Продукт (СИ) - "Sutcliffe" - Страница 6

— Сэр…

— Да?

— Как вы думаете, он скоро ко мне привыкнет?

— А ты сколько здесь собираешься оставаться? — Йорн ухмыльнулся несколько провокационной улыбкой. Он хотел посмотреть реакцию. Жестоко, конечно, но не удержался.

— Сэр, еще раз простите за неудобства. Хотя бы день-два, и я уйду, — глаза не опустил на этот раз, взгляд заледенел, стал колючим, игольным. Не любит предателей.

— Да куда ты пойдешь, Сёрэн… — Йорн отмахнулся. — Пару дней Господин Майерс пошумит, потом сменит гнев на милость.

— Спасибо сэр. Извините, — на этот раз он извинился не за неудобства, а за мелькнувшие плохие мысли о господине Йорне.

Господин Йорн секунду подумал, потом перекинул Господина Майерса под мышку, мягко прижимая к себе седой пыхтящий бок и сел на подлокотник кресла спиной к мальчику.

— Погладь.

Плавное прикосновение к пояснице. Очень привычное, не сказать, профессиональное, с рефлекторной имитацией чувственности. Йорну вообразилось, что пол сейчас под его ногами вспузырится, воспылает, и разверзнется серный адов зев, куда господин Аланд низринется к чертям собачьим. Циклопическим усилием воли он затормозил порыв вскочить и уйти.

— С-собаку погладь, пока я отвлекаю, — процедил Йорн, болезненно жмурясь, сглатывая и раздувая хищноватые ноздри. — Мне показалось, что тебе интересно.

— Ой! — рука отдернулась. — Я думал, что его нельзя, — судя по тому, что пес удивленно оглянулся, Сёрэн притронулся теперь к его жесткой шерстью поросшему, полноватому крупу. Господин Майерс, впрочем, ничем на это не возразил. — Надо же… Я думал, что шерсть у зверей всегда мягкая, — прокомментировал мальчик. — Это очень необычно.

— А ты с какими зверями общался? — спросил Йорн подозрительно, поднимаясь с кресла и разворачиваясь снова к Сёрэну лицом. Ни смущенного румянца, ни пристыженной бледности не было заметно на его запавших от недельной голодовки щеках. Раз господин сказал гладить, надо господина гладить.

— Я… скорее видел мех. На одежде, предметах интерьера.

— Понятно, — жестко произнес Йорн, играя желваками, мучимый ощущением, что горячечная ладонь отпечаталась у него на пояснице ожогом. Ему было тошно представить, какие еще распоряжения мальчик способен выполнить со спокойной, привычной готовностью, с по-юношески оживленным, заинтересованным, но не совсем по-человечески холодноватым и серьезным выражением на украденном лице. Ему было страшно выяснять, чего этот мальчик об окружающем мире не ведает, и еще страшнее разоблачить вещи, которые отроку известны. Йорн кашлянул, прочищая горло. — Хорошо… Ложись спать. Если хреново будет, зови.

— Да, сэр. Спасибо, сэр. Спокойной ночи, сэр.

========== Делирий ==========

Комментарий к Делирий

Небольшой кусок главы в начале был уже опубликован, если вы его читали, прокрутите дальше. Я решила поменять деление на главы.

Дорогие читатели, оставляйте отзывы, не стесняйтесь, даже если не понравилось, так и напишите:)

Сёрэн падал. Он летел вниз сквозь фиолетовую тьму, мимо выступающих слоистых скал, каменных жил и нервов в кромешное подземелье мироздания. Его тело парило в невесомости и в то же время увлекалось стремительно, подгоняемое черной Schwerkraft, возросшей в десятки раз. Не было конца его полету, но он знал, что бесконечность падения свернулась в капсуле одного-единственного бесконечно малого мгновения, разделяющего прошлое и будущее, — иными словами, Сёрэн заполонил своим существом беспредельность настоящего от края до края. Он вдруг понял, что границы его тела — лишь мираж, самовнушение, чтобы было куда возвратиться сознанию, где пришвартоваться. А на самом деле он — уплотнение в космическом супе, и нет никакой сущностной разницы между его рукой и окружающим воздухом. Он вполне мог выйти через кончики пальцев и поскакать от одной корпускулы к другой, как пловец, покидающий лодку и ныряющий в водяную зыбь. Над головой он узрел необычайное волнистое зарево, догонявшее его отрогами бронзово-золотых, до блеска отполированных всполохов, словно первый рассвет в Четвертый День.

Неожиданно падение прервалось. И Сёрэн из безбрежности неохватного простора переместился в напирающий со всех сторон упругий кокон, а бестелесность его вдруг набухла, налилась тяжелой и плотной, горячей, будто раскаленная плазма, материей. Корпускулами заново обрастал его дух, необозримое мгновение назад носившийся над водою. Частицы жались друг к другу, уплотнялись все крепче, толклись на месте, разогревались, и вот им уже стало жарко и душно в толпе. Перегородчатый, перепончато-радужный, тягучий и тугой кокон охватывал сконденсировавшееся из молекулярной росы тело. Он стягивал руки и ноги, не давал шевельнуться, присоединял свои оболочки мицелием пульсирующих отростков к коже Сёрэна, силится прорасти внутрь его тела.

Теперь он уже не в яйцеподобном коконе, а в теле полупрозрачной улиты, сам пульсирует и извивается, словно лейкохлоридий, смотрит на громадные секвойи миллион лет назад вымершего леса через стенки ее туловища, изнутри ее подвижного рожка-глаза. Его снедает желание. Он погружает затвердевший член в прохладные рыхлые ткани моллюска, трепыхается, проросший в нее конечностями, он хочет… Хочет. ХОЧЕТ. Томительное желание его не имеет никакой определенной цели, но оно настолько выворачивает кишки, что Сёрэн с отчаянием вбивается между внутренними органами в недра своей улиты.

«Подойди», — слышит он среди внезапно обрушившейся тьмы. Пространство сжалось до бетонной коробки. «Встань на колени, существо», — голос излетает из темной глыбы, за спиной которой полыхает каминный жар. «Ты — ничто. Ты — не более, чем подобие и принадлежишь Творцу. Единственная твоя цель — радость сотворившего тебя»,— он ощущает во рту привычное движение чужой плоти, с которой обязан быть одним целым. «Его радость — твое счастье, его наслаждение — твое наслаждение, он хочет тебя – ты хочешь его, он примет тебя — ты прильнешь к его груди. Он — твой творец, податель жизни, охранитель мира, в котором ты живешь. Он — все, и все, что у тебя есть, существо, происходит от него. Не гневи его, ибо гнев опалит тебя, и гнев его так же силен, как его любовь», — плоть движется во рту. Сёрэн должен принять ее, дорожить, как драгоценностью, он обязан любить Его, но Он изливается полынной горечью, подарок Его смраден…

— Господин! — Сёрэн вскочил, вскрикнув, и какое-то время не мог понять, где находится. Хуже того, секунд десять мозг его пребывал в таком невнятном расплавленном состоянии, что Сёрэн не мог вспомнить, как его зовут. Потом что-то как если бы щелкнуло, и томительное, гадкое ощущение распадающегося мышления рассеялось. Сёрэн сразу понял, что горит факелом, и нет сил повернуться на кровати. Голова болела полосой по экватору, и самый огненный ад приходился на глаза. Минут десять он лежал, то закрывая лицо рукой, то вперяя зрачки в слабо светившееся уличными отблесками окно маленькой, заставленной разнородными антикварными мелочами и кунсткамерными чудесами гостиной. Собрав волю в кулак, он все же скатился с надувного ложа на ковер и несколько шагов прополз на четвереньках, поднялся с колен, по-стариковски опираясь на спинку дивана. Сёрэна качнуло, будто на корабельной палубе в штормовую погоду, и он через бурю, свирепствовавшую внутри его организма, двинулся к кованому столику. Его воспаленное воображение неотвязно преследовали кадры, снятые гелиосферным спутником SOHO-29, которые он в детстве готов был пересматривать часами: зернистая и подвижная поверхность звезды, тысячи градусов жара, иногда из нее вырываются непокорные протуберанцы, но сразу же устремляются вспять, закручиваются петлями, игольными ушками, и возвращают похищенную плазму в солнечное родительское лоно… Температура поверхности солнца — 5772 кельвина. Температура поверхности тела Сёрэна…