Ты постучишься в дверь мою (СИ) - Акулова Мария - Страница 20

— Ага… — поехали, молчали преимущественно, потом Ксюше в голову вопрос пришел, не сдержалась. — Макс… А ты говорил, что вы с женой решили попробовать… Ну, ребеночка…

— Да…

Показалось или засмущался?

— И-и-и?

Засмущался все же. Даже покраснел слегка.

— Задержка у нас, Ксения Игоревна. Но мы ждем пока. Не торопимся…

Он сказал это так трепетно, что у Ксюши у самой струна какая-то отозвалась в душе. Если ей не суждено увидеть, как родной Бродяга вот так с придыханием будет в подобном признаваться, то хотя бы за других порадуется…

— Вы молодцы, Максим. Очень рада за вас…

А через неделю процедура, после которой… Если ее задержка не наступит — она не выдержит, кажется.

Настоящее…

— Привет, — Ксюше было стыдно, но почти неделю она игнорировала Кирилла. Друга, который явно нуждался в помощи.

Он переменился в последнее время. С тех самых пор, как сообщил, что они с Альбиной, кажется, разводятся, стал рассеянным, углубленным в себя, раздражительным…

Не было больше этих вечных визитов в ее кабинет, завуалированным намеков. И от этого вроде как становилось чуть легче, но это с одной стороны. А с другой… Видимо, он все же недооценивал значение Альбины в своей жизни, раз реальная перспектива развода так долбанула.

— Привет, — на часах было больше девяти, офис давно пуст за исключением парочки сумасшедших трудоголиков и Ксюши с Кириллом. Как-то так случилось, что им обоим незачем было спешить домой…

Кир сидел за столом, закинув ноги, покачивая в руке стакан, рядом с начищенными туфлями стояла бутылка медового Джека. Любимый Киров… Бродяга его троллил периодически за то, что из всех виски мира выбрал самый «ванильный», но на любой праздник неизменно тащил другу любимое пойло.

У них вообще отношения всегда неоднородными были — много ссор, разность взглядов, необъявленная война за женщину, но… Они любили друг друга. И в трудную минуту, не раздумывая, спиной один другого прикрыли бы. И, может, Кир действительно испытывает долг перед Ваней, поэтому все хочет ее под свое крыло приманить?

— Присоединяйся, — Прудкой улыбнулся криво, ноги со стола снял, стакан поставил, другой взял…

Ксюша успела вглубь кабинета зайти, присесть на диван, оглядеться…

Кабинет был погружен в полумрак, из освещения — настольная лампа с тусклым светом, за окном — темень, а где-то снизу городские огоньки.

Кир подошел, протянул стакан…

— Мне нельзя, прости…

— Почему?

— Таблетки…

— Что за таблетки? — поставил отвергнутую порцию на столик у дивана, сам рядом сел. Тут же голову на спинку запрокинул, ноги вытянул, глаза прикрыл. Видно было, что настроение дрянное, что не игривое совсем, что будь рядом Ваня — его помощь пригодилась бы…

— Да так. Ничего серьезного, просто… От нервов. С алкоголем не сочетаются.

— Всегда знал, что Тихомиров сделает из тебя трезвенницу… Не живым, так мертвым…

Усмехнулся криво, и Ксюша тоже… Как ни странно… Усмехнулась.

Сейчас Кир не хотел задеть. Сейчас ему настолько все пофигу было, кажется, что говорил, что на ум приходит, и жалеть не собирался.

— Как прошла та встреча, кстати? — Ксюша вспомнила о недавнем странном телефонном разговоре… Даже не разговоре толком, скорее монологе, по телефону Макса в машине.

— Какая встреча? — Кир же глянул на нее, между бровей глубокая складка пролегла.

— Ну Макс… Ты Максу звонил… И я… — Ксюша пыталась что-то сбивчиво объяснить, но в глазах Прудкого не появлялось понимание. Правда, и не странно… Вряд ли человек может спокойно думать о чем-то другом, когда в личной жизни предкатастрофа. Ксюша вот даже в посткатастрофе еле переключается… — Ладно, неважно. Забудь. Ты как, Кирюш? — Ксюша повернулась к Прудкому, коснулась пальцами плеча, голову чуть склонила, смотря на его профиль, и отмечая, как кривится слегка, как улыбнуться пытается…

— Не знаю, Ксень. Неопределенно как-то. Меня так бесит иногда, что она весь этот цирк устроила, не хочу развода, спокойствия хочу… А иногда… Катись оно все к х*рам. Не так-то долго вместе прожили, чтобы убиваться. Отвыкнем. Детей нет, слава богу… Привычки… Привычки переделаем…

— А любовь?

Кирилл глаза открыл, устремил взгляд в потолок. Долго молча смотрел, не моргая даже и ничего не говоря.

— А я не знаю, люблю ли я ее. И любил ли вообще когда-то. Пытаюсь вспомнить… И не могу. Зато знаешь, что вспоминаю?

Ксюша знала. К сожалению.

Кирилл резко повернулся к ней, пустой стакан на стол поставил, к ее щекам ладонями прижался…

— Что тебя любил. И страдал из-за того, что ты Бродягу предпочла.

— Кирюш… — а Ксюше и сказать было нечего. Знала, что любил. Зная, предпочла…

— Что, «Кирюш»? Ты даже мертвого его предпочитаешь, Веремеева… — он специально ее по девичьей фамилии назвал. Будто напоминая, что больше оснований быть Тихомировой вроде как нет.

— Ну а если я его люблю, что я делать должна? Врать и себе, и тебе? Делать вид, что меня все устраивает? Со мной еще хуже будет, чем с Альбиной, Кир. Между вами хотя бы тень Бродяги не маячит, а между нами… Она всегда будет. Я буду в тебе его интонации искать, ты — успокаивать себя тем, что дружбу не предавал…

Она говорила чистую правду, оба это знали.

— Лучше б он не умирал. Когда между нами видимая стена стояла — было легче.

Кирилл к губам ее потянулся… Ксюша же… В любой другой день, в любой другой миг — увернулась бы, а сейчас… Позволила.

Сначала дыхание его почувствовала на губах, дернулась непроизвольно — видимо, организм так отреагировал на первые «не его» прикосновения, потом аккуратно кожей к коже… От него алкоголем пахло. Не слишком, но ощутимо. Это еще сильней мешало абстрагироваться и представить, что другой целует. Языком по губам, и хочется отстраниться все же. Не удержат ни ладони, лежащие на щеках, ни просьбы, ни взгляды… Но Ксюша заставляет себя сдержаться, позволить…

Это Киру нужно сейчас. А ей… Тоже, наверное. Просто для понимания — способна вообще?

Одна рука с ее лица соскользнула ровно на колено, сжала, дальше вверх по чулку под юбкой до резинки… Язык при этом просит женские губы раскрыться…

Ксюша все это ощущала поэлементно. Будто стояла сбоку и фиксировала… Засекала, замеряла — мысли, ощущения…

— Ксень, — и свои явно отличались от его. Ее до дрожи пробирало от неправильности, его — от желания. — Не отталкивай меня… — он тоже наверняка это понимал. И, кажется, смирялся с таким раскладом. Он готов был к полумерам. Хотя бы сегодня, а она?

— Не могу, — нет.

Мотнула головой, сбросила руку, встала…

— Прости. Не могу. Спасай брак, Кир. А я… У меня через неделю ЭКО. Хочу родить. От Бродяги. Я конченый в плане чувств человек. Меня заклинило на нем. У нас ничего не выйдет.

Ксюша молча вышла из кабинета, тихо дверь за собой притворила, обратно к себе, на замок, на всякий случай…

Не боялась, что Кир выяснять придет, просто не хотела, чтобы видел, как она уже тут на пол соскальзывает, руками лицо закрывает и снова плачет тихо. Потому что конченый человек. Потому что заклинило.

Прошлое…

— Слушай, Тихомиров, а ты знаешь, что это за фифа? — Кирилл с Ваней сидели на траве в университетском дворе, прислонившись спинами к одному дереву. У каждого в руках лежала книжка… Они совершали очередную попытку «взяться за голову и начать учиться». Да только… Разглядывать проходящих мимо девушек было куда интересней.

Ваня проследил за взглядом друга, скривился в улыбке.

— Веремеева. Ксю-у-у-уша, — имя ее будто на языке прокатал. — Из богатых, но бюджетница. Наш поток, между прочим.

— Да ты что? Реально? — Кирилл оживился. — Как это я ее не видел раньше?

Та самая Веремеева, будто специально, остановилась посреди плаца между корпусами, к ней еще парочка девушек подошла, они начали щебетать о чем-то… Тонкая, с пухлыми губами и ясными глазами. В цветастом платье, а на ногах казаки, на плечах кожанка — нарочито грубоватая. Длинные волосы в тугой косе замысловатого плетения, в руках — сумочка. Не девушка — конфетка…