Уйти в отставку (СИ) - "Леонардо НеДаВинчиный" - Страница 14

Мать. В этом мире она двенадцать лет преподавала русский язык и литературу, пока не решилась уйти в бизнес. Постаревшая, но энергичная, со смешинкой в ясной голубизне глаз. Странно видеть ее в белоснежной блузке навыпуск и темно-синих джинсах, а не в блекло-коричневом платье и пожелтевшем от частых стирок переднике. Грубый фартук и заношенное платье остались в мире титанов вместе с золотистым пучком, заколотым деревянными шпильками. Здесь у матери седой «армейский» ежик. Здесь она уже прожила на двадцать восемь лет дольше и давным-давно перестала красить волосы. А за пекарней сейчас присматривает отец. Тяжелая деревянная палка сердито стучит по кафелю в такт широким шагам. Шмидт-старший так и не оправился до конца от осколочного ранения. Но бодро покрикивает на суетящихся у печей и планетарных миксеров кондитеров-татар.

Он опустил веки: «Что же делать?»

— Как себя чувствуешь? — В голосе матери дрожало старательно сдерживаемое волнение. — Я еще не говорила с Григорьичем… Обход уже был?

Пальцы с коротко стриженными ногтями ловко распаковывали на тумбочке картонные коробочки со штруделем, венскими булочками, пряниками и прочим ассортиментом пекарни. Первый пакет аккуратно сложен и запихан в сумку-корзину. Из второго нарисовались бутылка домашнего яблочного сока и контейнер, аппетитно пахнущий рулькой, тушеной в пиве с тмином.

— Третий занесу сестрам. — Поставив самый объемистый мешок на подоконник, она пододвинула стул к кровати, уселась и нырнула в черные недра корзины. — Как я могла забыть! Вот тебе чистые трусы. — На больничный свет появился сверток, обернутый бумагой с пряничными домиками и лого пекарни. — И тут у меня где-то джинсы с футболкой. Куда я их засунула?.. А, точно. — Снова метнулась к окну, вытащила из мешка со мздой другой сверток, побольше и украшенный вишневым бантиком. — Кстати, за пивоварню и ресторан не беспокойся — мы с отцом справимся. Он с утра устроил персоналу полный ахтунг. Ну ты же его знаешь. А, черт! Совсем склероз замучил. Розочка скинула мне ролик. Его уже завтра начнут крутить на «Батыр-Кнехт», в «Фермер Андеграунд» и еще в какой-то там телеге. Сам посмотри, какая она молодчинка!

Мать. Живая-здоровая, даже веселая! Эрвин понимал и… не понимал. Извилины в голове перепутались, связанные мысли сказали «ауфедерзейн», боль в затылке и шум в ушах настойчиво предупреждали о скачке давления. Зажмурив глаза, потер виски. Вроде, отпустило.

— Конечно же, я посмотрю, — забирая смартфон из морщинистой жесткой руки.

Видео висело во весь экран и ожидало, когда ткнут стрелочку. Подавив тяжкий вздох, Эрвин Шмидт запустил ролик. Под космический нью-эйдж ветер гнал осеннюю листву по тротуару перед знакомым зданием полицейского управления на Сволочаевской слободе. Само управление — в реале выкрашенное помойно-желтым — представало в благородно-серых тонах. Сталинский ампир явно прогнали через какую-то хитрую программулину, и теперь обычная улица Елды-Марлийска смахивала на Аркхем из старенькой игрушки про Бэтмена. Заглушив на секунду обволакивающие цифровые вибрации эмбиента, входная дверь распахнулась с трагичным скрипом. Из двери вышел… Миха Захарченко? Какие блага посулила ему Роза, чтобы старший лейтенант юстиции согласился сняться в чертовой рекламе ресторана? Или это — «приятный сюрприз»? Боевой Белорус (еще одно прозвище от Аккермана) обычно отличался здоровым цветом лица: летом — загорелым до черноты, зимой — красным от водки. Но сейчас он был аристократически бледен, бородка подстрижена и, похоже, залачена. Или у Мадам для этого тоже завалялась прога? Миха томно посмотрел на собственные ботинки, но тут за кадром прозвучал вкрадчивый голос самого Эрвина: «Ты устал?». Затемнение. В следующем эпизоде нарисовался салон «Имя Розы». Моросящий дождь и опять пятьдесят оттенков серого, только на сей раз из стеклянных дверей вышла та, которая в мире титанов звалась королевой Хисторией, а здесь — парикмахершей Кристиной. Слева подозрительно закололо. Голова опять загудела. Так и в инсульт навернуться недолго! Нэжная дева раскрыла над головой уныло-сизый зонтик. Вкрадчивый Эрвин спросил с поливающих дождем небес: «Ты устала?» Затемнение снизошло спасением. Надо сделать перерыв. Подрагивающий палец ткнул паузу. Месяцев пять назад знойная красавица засношала его до полусмерти, заставляя повторять дурацкую фразу с различными интонациями. Они просидели в крошечном офисе пекарни часа три — отказать бюсту четвертого размера железный капитан Росгвардии не смог. И вот результат. Понятно, что дальше. Он снова запустил ролик. Мамаша Кирштейн с Арбузной пристани сажала приувядшее нечто в раскопанную грядку на фоне собственной дачи. Щитовой домик, выкрашенный веселенькой васильковой краской, сейчас тоже посерел и напоминал декорацию артхаусного фильма «Маяк» с Уиллемом Дефо. Слева папаша Кирштейн подкатил тачку, заполненную до краев удобрениями (на всех садовых инструментах красовалась надпись «ФермерАндеграунд»), и остановился рядом с сидящей на коленях женой. «Вы устали?» — донеслось из загробного царства. А дальше вспыхнул свет, замелькали кружки, наполненные янтарно-желтым пивом. Белоснежная пена выплескивалась через край. Фоном поскакали бодрые тирольские напевы. И голос самой Мадам жизнерадостно выдал: «Отдохни и выпей! Ресторан и пивоварня «Нахтигаль» — отдушина для тела и души!». Пытка закончилась. Ролик пойдет во все мыслимые эфиры и зефиры. Сопротивление бесполезно. Похоже, тринадцатый командор здесь не только не командует Разведкорпусом, но и не хозяин собственной жизни, трусов и пивнушки. По довольному лицу матери сразу ясно — они с «Розочкой» уже все решили. В ушах снова загудело, заломило затылок.

Откинуться на подушку.

Прикрыв глаза, передохнуть.

— Что с тобой? Давление? — Тревожный голос режет слух, отдается гулким эхом в черепе. И тут же собранно, твердо: — Я сейчас. Сестра, сестра… — Быстрое шарканье подошв и хлопок двери.

Магнезия сработала на ура. Боль отпустила. В висках больше не стучал истеричный набат. Обошлось. Вслед за медсестрой заглянул в палату озабоченный Григорьич. По старинке пощупал пульс, зачем-то посветил в глаза фонариком, горестно поскреб неряшливую бороду и сказал:

— Эх, в томограф бы тебя… Да когда этот сопляк все отладит — даже Эскулапу неведомо. Постарайся не волноваться, хорошо? Барбитуратов выписать?

— Не стоит. И так хреново, не хватало еще соображалку глушить.

— Тогда пошел я. Там сын Гуверов удачно приехал навестить родителей. Попал в ДТП. Сейчас в реанимации. Сестры уже рассказали, небось? А ты, если что, дави на кнопку вызова — она вроде как работает. Электрик недавно проверял.

— Да-да, конечно, о чем речь. — Эрвин повернулся к матери, нервно выглядывающей из-за плеча долговязого Григорьича: — Мам, спасибо за булочки. — Как бы поделикатнее спровадить ее! — Помоги отцу, пожалуйста. Я просто поспать хочу. Не обижайся.

— Хорошо-хорошо, отдыхай, сыночка, — ответила и, ухватив несчастного нейрохирурга за рукав, потащила к выходу, нашептывая что-то на ходу.

Выждав минут двадцать на случай внезапного возвращения родительницы под предлогом забытого носового платка, он сел и решительно сунул ноги в плюшевые тапочки, принесенные, как подсказала новая память, лично майором… тьфу! Зоей Арменовной. Никаких сил не было валяться в дурацкой палате и пялиться на стены. Лучше спуститься в больничный дворик и подумать на лавочке под липой. Может, от свежего воздуха полегчает. В коридоре тихо, сонно. Вечную вонь хлорки слегка смягчали ароматы корицы и свежей выпечки, доносящиеся из открытой сестринской — там кипело чаепитие с подношением из «Шпассброт». Дверь в реанимацию приоткрыта. Оттуда слышно попискивание медицинской тряхомудрии, приглушенное озабоченным бормотанием Григорьича. Тотальную дрему горбольницы взорвал быстрый топот и восторженный крик:

— Доктор Йегер, доктор Йегер, где вы? Томограф! Работает! — Выпученные от искреннего счастья голубые глазищи далеко опережали бегущего по коридору Арлерта. — Мне удалось…