Дело всей жизни (СИ) - "Аксара" - Страница 82

Шэй кивнул, глядя на тонкий месяц:

— Я предполагал… что-то подобное. Напрямую Женевьева мне о своем прошлом не рассказывала, но мы столько раз беседовали о Версале, что я не мог не отмечать, как и чем она интересуется. Спасибо, что не стал скрывать. Я сумею узнать у нее три оставшихся имени и буду предельно внимателен, если эти господа появятся на горизонте. Хотя мне кажется, что ее список много длинней.

— Разумеется, — Хэйтем кивнул. — Вся королевская свора, которая поддакивает его величеству, вызывает у нашей знакомой горячую ненависть. Но я думаю, она сумеет держать себя в руках… По крайней мере, пока не появились эти трое.

— Учту, — Шэй улыбнулся. — Если де ла Серр станет нашим союзником, то это будет, кажется, первый в нашем союзе тамплиер, который пришел к принципам и убеждениям Ордена своей головой и своими ногами.

Хэйтем поразмыслил и улыбнулся в ответ:

— Если ты сомневаешься в своем праве принимать людей в Орден, то я готов делегировать тебе это право. Это будет не совсем правильно, поскольку в тяжелые времена любой член Ордена вправе искать новых союзников, и ответственность за надежность принятых людей лежит только на нем. Однако если ты будешь сомневаться, знай, что я доверяю тебе.

Шэй глядел в ночное небо и не мог избавиться от мысли, что когда-то — лет пятнадцать назад — был не в состоянии даже представить себе, что будет принимать кого-то в Орден тамплиеров. Но положение во Франции было и впрямь тяжкое, хотя и лучше, чем год назад.

— Предаешься мечтам об открывшихся горизонтах? — поддел его Хэйтем.

— Нет, — Шэй усмехнулся. — Прикидываю список парижских дел — и он меня пугает.

— Не далее как полтора года назад ты упрекал меня, что я не способен не думать о работе даже тогда, когда выбрался отдыхать, — припечатал мистер Кенуэй. — Может быть, мне даже удастся сделать из тебя человека. Танцевать научился, о делах думаешь…

— Когда мы с тобой работали вместе, я тебя вполне устраивал как партнер, — ляпнул мистер Кормак. — То есть как тамплиер.

— Как партнер и тамплиер ты меня и сейчас устраиваешь, — хмыкнул Хэйтем. — А вот с выводами я погорячился. Не думай о французских интригах — ты все равно сейчас по другую сторону Атлантики и ничего не можешь изменить.

— Не могу перестать думать о Шкатулке, — пожаловался Шэй. — Подумать только, если бы она сейчас была у меня…

Хэйтем поглядел на него так понимающе и пронзительно, что становилось почти что стыдно. В самом деле, долг есть долг, а жаловаться на судьбу — удел слабых духом. И все-таки…

— Пойдем, — мистер Кенуэй поднялся.

— Куда? — Шэй даже не понял. Уходить было жаль — весенняя ночь и впрямь навевала какие-то далекие, полузабытые мысли.

— На крышу, — невозмутимо откликнулся Хэйтем.

Шэй удивленно на него поглядел. Вроде бы столь… необычного приглашения еще ни разу не получал. И слова сорвались с губ раньше, чем он успел подумать, что их вообще не стоит произносить:

— Ты меня, как того своего, первого, что ли?

— Шэй! — мистер Кенуэй поморщился. — Что за нелепая мысль ревновать спустя тридцать лет к человеку, которого давно нет в живых?

— Ему повезло, что его нет в живых, — буркнул мистер Кормак, сделав вид, что не заметил, как любовник прижимает пальцы свободной руки к виску.

— Шэй, — голос Хэйтема дрогнул — и Шэй не сразу понял, что это от смеха, — я понимаю, что тебе уже сорок лет и воспитывать тебя бесполезно, но мне иногда хочется отвесить тебе подзатыльник. Чтобы не думал глупостей. А если уж думаешь, то хотя бы про себя.

— Я, может, тебе мысли и чувства поверяю, — пробурчал он в ответ, но ему тоже становилось смешно. — Ты только что сказал, что я устраиваю тебя как партнер и тамплиер, так что уж какие есть мысли и чувства — такие и есть, терпи.

— А я и терплю, — Хэйтем направился к дому почти не глядя — и без того знал, где тут удобнее всего можно залезть. — Сколько лет уже? Кажется, четырнадцать.

— А я думал, ты скажешь что-нибудь вроде «четырнадцать лет, один месяц, девятнадцать дней и два часа», — фыркнул мистер Кормак.

— Ты думаешь, когда ты после того первого раза на «Морриган» завалился спать, я сидел с часами в руках и смотрел на календарь? — мистер Кенуэй добрался до крышки погреба и неожиданно остановился.

Шэй уже собирался съязвить что-то в ответ, но вдруг понял, что любовник остановился не просто так. В голове мелькнуло, что Хэйтему неудобно — с открытой бутылкой в руке по отвесной стене забраться не так уж просто.

— Давай подержу, — рыцарски предложил Шэй.

— А как тогда сам влезать будешь? — уточнил Хэйтем. — Или ты сначала предлагаешь, а думаешь потом?

— Нет, я думаю, что можем влезать поэтапно, — парировал мистер Кормак. — Заберешься на козырек, я протяну тебе бутылку и влезу сам. Потом — на балкон. Потом… Видишь же?

— Вижу, — в голосе Хэйтема прорезались довольные нотки. — Когда дело касается выпивки, тебя озаряют гениальные идеи.

— Опыт не пропьешь, — сами себе пошутил мистер Кормак и подтолкнул возлюбленного. — Давай уже!

— Обычно я предпочитаю эти слова в иной обстановке, — иронично бросил мистер Кенуэй, но ответить не дал — протянул бутылку и ловким движением с крышки погреба перебрался на козырек.

Шэй почувствовал, что сердце начинает биться быстрее. А еще ощущалась досада: вид снизу был бы гораздо интереснее, если бы на Хэйтеме не было длинного плаща. Впрочем, тут же возразил он себе, если бы не было плаща, то следовало бы не на крышу лезть, а к камину стремиться.

Способ, который предложил Шэй, оказался не из легких, но все-таки эффективным. И, победно подтягиваясь на самый верх, Шэй чувствовал нечто схожее с гордостью. Металлические листы кровли были холодными, поэтому мистер Кормак еще с полминуты устраивался так, чтобы усесться на плащ и не ограничить при этом движения. Хэйтем терпеливо за этим наблюдал. И пил — с тем же непринужденным изяществом, как будто сидел на званом вечере с бокалом севрского хрусталя.

Шэй достал из-за пазухи фляжку и с первым же глотком ощутил, как согреваются заледеневшие без перчаток руки. Хэйтем молча подвинулся ближе, и Шэй вдруг почувствовал, как его за плечо обнимает сильная и уверенная рука. Он склонил голову любовнику на плечо, как раньше позволял себе только по ночам — поначалу украдкой, позже — вполне открыто, но никогда — вне постели.

— Спасибо, — хрипловато пробормотал Шэй.

Не знал, за что благодарит. Не за объятия точно; скорее уж, за чувство покоя, которое дарило это объятие. Мистер Кенуэй прижал его к себе и вдруг спросил — совсем тихо:

— А твой первый поцелуй? Если не хочешь, не рассказывай.

Шэй вздохнул. Воспоминания его не тяготили, рассказать было нетрудно, но это не шло в сравнение с признанием Хэйтема. И Шэй неловко пожал плечами, стараясь не оттолкнуть:

— Мне было тринадцать. Ей вроде бы примерно столько же. Кажется, ее звали Кэтти… или Китти… Тогда мне казалось, что я ее до самой смерти не забуду. Она была дочкой швеи, а отца у нее не было. Ее мать платила за расклеенные объявления. Объявление в газету стоило четыре пенса, а я брал за день два пенса. В тот день я заглянул в мастерскую, а ее мать уехала, наказав дочери сидеть и записывать посетителей. Я бы, наверное, ушел, но на улице шел дождь, а у меня дома была тетка, мне не хотелось туда возвращаться. Мне казалось, все по-взрослому — я с девушкой, наедине. Я попытался ухаживать, и она была ко мне… благосклонна. Собственно, это все.

Хэйтем щекотно выдохнул в ухо и поинтересовался:

— Ты, наверное, и потом… ее обольстил?

— Нет, — Шэй покачал головой. — Больше у меня с ней ничего не было. Я был ее кавалером целых две недели, а потом из рейса вернулся мой отец и сказал, что мне пора учиться настоящему делу. Она меня проводила в плавание, как настоящая подруга моряка. Я очень гордился этим, мои приятели в Нью-Йорке мне завидовали. А когда я вернулся после четырех месяцев в море… в ее жизни многое изменилось. Больше мы не общались.