. Наркотик плюс поцелуи – не слишком ли много одновременно? Еще секунда в ее объятиях, и я просто лишусь сознания. Из каждого нервного окончания вырастает по нескольку новых. Я воспринимаю все в удвоенном масштабе.

– Надо остановиться, – шепчу я, выпутываясь из ее ног. – Что это было, черт возьми? Дышать не могу. – Перекатываюсь на спину, жадно глотая воздух.

– Ты спрашиваешь, что дала тебе моя сестра?

– Невеста – твоя сестра?

– Да. Ее зовут Аспен. На три года старше меня. – Лайла опирается на локти. – Ну и как? Понравилось?

– Еще бы!

– Хорошо действует, верно?

– Да, черт возьми!

– Аспен всегда дает мне эти таблетки, если я слишком много выпью. – Она склоняется ко мне и шепчет прямо в ухо: – Называется аспирин. – Отстранившись, видит замешательство на моем лице и ухмыляется. – А ты думал, мы кайф словили?

Я вскакиваю. А с чего же я себя так чувствовал?

– Не может быть!

Она падает на спину в приступе хохота и размашисто крестится.

– Богом клянусь, аспирин! – От смеха Лайла начинает икать. Наконец успокаивается и вздыхает. Как она упоительно вздыхает!.. Тьфу, неужели это я сказал «упоительно»?

Лайла смотрит на меня с ласковой улыбкой.

– Лидс, тебя развезло не от наркотиков.

Она встает и направляется ко входу в дом. Я вновь следую за ней, потому что если это в самом деле аспирин, то я пропал.

А ведь я и правда пропал.

До сих пор не случалось, чтобы кто-то заставил меня почувствовать такую эйфорию без приема внутрь определенных веществ.

В доме Лайла идет не в спальню, а в Большой Зал – тот самый, где много книг и кабинетный рояль. Когда мы оказываемся в зале, она запирает дверь изнутри. Наша одежда вымокла, и по полу тянутся следы.

Я оборачиваюсь и смотрю на Лайлу. Она изучает лужицу воды у меня под ногами.

– Здесь старые полы. Нужно их уважать. – Она через голову снимает платье и вот уже стоит в полутемной комнате, в пяти шагах от меня, в бюстгальтере и трусиках. Белье из разных комплектов – бюстгальтер белый, трусики зеленые с черным. Мне импонирует ее пренебрежение тем, что надето под платьем. Я любуюсь фигуристым телом и восхищаюсь – Лайла не старается скрыть от меня свои формы.

Моя предыдущая девушка фигурой могла сравниться с супермоделью, однако всегда была недовольна собой. И это лишь одна из ее особенностей, которые меня раздражали. Какая разница, насколько ты красива, если неуверенность в себе – самая вопиющая черта твоего характера?

А вот Лайла преподносит себя так, что выглядит привлекательной в любых обстоятельствах.

Я принимаю ее предложение – сбрасываю джинсы и остаюсь в трусах-боксерах. Лайла подбирает нашу одежду и кладет на ковер – вероятно, более ценный, чем пол, но ее это почему-то не заботит.

Я окидываю взглядом помещение. У стены рядом с роялем стоит потертый кожаный диван. Хочется бросить на него Лайлу, потонуть в ней… Однако у девушки другие планы.

Она придвигает банкетку, усаживается за рояль и трогает несколько клавиш.

– Ты петь умеешь?

– Да.

– А почему на сцене не поешь?

– Гарретт не предлагает.

– Гарретт? Лидер группы?

– Да.

– Такой же ужасный, как его стихи?

Ну, рассмешила! Мотаю головой и подсаживаюсь на банкетку.

– Он, конечно, ужасный, но не настолько. Тексты хуже.

Она нажимает среднее до.

– Он ревнует?

– С какой радости? Я всего лишь бас-гитарист.

– У него нет таланта лидера. А у тебя есть.

– Не имеет значения. Лидер может быть бесталанный, но когда он выходит на сцену, остальные теряются на заднем плане.