Между нами море (СИ) - Алешкина Ольга - Страница 3

Тётка стыдилась своей сестры. Мать, по её словам, заработала себе клеймо и сдохла, корчившись в муках, перед ответом за грехи свои. На деле она была ВИЧ-инфицирована и скончалась от рака шейки матки. Именно поэтому её старшая сестра Фаина, называет мою мать в письме шлюхой. Даже тогда, будучи подростком, я понимала — неправда. Мать не такая. Одинокая, несчастная, жаждущая быть любимой женщина, которой «посчастливилось» влюбиться не в того человека. Знавшего свой диагноз и так бессердечно поступившего с ней.

— Вот и пришли, — выдохнула Розалия. — Здравствуй, Фаечка, я тебе племянницу привела. Смотри, какая она красавица стала. На сороковой день памятник тебе поставим, правда, Ася?

— Не надо, — едва слышно возразила я и испугалась: вдруг соседка подумает, что я пекусь о деньгах. — Крест такой красивый, пусть остаётся.

— Можно и крест.

Крест, а на нём табличка: «Гренц Фаина Аркадьевна», ниже две даты, всё, что осталось от человека. Вру, ещё воспоминания. Пожалуй, что может быть важнее, в таких случаях, воспоминаний, особенно наполненных добротой. Отчего мои не такие? «Маленькая лгунья» — вспомнила я. Разве часто я тебя обманывала, тёть? И больше по пустякам. Я присела, выкопала рукой ямки и посадила крокусы. Достала из сумки бутылку с водой и полила на руку, держа её над своими посадками. «Скоро завянут», — подумала я, глядя на белые, с голубыми прожилками бутоны.

Самое яркое воспоминание, за три года жизни с теткой, самое первое. Мне пятнадцать, я шагнула за калитку и замерла — неужели здесь жить стану? Сад, беседка, увитая декоративным виноградом, и огромный дом. На самом деле, вовсе небольшой, но меня, после нашей комнаты в коммуналке, он даже немного пугал. А гостевой тогда вообще дворцом показался! И море. Совсем рядом, я даже слышу его шум отсюда!

— Шевелись, ты! — подтолкнула меня в спину Фаина и приказала: — Барахло своё хватай и шуруй за мной, комнату твою покажу.

Тетка выделила мне комнату, оформила опеку и устроила в школу. Первый год жизни казался сущим адом. В школе у меня не заладилось. Годами сформировавшийся коллектив, поделенный на стайки по интересам, относился ко мне с осторожностью, притиралась с трудом. Везде чувствовала себя чужой: и в новом доме, и в классе — приживалой. От этого, как водится, замыкалась. А когда кое-как добилась хоть какого-то авторитета среди одноклассников, Лена Бронских съездила на осенние каникулы в городок, откуда я прибыла. Родня у неё там оказалась.

Мы жили тихой, неприметно жизнью. Казалось, никому, абсолютно никому до нас с мамой, нет никакого дела… оказалось — показалось. Мама уже умерла к тому времени, однако времени этого минуло недостаточно, чтобы жители маленького городка забыли о таком «интересном» событии, как смерть инфицированной особенным вирусом. Значение слова «клеймо», так возлюбленное тёткой, я познала на себе в полной мере. Возможно, некоторые из одноклассников продолжили бы со мной общение. И даже место рядом на уроках не пустовало, но взрослые… Ох уж, эти взрослые! И можете сколько угодно твердить о толерантности и современности мира, я рассмеюсь вам в лицо. Ха! Сто раз — ха! Тысячи раз!

Начнём с того, что для начала я стала замечать косые взгляды отдельных одноклассников. С каждым днём их число множилось и множилось, пока в одно расчудесное ноябрьское утро, я не осталась сидеть за партой одна. Задумчивая Ольга Ивановна, наша классная, давала новую тему без обычного огонька, порою говорила невпопад, а на перемене попросила меня пойти за ней. Передала медсестре из рук в руки. Та — нацепив ватно-марлевую! — осмотрела меня с головы до ног, касаясь кожи холодными перчатками. Осмотр ещё не закончился, как в кабинете материализовался завуч с немым вопросом в глазах. Медсестра подошла к ней и шепнула:

— Анализ нужно делать.

«Конечно, идиотки, это я вам без медицинского образования скажу!»

Вероятно, они растерялись, поэтому и вели себя настолько глупо. Тихим, но очень настойчивым голосом меня попросили пойти в поликлинику. Мои возражения о сданных несколько раз анализах не принимались. Завуч ничего не хотела слышать, так и сказала. В итоге меня отвела за руку медсестра. Естественно, результат был отрицательным, но это уже мало кого волновало.

Потекли мои суровые будни изгоя. Я впервые злилась на мать. На безответственность, глупость и неразборчивость. Злоба булькала внутри меня, то вздыбливаясь пенной шапкой, то опускаясь на самое дно. На агрессию отвечала агрессией и хамила всем подряд: одноклассникам, учителям, любому. В какой-то момент я поняла: так больше продолжаться не может, я не должна идти у них на поводу. На смену злобе, пришло равнодушие и пофигизм. Потеря интереса к жизни. Я ходила в школу, училась, делала работу по дому, ела, спала — механически. Потому что, так надо.

Пока не встретила его. Гордея.

С наступлением весны, я сбегала к морю при первой возможности. Слушала шум, подолгу вглядывалась в бескрайнюю даль и наблюдала за чайками. Ждала, когда, наконец, наступит лето и я смогу в нём искупнуться. Морем мать меня в детстве не баловала, и никогда не навещала сестру. Возможно, когда я была совсем ребенком они и были дружны, но в пятнадцать я припоминала тетку едва.

В тот апрельский день я, как обычно, сидела на берегу и подставляла лицо ветру. Облюбованный мною дикий пляж дарил единение со стихией. Здесь я чувствовала себя свободной. От снисходительных взглядов, упреков, тычков.

Он подошел и сел рядом. Бросил в воду пару камней, а потом спросил:

— Чего ты тут вечно одна сидишь?

— Я — изгой, — отвечаю ему.

— Ты слишком красивая для изгоя.

— Это хорошо или плохо?

Он пожал плечами — не знаю, но все-таки ответил:

— Хорошо, наверное. Красивым легче.

Тогда я подняла на него глаза и присмотрелась, а после подумала: кто он, этот странный парень со светлыми, по плечи волосами? Он решил восполнить пробел и протянул ладонь:

— Гордей.

Я не спешила вкладывать свою, уверенная, это нечестно. А не подать совсем — невежливо. И тогда я предупредила:

— Руки не подам, моя мать скончалась от СПИДа. Вернее, от рака, но виной тому иммунный дефицит.

— Поэтому ты изгой? — спросил он, а я подтвердила кивком. Тогда он сам перехватил мою ладонь и пожал. — Вообще-то, я хотел узнать твоё имя.

— Ася, — прошептала я и уставилась на него во все глаза. Симпатичный.

— Привет что ли, Ася, — улыбнулся он и тут же спрятал улыбку: — Давно?

— Что давно?

— Мать давно умерла?

— Мама в октябре, — ответила я и добавила: — Прошлом.

— Жаль. Извини, что спрашиваю, но мне действительно жаль.

— Ничего. Я уже свыклась. Почти. И изгоем привыкла, можешь не стараться.

— Я и не стараюсь, — фыркнул он. Встал, отряхнул джинсы и мотнул головой в сторону моря: — Купаться идешь?

— Сдурел? Вода холодная.

Он мелкими шажками сбежал вниз, на ходу протяжно крича — нормальная! И действительно, разделся до трусов и полез в воду. Проплыл туда-сюда несколько метров, выбрался на берег и стал подпрыгивать. Прыгал и размахивал руками, словно зарядку делал, вероятно, ему так теплее, полотенца ведь с собой нет. А может он всегда так делает — закаленный, решила я. Вскоре он напрыгался и крикнул мне:

— Отвернись, трусы выжму.

Я отвернулась, как он велел, и не поворачивала головы до тех пор, пока Гордей не плюхнулся рядом.

— Чушь всё это, глупость полнейшая, — развалившись на спине, сказал он. Я не поняла к чему относится данная реплика и уточнила:

— Что именно?

— С чего ты взяла, что ты изгой?

— А это не я решила, это окружающие за меня решили.

— Идиоты. Нам на каждом шагу твердят…

— Я не хочу говорить об этом, — перебила я, сообразив куда он клонит. Он повернул голову и посмотрел на меня. Я почувствовала неловкость от того, что он так на меня смотрит. Пристально, пытливо. Тогда я наклонила к коленям голову и обхватила их руками, чтобы волосы прикрыли лицо, а он серьёзно так сказал: