Продукт (СИ) - "Sutcliffe" - Страница 14

— Завтракать будешь, Сёрэн? — Йорн намеренно сформулировал приглашение в форме вопроса. Парень почти ничего никогда не просил.

— Если мне позволено, сэр, — ответил ракшас.

— А если я скажу, что не позволено?

— Йорн! Ну, хватит!

— Лизбет!

— Пока достаточно, еще будет время, — жестко отрезала госпожа Лизбет.

— Я еще и не начинал, — слегка огрызнулся Йорн и, холодно глянув на супругу, отвернулся.

— Садись, сейчас я тебе приготовлю…

— Нет уж, давайте по-другому поступим, — вдруг опять вклинился господин Йорн. — Поскольку он не гость, а субстанция совсем другого порядка, я предлагаю, чтобы Сёрэн немного начал осваиваться, — тон его прозвучал спокойно, но явно намекал на то, что возражений господин не потерпит даже от супруги. Госпожа Лизбет недовольно отмахнулась. — Юноша с фингалом, вы стейк прожаренный предпочитаете или как?

— À point, сэр, — неожиданно ответил мальчик по-французски. Йорн и Лизбет переглянулись.

— Тогда вообще все просто, если а пуа, — сказал господин Йорн. — Гарнир уже стоит на подогреве, твой стейк в холодильнике. Сейчас идешь, достаешь его, — Сёрэн кивнул и позволил себе хитро ухмыльнуться, после чего направился на кухню. Господин Майерс, естественно, выскочил из укрытия и побежал за ним. — Да-да, проконтролируй, покажи, где твоя еда, а где его… le Petit Douanier…- Йорн сначала хотел пошутить про то, как бы Сёрэн не прихватил еще и еду Господина Майерса, но воздержался, подумав, что пес поймет эти слова буквально и будет настроен против пришельца. И хрен потом втолкуешь фундаменталисту, что шутить разрешается даже о самом сокровенном. — Берешь квадратную сковороду, специи, соль крупную. Конфорку левую ближнюю выше середины ставишь где-то. На панели регулятор… — Йорн увидел, что мальчик, хоть и обращается с техникой на «Вы», но соображает быстро. — Подожди, сначала сковороду прогрей, потом мясо положишь. Полторы минуты с одной стороны, потом переворачиваешь, температуру уменьшаешь и еще столько же. Я засеку, — он взглянул на мощные многофункциональные часы на изрезанном узорами запястье.

Когда мальчик с благоговением принес тарелку со стейком и поставил на стол, словно подношение на алтарь, Йорн хитро посмотрел на Лизбет.

— Может?

— Как госпожа Нино говорит? — ответила Лизбет, чей порыв уберечь агнца от жизненных невзгод супруг с известной беспощадностью прихлопнул суровым тычком в реальность. — «Под мудрым руководством комрада Аланда»?

— Да хоть бы и так, хотя обиден ваш намек, моя королева. Доволен собой, Сёрэн? — он обратился снова к юноше.

— Да, сэр, — мягко улыбнулся Сёрэн, усаживаясь за стол.

— Давай. Attack!

— А можно поделиться с Господином Майерсом? Он тоже помогал, — сказал мальчик и, пожалуй, впервые улыбнулся с иронией. В отличие от своего генетического прототипа, выражать мысли фигуративно юный ракшас не имел привычки — во всяком случае, не в присутствии господ. Микроскопическая язвинка далась ему, кажется, через ощутимое самопреодоление.

— Немного только. Сам ешь. И остуди, прежде чем ему давать. Съедобно?

— Да, сэр. Хорошо получилось.

Выждав несколько минут, пока юноша с фингалом утолит голод и немного расслабится, Йорн решил завести разведывательный разговор.

— Как у тебя пошла вчера Одиссея? Понравилось?

— Очень, сэр. Я начал с тринадцатой песни и прочитал десять страниц.

— За целый день? — удивился Йорн.

— Я просто очень много раз отрывался, чтобы посмотреть некоторые слова, потом возвращался, — Сёрэн смутился. — Когда вы рассказываете, у меня почему-то нет ощущения, что я многое не понимаю, а когда стал читать… Я никогда не видел столько слов на одной странице, честно говоря. И то, что они так густо напечатаны создает сложности. Но я почти все запомнил, и чем больше я повторяю, тем лучше представляю историю. Никогда такого не испытывал. Хотел бы вас поблагодарить за то, что вы мне рассказали и дали книгу, сэр, — в том, как парень отчитывался о проделанной работе, опять слышались отголоски муштры и некоторой вымученности во фразах, но прекрасные глаза горели неподдельным энтузиазмом.

— А какой у тебя любимый момент в этой тринадцатой песне? — поинтересовалась Лизбет.

— Там есть классный момент, — льдистые глаза мальчика сверкнули. Прожевывая, он вежливо закрыл губы бумажной салфеткой. — Простите… секунду. Это в конце…

…Так сказав, к Одиссею жезлом прикоснулась Афина.

Сморщилась тотчас на члене упругом прекрасная кожа…

— «На членах упругих», — поправил Йорн, закусывая губу, чтобы не засмеяться. Юноша запнулся и в недоумении на него посмотрел. — На конечностях. На всех частях тела, — пояснил господин. Сёрэн поднял брови, с испугом извинился за ошибку и продолжил:

Череп от русых волос обнажился; и все его тело

Сделалось сразу таким, как у самого дряхлого старца.

Мутными стали глаза, такие прекрасные прежде.

Тело рубищем скверным одела его и хитином…нет… простите… хитоном —

Грязным, рваным, насквозь прокоптившимся дымом вонючим.

Плечи покрыла большою облезлою шкурой оленьей.

Палку в руки дала Одиссею и жалкую сумку,

Всю в заплатах, в дырах, и перевязь к ней из веревки…

— А чем тебе так полюбился именно этот фрагмент? — спросила Лизбет, когда мальчик закончил читать гекзаметры чуть сбивчиво, но с нескрываемым удовольствием от того, что его внимательно слушают. У него был своеобразный акцент — американский, но с проскальзывающими иногда азиатскими интонациями и элементами артикуляции. Голос его, хоть и похож был необыкновенно по тембру на голос Йорна, звучал куда более мягко и вкрадчиво. Спутать двоих было бы невозможно.

— По-моему, это самоочевидно… — заметил Йорн.

— Господин Аланд, вы не соблаговолите ли ненадолго заткнуться? — улыбнулась Лизбет не то, чтобы угрожающе, но и не очень-то нежно. Господин Аланд поднял руки, капитулируя без переговоров.

— Мне представляется… — начал мальчик, — это так необычно, когда у тебя одно тело, но вдруг оно становится совершенно другим, и ты совершенно не можешь себя узнать, и другие тоже не принимают тебя за тебя. Но ты же знаешь, что ты — это ты, и в то же время совсем не ты. Я, наверное, немного знаком с этим чувством, потому что я надевал костюмы для квеста, и в них я тоже чувствую себя совершенно другим. Но у Одиссея ведь не только одежда, он сам стал старым и некрасивым. Мне очень интересно такое вообразить. Вообще Одиссей очень находчивый герой.

— Ну, на то он и Полиметис, сиречь Хитрожопый, — плавным голосом произнес Йорн, наблюдая мелькнувшую на лице мальчика ухмылку. — К слову, ты какой-то квест упомянул? — задал вдруг вопрос Йорн и напряженно прищурился на Сёрэна. Он с почти плотоядным вниманием следил за каждым душевным порывом, отражавшимся на детально изученном за сорок семь лет и в то же время совершенно чужом лице. Под благообразной маской протекала непознанная внутренняя жизнь мальчика, которого все существо Йорна отказывалось называть богомерзким словом «клон». Сейчас у Сёрэна взбугрились валиками желваки на челюстях и дернулись нервически мышцы на шее. Он сглотнул.

— Я думаю, вам это не будет интересно. Я не хотел бы вас утруждать, — неожиданно Сёрэн повернулся к Йорну и несколько секунд, против своего обыкновения, смотрел ему прямо в глаза. Йорну эти несколько секунд казалось, что на дворе 207* год, и он смотрит на себя в зеркало волчьим ненавидящим весь мир взглядом. Не хватало только частично парализованной левой щеки с едва начавшим заживать сквозным порезом до самого уха. Перемена была разительная и весьма, надо заметить, внезапная.

«И всколькиром же тебя отымели на этом квесте, мальчик мой?» — подумал про себя господин Аланд.

— Хорошо, — ответил господин Йорн, давая понять, что к своему вопросу все равно вернется — живым от него еще никто не уходил. — А тебе понравилось, как Одиссей сбежал из пещеры Полифема?