Бог Войны (ЛП) - Корнуэлл Бернард - Страница 14

— Ты не должен... — начал хмурый западный сакс, но я жестом оборвал его.

— В чем наши разногласия, Колфинн, сын Хафнира? — еще раз спросил я.

— Ты враг моего короля! — выкрикнул он.

— Враг твоего короля? Да половина Британии его враги!

— Ты трус! — бросил он мне и шагнул вперёд, но тут же остановился, потому что Эгиль пустил своего коня вперёд и достал меч, который называл Гадюкой.

Эгиль улыбался. Шумная толпа позади Колфинна умолкла, и меня это не удивило. Есть что-то такое в улыбающемся норманне с любимым мечом в руке, что охлаждает пыл многих воинов.

Я потянул Эгиля назад.

— У тебя нет претензий ко мне, Колфинн, сын Хафнира, — сказал я, — но теперь претензии есть у меня. И мы решим дело между собой в том месте и в то время, которое выберу я. Обещаю. А теперь посторонись.

Сакс шагнул вперед, очевидно почувствовав, что нужно настоять на своём.

— Если тебя не приглашали, — заявил он, — ты должен уйти.

— Но он приглашён! — произнёс подошедший воин. Он только что присоединился к преграждающей нам путь группе. Как и у загородившего нам дорогу воина, на его щите были крест и молния Этельстана.

— А ты, Кенвал, безмозглый идиот, — продолжил он, глядя на угрюмого, — если только не хочешь сразиться с лордом Утредом. Или ты хочешь? Я уверен, он сделает тебе одолжение.

Раздосадованный Кенвал пробормотал что-то себе под нос, но опустил копье и попятился, а новоприбывший поклонился мне.

— Прошу, господин. Полагаю, тебя вызвали?

— Да. А ты кто?

— Фраомар Седдсон, господин, но все зовут меня Конопатый.

Я улыбнулся, поскольку лицо Фраомара Седдсона состояло из сплошных веснушек и белого шрама в обрамлении огненно-рыжих волос. Он взглянул на Эгиля.

— Буду премного благодарен, если ты уберёшь меч в ножны, — мягко сказал он. — По приказу короля мечи в лагере разрешено носить только стражникам.

— Он меня охраняет! — заявил я.

— Будь добр, — попросил Фраомар Эгиля, проигнорировав мои слова, и тот любезно убрал длинную Гадюку в ножны.

— Благодарю, — сказал Фраомар.

Я прикинул, что ему уже за тридцать, он выглядел уверенно и властно. Его присутствие заставило зевак разойтись, хотя люди Гутфрита смотрели на меня с нескрываемой ненавистью.

— Нужно выбрать вам место для лагеря, — продолжил Фраомар.

Я показал на пространство между саксонским и валлийским лагерями.

— Вон то подойдет, — сказал я и спешился.

Отдав поводья Алдвину, я и пошел рядом с Фраомаром впереди своих воинов.

— Мы прибыли последними? — спросил я.

— Большинство приехало три дня назад, — сказал он и неловко замолчал. — Они принесли клятву в день святого Варфоломея.

— Не святого... — я умолк, пытаясь вспомнить имя того Папы-идиота. — А когда был день святого Варфоломея?

— Два дня назад, господин.

— И что за клятва? Какая клятва?

Снова последовало неловкое молчание.

— Прости господин, меня здесь не было, я не знаю. И ещё раз прости за того идиота Кенвала.

— Почему ты за него извиняешься?

Меня очень интересовала клятва, но Фраомар явно не хотел об этом говорить, и я подумал, что скоро все узнаю. Ещё я хотел бы знать, почему нервный священник сообщил нам более позднюю дату прибытия, но похоже, что на этот вопрос Фраомар тоже не знал ответа.

— Кенвал из твоих людей?

— Он из западных саксов, — ответил Фраомар. Его собственный говор выдавал в нем мерсийца.

— А что, западные саксы все ещё обижены на Мерсию? — спросил я.

Этельстан сам из западных саксов, но армия, с помощью которой он захватил трон Уэссекса, в основном состояла из мерсийцев.

Фраомар покачал головой.

— Проблем почти нет. Западные саксы знают, что нет никого лучше него. Некоторые, возможно, еще таят старые обиды, но их немного.

Я скривился.

— Только тупица может мечтать о битве вроде лунденской.

— Ты про схватку у ворот, господин?

— Это был кошмар, — сказал я.

Так оно и было. Мои люди против лучших войск западных саксов. Воспоминания о той бойне до сих пор будят меня посреди ночи.

— Я видел ту битву, господин, — произнёс Фраомар, — вернее, её окончание.

— Ты был с Этельстаном?

— Я скакал вместе с ним, господин. Видел, как сражались твои воины. — Несколько шагов он прошёл в молчании, а потом обернулся и посмотрел на Эгиля. — Он точно с тобой, господин?

— Да, со мной. Он норвежец, поэт, воин и мой друг. Так что да, он со мной.

— Странно это как-то. — Голос Фраомара дрогнул.

— Быть среди язычников?

— Да. Язычников и проклятых скоттов. И валлийцев.

Я подумал, что Этельстан поступил очень благоразумно, запретив носить в лагере оружие, конечно, за исключением часовых.

— Не доверяешь язычникам, скоттам или валлийцам? — спросил я.

— А ты, господин?

— Я один из них, Фраомар, я сам язычник.

Похоже, я его пристыдил. Он должен был знать, что я не христианин, и молот у меня на груди тоже напоминал об этом, если недостаточно моей репутации.

— Но мой отец говорил, что вы с королем Альфредом были лучшими друзьями, господин.

Я расхохотался.

— Никогда мы с Альфредом не дружили. Я восхищался им, а он меня терпел.

— Король Этельстан должен знать, что ты сделал для него, господин, — ответил он с нотками сомнения в голосе.

— Я уверен, что он признателен всем нам за то, что мы для него сделали.

— Редкостный был бой при Лундене! — произнес Фраомар, с облегчением от того, что я, кажется, не заметил тон его последнего высказывания.

— Это точно, — ответил я и как можно безразличнее заметил: — А ведь я его не видел с того дня.

Приманка сработала.

— Он изменился, господин! — Фраомар умолк, а потом решил, что нужно как-то уточнить этот комментарий. — Он стал... — снова запнулся он, — стал величавым.

— Он ведь король.

— Верно, — как-то уныло ответил он, — я бы тоже стал величавым, будь я королем.

— Король Конопатый? — предположил я, он рассмеялся, и неловкость прошла. — Он здесь? — спросил я, показывая на огромный шатер, установленный в большом круге.

— Он поселился в монастыре в Дакоре, это недалеко отсюда. А ты можешь жить здесь. — Он остановился на широкой полосе луговой травы. — Вода из реки, дрова из рощи поблизости. Вполне удобно. На закате мы проводим церковную службу, но полагаю...

Он умолк.

— Ты правильно полагаешь, — согласился я.

— Сказать королю, что ты здесь, господин? — спросил Фраомар, и в его голосе снова прозвучала легкая неловкость.

Я улыбнулся.

— Он узнает, что я здесь. Но если это твоя работа, то скажи.

Фраомар ушёл, и мы стали заниматься лагерем, однако я предпринял меры предосторожности и отправил Эгиля с дюжиной воинов разведать окрестности. Я не ждал проблем, здесь слишком много людей Этельстана, чтобы скотты или валлийцы затеяли войну. Но я не знал этой части Камбрии, и если начнутся сложности, мне нужно понимать, как отсюда убраться. Так что мы обустраивались, а Эгиль разведывал.

Шатры я собой не возил. Бенедетта собиралась сшить один шатер из паруса, но я убедил её, что мы умеем строить себе жильё, а лошадям и так нелегко везти на себе тяжелые бочонки с элем, мешки с хлебом и копчёным мясом, сыром и рыбой. Мои люди нарубили топорами веток и сделали простые двускатные шалаши, связывая ветки лозой. Нарезали ножами дёрн для крыши, а затем выстелили полы папоротником. Воины соревновались между собой, но не за то, кто первый построит, а за то, кто соорудит самый замысловатый шалаш. А победитель — впечатляющее жилище размером с небольшой дом — достался мне, и я разделю его с Финаном, Эгилем и его братом Торольфом.

Мы, само собой, заплатили строителям серебром, элем и похвалами, а затем смотрели, как два воина срубили и ободрали длинный ствол лиственницы и приделали к нему флаг Эгиля. Село солнце, и мы разожгли костры. С десяток моих христиан отправился туда, где сотни человек слушали проповедь священника, а я сел с Финаном, Эгилем и Торольфом и угрюмо уставился в потрескивающий костер.