Продукт (СИ) - "Sutcliffe" - Страница 36

- И что этот сделал?

- Он взял и удалил фильм, – с неподдельной болью и злой досадой ответил Сёрэн. – Ну и… в общем… – он смолк и отвел взгляд, но Йорн обратил внимание на то, как мальчик нервозно сглотнул, словно у него рот рефлекторно наполнился слюной из-за каких-то воспоминаний. – Он сказал, что хочет проверить, не забыл ли я, как выполнять свои обязанности, а то, если я запомню… менделеев-таблицу, у меня из головы все главные знания вывалятся, потому что там мало места. Мне кажется, это неправда, потому что со мной такого никогда не было, чтобы я запомнил что-то одно, и из-за этого забыл другое. Я бы тогда вообще все начал забывать, потому что я никогда по стольку сразу не узнавал, как сейчас с вами, сэр, и с госпожой Лизбет. Но я все очень хорошо помню, – последние слова произнесены были весьма жестко, и даже ноздри у юного ракшаса хищно раздулись на секунду. – Господин Йорн, как вы считаете, он правду сказал?

- Сёрэн, это гнусная, подлая, низкая ложь, чтобы обесценить твое воистину Ламарковское стремление стать лучше, – рыкнул Йорн.

- Но Ламарк же неправ! – возразил Сёрэн, кажется, испугавшись, что и в документальных фильмах ему солгали.

Йорну опять стало невыносимо тяжело от его взгляда. Господа вроде него, из старой Оксбриджской тусовки, свысока смотрели на упростившийся до нельзя и скатившийся до примитивного развлечения жанр документального кино для широких масс с его непроверенной, непоследовательно, дилетантски и тенденциозно поданной информацией под разжиженным научно-просветительским соусом. А для мальчика телевизор стал единственной школой, окном в космос научной абстракции, не уничтоженным лишь по случайности источником вдохновения – одним словом, Библией для неграмотных и обездоленных. Сёрэн был словно детеныш макаки в хрестоматийных экспериментах Гарри Харлоу, приникший в поисках тепла и жизненного опыта к бездушной стальной конструкции с соской. Может быть, Лизбет намекнуть, чтобы она его приобняла разок-другой? А то пацан знает только, как лапают и мацают, но не обнимают…

Наконец, Йорн заставил себя ответить:

- Относительно трансфигурации овцы в жирафа Ламарк, скорее всего, неправ. Но я сейчас говорю о жаждущем познания разуме. Ламарк жил в такое время, когда человек был заражен идеей совершенства. Это сейчас мы в обществе слабаков-нигилистов, прячущих свою неспособность к высоким устремлениям за ширмой копеечного скепсиса, так сказать. А Жан Батист просто немного перестарался, спроецировав сознательное желание разумного существа стать лучше на историческое развитие популяции неразумных существ. Но ты же – вполне разумное существо, согласись?

- Я не знаю… мне после той ночи противно было даже включать видео… Я попробовал, но у меня было постоянное чувство, что Наставник стоит за спиной и опять заставит доказывать, что я ничего не забыл из его уроков, поэтому я даже не мог сосредоточиться, бросил все.

- Ур-роков… – процедил Йорн и оскалил правый клык. – Говнюк своего добился.

- У вас нет фильмов? – спросил вдруг Сёрэн с надеждой.

На что Йорн солгал живо и твердо:

- Нет. У меня только книги и лекции. Подберем тебе то, что интересно, из научной литературы. Сёрэн, пойдем уже, а то мы как два дурака: встанем среди дороги и разговоры разговариваем по полчаса. Уже второй раз. Анатомировать твой замысловатый внутренний мир чрезвычайно увлекательно, но надо грести жгутиками.

- Да, конечно, сэр, пойдемте.

Мальчик против ожидания не извинился, а лишь тихо хихикнул. Наверное, можно почитать за хороший знак. Что ему представилось? Эвглена зеленая с жгутиком и глазиком? Йорн тоже усмехнулся и подумал, что для парня надо скачать какой-нибудь школьный тест по естественным наукам, посмотреть, что он усвоил из перепавших ему огрызков. Йорн, кажется, начал постепенно вникать в теоретический базис, который политтехнологи Джека подогнали под эту скверную пародию на образование для рабов. Только они забыли с кем связались – с идеальной машиной анализа и систематизации, а не с инертным мозгом человеческого тинэйджера, у которого большая часть ресурсов уходит на взаимоотношения с самим собой и с себе подобными. Господа не знали Йорна Аланда в семнадцать лет, они не представляли, чем занят мозг ракшаса-подростка, насколько он равнодушен к человеческим страстям и оттого открыт для познавательной деятельности высшего порядка. Впрочем, Йорн признавал, что в плане любви, понимания и бескорыстного интереса к своей персоне он оказался в тот период жизни весьма избалован. Сёрэна всего этого лишили, поэтому он нашел утешение в говорящем ящике.

«Хотя бы кожу не содрали с тебя, и то ладно, есть, с чем работать…» – подумал Йорн.

Он наблюдал, как мальчик нерешительно вошел в воротца Галилейской паперти, чуть вжимая голову в плечи и безотчетно теребя пальцами перекинутый через плечо хвост. Йорну до сих пор было удивительно вообразить, что без искусственного вмешательства у него вместо смоляной гривы с отблесками воронова пера должны быть такие же светлые волосы, идущие по всей длине мелкой волной. На секунду жуткое чувство пробрало от вида Сёрэнова высоко завязанного блестящего хвоста, словно мальчик был свеже-штампованной золотой монетой или архитектурным проектом, отстроенным взамен старого в точном соответствии с оригинальными чертежами, без самоуправства и самодурства, имевших место при первой попытке. Джордж был прав: встреча с двойником – это тяжкое экзистенциальное испытание.

Господин Майерс тем временем, предупрежденный о том, что ему нельзя громко самовыражаться в храме господнем, уверенно и с серьезным очень видом процокал следом за юным ракшасом по сильно стершимся керамическим плиткам пола. Возле узкого и довольно приземистого дверного проема, через который вистой открывался протяженный неф, Сёрэн опять застопорился и словно бы в испуге посмотрел на господина Аланда.

– Все в порядке, Сор?

– Да-да, сэр, – ответил мальчик, но на благородной физиономии его отразилась внутренняя борьба непонятного Йорну свойства.

– Тогда вперед, – господин Аланд приоскалил клыки.

Мальчик кивнул и прошмыгнул в дверь. Именно так – прошмыгнул, как мышонок, торопливо прошел по гремучему пандусу для колясочников, но дальше проследовал не вперед по кораблю, как все уважающие себя граждане, а отошел к северной стене и там встал около стенда с напитками.

– Приплыли… – произнес Йорн вслух и отправился вслед за олененком. Вид у Сёрэна сделался и вправду смутно странный. Ничего экзотического он, правда, не делал, просто встал возле укрытия и сконцентрированно сканировал церковное убранство. Заострившийся взгляд ракшаса исследовал пучки колонн, обрамлявших вход в неф, они походили на стволы тысячелетних дубов. Затем глаза его устремились к сводчатым потолкам, и Сёрэн нерешительно покосился на частично видную из угла роспись главного нефа. Йорн встал рядом с ним, скрестив руки, и привалился спиной к стене, сосредоточенно следя за пацаном. Еще не хватало, чтобы ракшас опять что-нибудь учудил. Майерс невозмутимо сел рядом, привалился к ноге господина. Внезапно Йорну подумалось, что ему никогда не приходило в голову вот так остановиться и оглядеть интерьер собора, спрятавшись в углу с автоматом для снеков и напитков. Подход, прямо скажем, нетрадиционный. Западная башня под таким ракурсом смотрелась необычно. В тишине величественного здания гулко разносились голоса немногочисленных туристов и детские крики, а общепитовский звон посуды долетал из церковного кафе, напоминая Йорну о столовой колледжа Сейнт-Джонс. Йорн заметил также, что у парня на шее частыми толчками пульсирует артерия, но минуты через три удары стали затихать. Тогда он переменил позицию и тихо спросил: – Дальше будешь смотреть?

Сёрэн резко обернулся на его голос, шумно сглотнул.