Продукт (СИ) - "Sutcliffe" - Страница 40

– Вы ведь не серьезно это говорите, – вдруг произнес Сёрэн.

– Твою м-мать… – рыкнул Йорн и отвернулся.

– Зачем вы такое мне говорите?

– Чтобы ты показал мне, что ты будешь делать, если на тебя надавить.

– Я сначала даже поверил… – Йорн наблюдал, как на лице мальчика поблекло и пропало его обычное немного наивное выражение. Сейчас он был очень серьезен и взросл. И холоден. Перед таким Сёрэном господин Аланд, так уж и быть, готов был испытать некоторое подобие неловкости за содеянное.

– Потому что я очень хорошо знаю, как это выглядит, прелесть моя. Ладно, с практическим заданием ты меня обломал, молодец, получишь за это дополнительный сэндвич, – и опять усмешка Сёрэна была совсем не той стеснительной детской улыбочкой, которая Йорна обычно раздражала. Впрочем, сейчас хотелось увидеть именно ее, но мальчик смотрел на господина другими совсем глазами – жесткими и недоверчивыми. – Придется мне ограничиться только голословными высказываниями и надеяться, что ты их хорошенько профильтруешь, как полип. Тебе бы надо лично это пережить, но хотелось бы в контролируемых лабораторных условиях…

– Я вас слушаю, господин Йорн, – ледяным тоном сказал Сёрэн.

– Не надо на меня смотреть, как на морального урода, – раздраженно вполголоса прикрикнул Йорн. – Да, то, о чем я говорю, надо переживать, а не просто слушать. Ты должен не одни лишь звуковые колебания расшифровывать, а всем телом, задницей, если угодно, почувствовать, что ты никому не принадлежишь. Тебе никто не имеет права приказывать. Ни Джек, ни я, ни это гребаное человеческое «государство», которое сидит даже у меня в кармане, – Йорн вынул и продемонстрировал мальчику свой стандартный телефон. – Понятие «Господин» – такая же фикция, как этот голубь, – Йорн указал пальцем на птицу, взмывшую тем временем снова к потолку купола. – А смысл моей аналогии заключается в следующем: ты можешь смотреть на него двояко. Даже зная, что это просто механизм, набитый электроникой, ты можешь пропустить через себя придуманную про него историю, намеренно забыть о том, что это кусок пластмассы, после чего ты полюбишь его как божественное чудо, будешь обращать к нему свои мечты, чаяния и мольбы. В конце концов тебе начнет казаться, будто если ты пнешь его ногой, нога твоя почернеет и отвалится. Даже когда он примется выклевывать тебе глаза, ты побоишься свернуть ему шею. А можно всегда держать в голове мысль о том, что это просто прибор, такой же, как утюг или пылесос. Как бы он перед тобой не кочевряжился, как бы ни подбивали тебя все вокруг преклонить перед ним колено, и даже если тебя насильно поставят перед ним на четвереньки, ты всегда можешь выбрать правильное внутреннее отношение. Твой «хозяин» и прочая высокопоставленная шушера – это мясо, – Сёрэн поежился от последних слов. – Если бы наш предок несколько тысяч лет назад встретился с таким вот «Наставником» где-нибудь посреди высокогорной тундры Тибета, знаешь, что бы он сделал? – Сёрэн неуверенно покачал головой. – Сожрал бы. Потому что хомо рапакс сильнее и выносливее человека, у него значительно выше скорость реакции, лучше память и он способен быстро обрабатывать и запоминать большие объемы информации. Человек по-настоящему силен только в стаде, а стадо сильно только за счет глупости каждой отдельной единицы. Бывают умные люди – вселенски, экзистенциально умудренные, даже просветленные – но их отличает то, что они не стремятся встать ни вместе с толпой, ни во главе оной. Тем паче, не стремятся конструировать себе из сирот маленький угнетенный народец.

– Господи… – промолвил Сёрэн, словно громом пораженный, и закрыл глаза ладонями. Йорн вздрогнул, хотел, было, напомнить про приклеенные полоски, но заметил, что Сёрэн их намеренно не касается – усвоил наставление.

– Что такое?

– Господ… – мальчик перешел на едва слышный сиплый шепот. – Господ можно… е… есть?

– Можно, конечно, – отозвался Йорн. – Такая же органика… Только не вздумай попробовать, – господин Аланд с подозрением прищурился на птенца.

– А что будет?

– Сёрэн, серьезно? Ты обалдел, что ли? – зашипел Йорн. – Я тебе этот пример привел чисто умозрительно, чтобы немного ауру сакральности попритушить. Сколько для тебя новостей сегодня: и спаривать господ, оказывается, можно, и жрать.

– Я не понял, в каком смысле вы говорите… Простите, нет, я ничего такого не думал.

– Ну, конечно, не отравишься, – усмехнулся господин Аланд. – Пойдем, я тебе еще кое-что покажу.

Двое нелюдей отправились вперед к хору, где между рядами сидений скрывалось чудище с хвостом из пластиковых позвонков. Чудище среди чудищ. На мизерикордах и подлокотниках скамеек можно было разглядеть множество резных деревянных рож, монстриков и целые картины благородного человеческого бытия, каковые зачастую оказывались не вполне приличными, что не ускользнуло от цепких глаз Сёрэна. Йорн с усмешкой следил за тем, как мальчик бросал взгляд то на спущенные штаны присевшего человечка, то на пиликающего на скрипке музыканта, то на целующихся влюбленных в кустах, то на голую парочку, преследуемую господином с мечом. Даже здесь, в святая святых духовного существования – ну, когда храм таковой являлся – человек не устоял перед тем, чтобы воспеть свою физиологию и бытовой уклад. Брайан это называл «художественным самоиспражнением».

Покинув хор, Йорн потянул Сёрэна за рукав, потому как парень собрался идти дальше, разглядывать сверкающую позолотой готическую конструкцию алтаря. Йорн же имел намерение оставить блестящие побрякушки на десерт.

– Это потом, – сказал господин Аланд и повел ракшаса к нише, где стояла статуя распятого Христа работы Элиаса Гордона. Знаменита она была тем, что скульптор сделал ее по заказу собора, а потом до самой смерти отказывался отдать патрону, ссылаясь на то, что созданием ее руководило дьявольское наущение. Он считал, что статую нельзя вообще никому показывать, но в то же время панически боялся ее разрушить. Юридическая служба собора Святой и Неделимой Троицы отсудила у наследников право на скульптуру великого эйдетиста, ссылаясь на результаты психиатрических экспертиз, проведенных в последние годы жизни скульптора. Ему поставили параноидальную шизофрению, поэтому можно было апеллировать к тому, что Гордон сам не знал, что творил, когда разорвал контракт. Собору Или была очень нужна его скульптура. Когда интерес к чудотворным реликвиям и мощам святых окончательно угас под давлением атеистической пропаганды Системы – причем мощный удар был нанесен финальным заключением о поддельности Туринской плащаницы – крупные храмы постарались обзавестись произведениями современного искусства. Раздобыть подходящие по тематике, художественному уровню и привлекательные для широких масс работы оказалось на порядок сложнее, чем приобрести мироточивые иконы. Поэтому адвокаты перегрызли не одну глотку за «Иисуса». Но «Иисус» Гордона был именно скульптурой, а не святым образом, и его разместили словно бы чуть стыдливо на месте почетном, но не бросающемся в глаза.

Сёрэн с опаской подошел к статуе и встал позади Йорна, выглянул из-за его плеча. Господин Аланд молчаливо рассматривал высившуюся на пьедестале скульптуру немного более натуральной величины. Благодаря неуловимой игре с масштабами, Иисус казался величественным без буквалистского преувеличения его линейных размеров. И он действительно внушал липкий ужас, Йорн понимал, почему Сёрэн спрятался от зловещей фигуры у него за спиной. Он также понимал, почему импозантную статую пытались отчасти лишить ее гнетущей силы, задвинув в нишу. Любой, имеющий глаза, мог видеть застывший в металле кошмар. Клерики не могли этого не видеть. На сопроводительной карточке пиар-служба написала, что Элиас Гордон отлил из бронзы фигуру Христа, принесшего себя в жертву во искупление грехов человечества, но эти слова были ложью. На кресте Элиаса Гордона повис в последнем изнеможении безумец, вместе с толпой таких же безумцев ждущий чуда. Он любил их, а они любили его. Он конвульсировал ради них, а они в трансе глядели на его пытку, алкая спасения для себя и воскрешения для него. Но спасения не было. Не было и чуда. Гордон изобразил Христа в самый последний момент существования, когда мозг его еще функционировал. Через мгновение он обмяк и умер, высосанный людьми, отдавший себя для их духовного пропитания. Люди жаждали оказаться посрамленными перед божественным величием, а Спаситель просто умер. Толпа потопталась и начала расходиться в неловкой тишине. Чудеса случились позже – в текстах, в РП-фанфикшене, в театральных представлениях мистерий и картинках. Христа не хотели отпускать, его решили привязать к себе навечно, до Страшного Суда, до Небесного Иерусалима. Заставили всемогущую жертву, не смыкая глаз, сторожить стадо обездоленных распинателей. Не хотели поверить, что все, что случилось, – случилось. Они совершили нечто гигантское, непоправимое, страшное и дарующее надежду на преображение всего человечества ввиду самого вселенского масштаба поразившего их безумия. Сумасшествие такой магнитуды не могло быть ничем иным, как безумием божественным, ниспосланным для свершения великого замысла. Оно должно было повлечь за собой возвышение, полное преображение, привести на новую ступень бытия, к иному измерению прозрения. Случившееся лишь с тупой и вульгарной точки зрения может показаться глупостью. Безумец – не то же самое, что дурак. Бог открывается безумцам. Нельзя познать бога и остаться в здравом рассудке…