Жрец богини Лу. Гексалогия (СИ) - Якубович Александр - Страница 8

Мечтой каждого мастера было создать артефакт — вещь, качество которой впечатлит Сидира настолько, что бог заберет ее в свои небесные мастерские и там доработает и зачарует, после чего вернет мастеру. Это считалось официальной пенсией для ремесленника или кузнеца от их бога, потому что ценность артефакта была настолько велика, что его продажа обеспечивала деньгами не только самого мастера до глубокой старости, но еще оставалось и его детям на безбедную жизнь. Украсть или отобрать артефакт было невозможно: если мастер не отдал его добровольно и потом не жил спокойно, заполученное обманом возвращалось Сидиром в храм, куда было изначально принесено. Так что никто и не пытался отобрать зачарованные богом клинки, подковы или броню у простых кузнецов и мастеров — даже королям пришлось идти к ним на поклон, если они хотели получить уникальную вещь. Зачарованные лично богом Сидиром предметы стоили того. Мечи, побывавшие в небесных мастерских, никогда не тупились и резали броню, как тонкую паутину, а, например, оцененные по достоинству богом подковы никогда не терялись и не стирались.

Самые интересные жертвы были у Ученого Софа. Этот бог предпочитал жертву рассказом о том, что нового человек узнал за последнее время. Интересное наблюдение за животными или природой, размышления на тему сущего или рассказы о механизмах. Часто Соф принимал и научные манускрипты и труды, и если был впечатлен, то наутро рукопись возвращалась с исправлениями и дополнениями от всезнающего божества. Так Соф поощрял свою паству к познанию мира. Если же на алтарь Софа попадала откровенная ересь, то рукопись наутро была порвана в клочья или у алтаря вовсе лежала горстка пепла.

Проще всего обряды были у веселой богини Калиты, покровительницы артистов, бардов и путешественников. Для Калиты можно было спеть недавно сочиненную песню или балладу, станцевать или показать уникальный фокус. Путешественники могли поделиться историей о своих странствиях и приключениях. Калита оберегала талантливых певцов и поэтов, а путешественникам помогала найти безопасные пути, спасая от разбойников и других несчастий, иногда лично появляясь на земле в образе веселой девицы и увлекая путника в сторону, прочь от беды. Из предметов Калита брала только вино — ему она всегда была рада. Самые лучшие барды могли рискнуть оставить на алтаре свой инструмент, чтобы она своими божественными пальцами коснулась струн. Такие лютни потом никогда не расстраивались, струны не рвались, а звук, извлекаемый из них благословлённым богиней бардом, ласкал слух и нравился всем без исключения.

Но тут был и подвох. Игривая богиня могла и подшутить над самонадеянным бардом, который думал о себе слишком много. Инструменты таких бардов Калита могла разбить, а в особом приступе своей игривости — еще и зачаровать наоборот, то есть банально проклясть. Бард изменений не заметит, но для всех окружающих извлекаемый из инструмента звук будет невыносим. Причем проклятье привязывалось не к конкретной лютне, а к самому барду, так что проблему заменой инструмента решить было невозможно — только вновь найти расположение своей покровительницы. В исключительных случаях, если Калита была недовольна бардом, она могла лишить его голоса и памяти. Так случилось несколько сот лет назад с главным бардом при дворе шаринского князя: Калита прокляла певца, лишив слуха, голоса и подвижности рук за то, что тот не только мнил о себе слишком много, но и обижал других артистов. По легенде, он замучил в подвалах дворца нескольких танцовщиц и певиц, к которым Калита была крайне благосклонна. Тогда богиня явилась на очередной пир при дворе князя лично, разбила лютню об голову садиста и наложила на него проклятье под взорами сотен ошеломленных гостей.

Но, конечно, снисходили боги до простых смертных не слишком часто, ровно настолько, чтобы люди не забывали, что боги не выдумка толстых жрецов, а вполне реальная сила, которой стоит молиться и поклоняться. Исключением была только вечно юная душой Калита, которой в стенах Пантеона было слишком тесно. Богиня-авантюристка постоянно посещала землю инкогнито, а временами и являлась своей пастве лично. Правда, люди сходились на том, что вероятность появления богини была прямо пропорциональна количеству выпитого бардом или путником. Но никто не исключал, что именно сильно пьяным Калита являлась в своем божественном облике специально, учитывая ее характер.

Размышляя над всей этой информацией, которую я получил от Лу вместе со знанием о Пантеоне как таковом, я понял, что наш импровизированный завтрак из перенесенных вместе со мной продуктов — тоже своего рода жертва. Я отдавал богине последнюю еду из своего мира, которую, вероятнее всего, больше никогда не попробую. Причем делаю это открыто и искренне.

На секунду мне показалось, что Лу уловила мои мысли и с небольшой смешинкой в глазах посмотрела на меня, как бы показывая, что да, моя жертва была благосклонно принята моей богиней. То, что мне придется молиться именно Лу, а не кому-то из большой семерки, я уже понял.

С другой стороны, у кого еще есть персональная богиня? А? Вот и я о том же.

Плюсы надо искать во всем, главное, чтобы Лу не начала пренебрегать моими молитвами и жертвами, учитывая еще и холодящее ощущение рабского ошейника на моем горле. После еды я сходил к ручью, как мог умылся, учитывая крайне некомфортную температуру воды, и мы начали собираться в путь. Упаковали в мой пакет из супермаркета курицу — полиэтилен из супермаркета был всяко чище котомки и тряпок Илия. Я сполоснул свой ножик, набрал в бутылки из-под йогурта кипятка — тара всегда пригодится, да и фляги я у Лу не увидел, а пить из одной емкости с Илием я бы не рискнул — после чего отправил все это в рюкзак к моей одежде. Там же поселилось пиво, которое я решил пока не открывать, хлеб, молоко, остатки батона и орешки. Тогда же я пустил уже просохшую у костра рубашку на портянки, предпочтя ей черную футболку, закинул остатки вещей в сумку и мы отправились в путь.

Почти не разговаривали. Я был в состоянии где-то между прострацией, паникой и глубоким шоком, четче сформулировать не получается. Ну и еще очень сильно болела голова. Старик Илий был погружен в процесс переваривания свалившейся на него еды. По солоноватому взгляду жреца я понял, что досыта он не ел уже очень давно, возможно, еще со времен своей молодости. Лу же целенаправленно шагала впереди во главе нашего отряда. Она сняла плащ, нагрузив его на старика, и я старался изо всех сил не пялиться на… Не пялиться на свою богиню, короче, которой я теперь вроде как и служу. Получалось неплохо, я был собой горд.

На вечернем привале каждый получил свою порцию курицы, причем черт меня дернул поерничать. Когда я делил запасы, с чем, почему-то никто не спорил — Лу и Илий разожгли костер, но в подготовке ужина участия не принимали, только старик опять сбегал за водой, которой где-то раздобыл полный котелок.

Я кое-как сполоснул руки, соорудил бутерброды с курицей — теперь в дело пошел и черный хлеб. После перелил в пустые бутылочки из под йогурта пиво, так что каждому досталось примерно поровну. Когда ужин был собран, я взял комплект, который предназначался Лу. В одной рукебутерброд, во второй — банка из под йогурта, наполненная пивом, после чего протянул все это богине через костер с легким поклоном. Еще дурак, и добавил:

— Прими этот дар, о, моя богиня.

Секунду ничего не происходило, да и следующую тоже. В этот момент моя голова была склонена в полунасмешливом поклоне, так что реакцию Лу я не видел, пока я не поднял глаза. Зрелище, скажу я вам, было из категории «я хотел бы это развидеть», потому что дела мои в этот момент были плохи.

Не буду врать про «всю жизнь, промелькнувшую перед глазами в момент смертельной опасности», времени у меня хватило только на то, чтобы подумать короткое, емкое и всем нам знакомое слово. Краем глаза я заметил, что Илий даже перестал дышать.

Лу сидела прямо, будто жердь проглотив. От чуть расслабленной, уставшей после дневного перехода девушки, не осталось и следа. Передо мной была оскорбленная насмешкой богиня. Челюсть крепко сжата, губы, обычно алые, побелели и превратились в две тонкие нити, а в больших фиолетовых глазах бушевала ярость. И боль.