Император из стали: Император и Сталин. Император из стали - Васильев Сергей Александрович - Страница 4

Таким образом, ситуация в Ливадии в случае смерти Николая полностью попадала под контроль Черноморского флота, чью позицию определял не столько командующий вице-адмирал С.П. Тыртов, сколько командир броненосца “Ростислав” капитан первого ранга великий князь А.М. Романов».

Так как Александр Михайлович занял резко отрицательную позицию по отношению к попытке государственного переворота, Александра Фёдоровна была вынуждена смириться и отступить, умерив свои амбиции и затаив кровную обиду и на Витте, и на великого князя.

Этой же ночью в состоянии больного наступил кризис. Николай Второй как будто впал в оцепенение, настолько глубокое, что Аликс даже испугалась, что он умер, однако в полночь оцепенение сменилось судорогами. Они волнами перекатывались по всему телу, заставляя его выгибаться дугой. Медицинские манипуляции спешно вызванных докторов никакого облегчения не приносили. Император стонал, метался в бреду, звал какого-то Айтона, требовал искать большого мингрела, а затем неожиданно обмяк и начал что-то бегло бормотать…

Испуганная Аликс придвинулась ближе, пытаясь разобрать слова, как вдруг больной открыл глаза и, схватив руку супруги, сжал её, как тисками, посмотрел на неё обезумевшими глазами и буквально проскрипел абсолютно незнакомым глухим голосом:

– Кто ты?.. Где я?..

Императрица инстинктивно несколько раз дёрнула руку, попыталась оторвать сжимающие её пальцы императора, всхлипнула, закатила глаза и сползла без чувств на руки профессора Попова, заставив его переключиться с основного пациента на её величество.

Из-за спины Попова к императору с уксусными салфетками наперевес бросился добрейший Густав Иванович Гирш, стремясь смахнуть пот, выступивший на лбу монарха, и по-стариковски слезливо приговаривая:

– Какое счастье, ваше величество, какое счастье! Вы наконец-то пришли в себя! Мы так за вас испугались! Вы в Ливадийском дворце. Это – ваша сиятельная супруга Александра Фёдоровна и профессор военно-медицинской академии Лев Васильевич Попов, вызванный из Петербурга Сергеем Юльевичем Витте…

Император упёрся взглядом в суетящегося Гирша, как будто пытался осознать им сказанное. Постепенно его лицо залила мертвенная бледность, а глаза словно остекленели…

– Айтон! Вириш скуа[2], Айтон… – сквозь зубы промычал император и, отвернувшись, потерял сознание…

Через полчаса, когда императрица Александра Фёдоровна пришла в себя, Гирш стоял у постели Николая Второго и считал пульс, а Попов заботливо обмахивал женщину платком.

– Поздравляю, государыня, – торжественным шёпотом произнёс профессор. – Кажется, кризис миновал, ваш муж крепко спит, сердечный ритм и дыхание в норме. Очень надеюсь, что никаких осложнений не будет и ему уже ничего не угрожает. Надеюсь, и вам теперь будет полегче…

– Да уж… – сомкнутыми губами буркнула императрица, бросив короткий взгляд на постель Николая Второго. – Жить стало легче, жить стало веселее…

– Что, простите, ваше величество?

– Ах, Лев Васильевич, не обращайте внимания, глупости какие-то в голову лезут…

– Да, ваше величество, все устали, всем нужно отдохнуть…

Ноябрь 1900-го.

Ливадия. Пробуждение

Барон Фредерикс аккуратно прикрыл за собой дверь и, окинув взглядом собравшихся в зале министров, отрицательно покачал головой.

– Его величество извиняется, но принять вас сегодня не сможет…

Когда шушукающиеся чиновники покинули приёмную, к барону подошёл Витте и, нервно терзая цепочку от часов, зашипел ему в ухо:

– Владимир Борисович! Четвёртый раз подряд приём отменяется! Скандал! Что будем делать?

– Сергей Юльевич, – протирая платком взмокшую шею, пожал плечами министр двора, – а что я могу? Вы видели его глаза? Это же тигр перед прыжком! Если уж он так бесцеремонно спровадил свою дражайшую супругу, то нас с вами отправит в отставку без мундира.

Выдворение императрицы из покоев императора произошло на следующее утро после кризиса и было достаточно бурным и красноречивым для подобных опасений министра двора.

После той ужасной ночи император пришёл в себя только к полудню. Александра, впорхнув в опочивальню государя после прогулки, обнаружила его проснувшимся и о чём-то бодро препирающимся с лейб-лекарем Гиршем. Императрица привычно беспардонно оттёрла старого доктора и бросилась к мужу, однако, как в стену, упёрлась в его непривычный, стального цвета взгляд и ледяные слова:

– Сударыня, подождите, пожалуйста, за дверью, пока вас не пригласят, и не мешайте мне беседовать с врачом!

– Никки! – буквально взвилась Александра Фёдоровна, не привыкшая к такому обращению. – Как ты смеешь меня выставлять, словно я челядь?!

– Густав Иванович! – не обращая внимания на покрывшуюся пунцовыми пятнами жену, глухим, но твёрдым голосом обратился император к доктору. – Тиф – это заразная болезнь, не так ли?

– Да, ваше величество! Однако…

– В таком случае приказываю немедленно прекратить подвергать риску заражения моих родственников и удалить их на безопасное расстояние. Александру Фёдоровну с детьми отправить в Царское Село немедленно.

– Но, ваше величество…

– Густав Иванович, вы выполните моё распоряжение, или мне найти для этого кого-нибудь порасторопнее? И вот ещё что, попросите тов… барона Фредерикса собрать и принести всю доступную прессу за последнюю неделю. Приёмы отменить. Все доклады в письменной форме. Здоровье наших министров тоже стоит поберечь, не так ли?..

С того дня прошла уже неделя, в течение которой к императору заходили только доктора, да министр двора барон Фредерикс летал шмелём, добывая и доставляя по шесть раз в сутки прессу, справочники, своды законов и уложений, списки рескриптов, донесений, реляций и справок самых различных служб и ведомств, причём количество их постоянно увеличивалось почти в арифметической прогрессии.

Создавалось впечатление, что Николай Второй спешно пытался наверстать упущенное за первые пять лет царствования и прочитать все те скучнейшие бумаги, которыми он откровенно пренебрегал ранее. При этом император напрочь игнорировал протесты лечащих врачей, категорически требующих ограничить время работы с документами ввиду далеко не блестящего состояния здоровья.

После долгих и ожесточённых споров все три присутствующих медика – Гирш, Попов и Тихомиров – констатировали, что кризис миновал и болезнь отступает, оставляя после себя осложнения в виде очаговой амнезии и частичной дисфункции двигательного аппарата и голосовых связок, в результате чего у императора значительно изменился тембр голоса, почерк и даже цвет глаз…

При этом общее самочувствие и работоспособность восстанавливаются медленно, поэтому больному предписываются покой и прогулки по горизонтальной поверхности, но ни в коем случае не круглосуточная работа за столом. Однако, если выбирать между бесконечными приёмами министров или чтением их докладов, медики однозначно отдавали предпочтение последнему варианту.

Совсем другие настроения были у чиновников, которые буквально осаждали Фредерикса требованиями личной аудиенции. Следует понимать нетерпение министров, придерживающихся определённых правил при дворе. Их всеподданнейшие доклады государю являлись частью государственной политики, её официальной процедурой и представляли собой не только анализ конкретных проблем, стоящих перед министерством, но и возможность подчеркнуть свой личный статус приближённого лица.

Как было заведено, личные доклады министров начинались в один и тот же день и час. Например, для Сергея Юльевича Витте они проходили в пятницу около 11 часов, но не реже одного раза в неделю. Первым с докладом шёл министр финансов, а затем министр путей сообщения. Сергей Юльевич в своей службе был очарован этим церемониалом: министр один на один общался с монархом, что позволяло ему влиять на принятие не только тех вопросов, которые он представлял в своём докладе, но и вообще любых других, интерес к которым он мог вызвать у императора.