Стой, ты мой (СИ) - "Гринч" - Страница 8

Паркуюсь возле постороннего черного мерседеса. Надежная старая модель, их не выпускают лет так двадцать уже, не наш, явно. Кто-то застрял в девяностых. Хм-м.

Хозяин машины выходит из дома в момент, когда я забираю с пассажирского сиденья цветы.

Какой-то хмырь. Похож на актера из стёбной эротики про пятьдесят оттенков серой бредятины. Он продолжает разговор:

- ...и позавтракать жаль не успели. Ты мой телефон взяла?

Видит меня и зависает на пороге. Щурю глаза. Да, тот самый педик с фоток, которые я ночью мониторил. Листал жизнь бывшей жены в цифровом формате, пока милая дама из Чикаго показывала мне технику глубокого заглатывания. То ли поганка Абрамова сорвала вчера настроение, то ли секс-терапия больше не действует, но летом было легче притворяться, что это анфакбл.

Маша выглядывает из-за его спины.

- Саша? - жена выскакивает на улицу. - Ты зачем приехал?

Самая лучшая на свете блондинка. И самая стервозная из женщин, что я только встречал. Спрашивает у меня: зачем.

Аховый чертёж.

- Замерзнешь, - приближаюсь. Глаза жадно скользят по лицу, вниз, к обтягивающему короткому платью, упираются в стройные ноги, как всегда, на высоких каблуках. Моя Мария. Богиня красоты и любви, ты затмеваешь Афродиту и достойна поклонения, вечной жизни и весны. Почему же ты ушла.

- Саш?

Усилием заставляю себя оторваться от нее. Киваю на фигуру в дверях:

- Это кто?

Маша оборачивается, показывает ему знаком, чтобы шел к мерсу. Тот не двигается. Она смотрит на розы в моих руках. Протягиваю букет.

- Зачем? - она не берет, обхватывает себя за плечи. - Саш, давай закончим. Ты зря приехал. У меня своя жизнь. И уже давно.

- С ним что ли? - оглядываю конкурента. Натуральный истукан. Но он не уезжает, остается участником семейной сцены, словно имеет на это какое-то право, и я вдруг вникаю в расклад. Наверняка, она с ним спит. Она привела его в наш дом, в котором живет наш сын, для нее это окей, и значит - гляди, вон он памятник вранью "пока смерть не разлучит вас" . Серьёзно, приплыли, она не даст мне вернуться. Два десятка лет вместе давай выкинем на мусорку, у них кончился срок годности.

В ее взгляде читаю подтверждение "да, ты все понял верно". Зеленая радужка с коричневыми всполохами - болото с убойной топью, чавк-чавк, в трясине гибнет мой здравый смысл.

Где-то на задворках разума стучит фраза "только не психуй, Сань, просто выпей таблетки". Но, мон шер ами, я шлю сей помысел к шалавам.

Сжимаю зубы. Маша пятится назад, я подаюсь вперед и наклоняюсь. Раз, два, три, четыре - красные бутоны роз шлепают жену по щекам. Сбрасываю цветы в снег возле ее туфлей, и под Машины крики иду к ее моднику:

- Эй, ушлепок, ну-ка стоять.

Он шмыгает за мерседес и прячется от меня, вот это позор. Его поведение пробивает на бугага, и я хрипло смеюсь, от чего он роняет брелок, наклоняется, не сводя с меня глаз и шарит по обледенелой плитке. Так держат кого-то на мушке, когда ждут, что человек выстрелит или бросится на тебя, и я бросаюсь. Он скисшая клякса, ни убежать не может, ни отмахнуться, хватаю его за ворот пальто и швыряю на капот.

Все еще смеюсь, и лучше бы продал это буйнопомешанное карканье, как пацан из старой книжки, сам осознаю, что кажусь полоумным.

Меня пытаются оттащить. Егор. В ушах звенит его голос " пап, уймись", сын сжимает мне локоть, повторяет "пап, пап", и мое сбитое дыхание со скрипом, но замедляется.

Дальше и сын, и жена мне твердят: ты снова не в себе, уезжай, пожалуйста.

Смотрю на часы: девять ноль пять.

Вынуждаю себя послушаться. Не то, чтобы я прям не в себе, но охота уроду выпустить потроха. А это плохо.

Хлопаю дверью ягуара.

Девятого ноль пятого этого года в девять ноль пять они мне сказали тоже самое первый раз. Это вот второй и, видимо, последний. Верю в бога, в то, что женщины когда-нибудь научатся нормально парковаться, и в то, что цифры преследуют меня. Девятка и пятерка - мой личный крах.

Семья меня побрила, и я в бездне, сезон на преподавание ухлопал впустую. До нового года проскрипеть в кретинском институте, и не мять больше титьки, заняться своими делами, которые несколько месяцев висят на полшестого, как прибор у импотентов.

Опять смеюсь. Ну какая-то фантастика, что она в этом слизняке нашла, он же не мужик.

Ем таблетку и отвечаю на звонок Василины.

- Александр Александрович, так вы вернетесь в клуб? Я после ночи. Хотела отоспаться и часикам к пяти приехать обратно.

А, точно. Еще ведь с Абрамовой надо вопрос закрыть.

И машину поменять забыл.

Холодно.

В клубе та же картина, администраторы за стойкой работают на ноутбуках. Василина еще ладно, здоровая русская баба, каноничная очень, здесь не каждый выдержит, и она прям находка.

Но этот ребенок Кристиан, сидит, поджав под себя одну ногу, дует розовые пузыри "хуба-буба" и параллельно печатает памятку:

Мистер Икс в следующий раз хочет пожестче, ему надо конкурс с элементами садо-мазо

Морщусь. Не надо. Нечего тебе вообще в таком рассаднике извечного большого траха делать. Сама щас уволишься.

- Как настроение? - бросаю на стойку перчатки. - Не передумали еще трудиться в нашем заведении?

- Нет, с чего бы, - говорит, не отрываясь от клавиатуры.

Перехожу сразу к главному. Кладу руку ей на коленку и слегка сжимаю. Она отвлекается от экрана и с удивлением поворачивается. Подмигиваю. Она хлопает ресницами.

- Кристиан, хотел обсудить с вами пару моментов, которые входят в ваши обязанности. Вы очень заняты?

Указательный и средний палец ставлю как ножки, и потоптавшись на острой коленке, ползу вверх по ее джинсам. Мягкий светло-синий материал, с модной дыркой на ляжке. Ну и безголовая, это в декабре-то рваные джинсы?

- Но Василина объясняла не раз, - она растерянно оглядывается на старшую админшу, со скукой листающую таблицу с меню. - А вы что имеете ввиду?

Озадаченно следит, как мои пальцы пробираются по ткани к полоске загорелой кожи. Касаюсь. Нежная, быстро бегут мурашки. Недвусмысленно поглаживаю.

Кристина, дернувшись на стуле, меняет позу, спускает ногу на подставку. Молчит.

- Кристиан, вы сами не догадываетесь, чего я хочу?

- Нет. Вы уже чем-то недовольны? К чему этот разговор?

Непробиваемая, однако. Хотя и я раньше к малолеткам не приставал, может, у них так принято, размытые границы личного пространства. Чмоки при встрече, обнимашки, все такое дружеское.

Соскальзываю ладонью на внутреннюю сторону бедра и нагло ныряю рукой ей между ног.

Она так сильно вздрагивает, что шибает и меня, напряжение в двести двадцать вольт. И бинго. До неё доходит, наконец, что я ее действительно лапаю, никак это иначе не назвать. Хмурит брови и цепляется в мою руку.

Василина тычет в экран и что-то спрашивает, она отвечает и, не глядя, старается разжать мою хватку.

Господи, какие тонкие запястья. Несколько массивных браслетов, ей не тяжело? То ли обломанные, то ли обкусанные ногти царапают кожу, котенок, в сравнении с дикими кошками, что драли мне спину кроваво-красными когтями, тут одна смехота.

- Давайте поднимемся ко мне в кабинет, - предлагаю. - Заодно просмотрю ваши документы, еще не успел.

Крепче сжимаю ладонью зону бикини. Тру пальцем шов на джинсах, он врезается ей аккурат промеж ног. Она поворачивается с перекошенным лицом. Смотрю ей в глаза, и горячий шоколад закипает пеной, уже готов выплеснуться, а я не к месту чувствую шевеление в штанах.

Утро, солнце встает. Нельзя, предатель, здесь дети, спать, спать. Женщины ведь как вино, с возрастом только лучше, когда ей сорок-сорок пять, она не просто тело, с ней можно еще и поговорить.

Но в сию секунду от этих темно-русых волос и гладкой кожи так жестко разит феромонами, амбра и мускус так забивают ноздри, что меня спасет лишь противогаз. Сильнее давлю пальцами и раздражаюсь границе в виде гребаных джинсов, ну почему я так бездарно всю ночь буксовал, а. Всё, лесом проклятых баб, похоть, как наркотик, отвлекает от важного, буду евнухом, пока не разгребу текучку.