Александровскiе кадеты (СИ) - Перумов Ник - Страница 56

Две Мишени тоже не давал ни отдыха, ни срока.

— Седьмая рота! Ориентир — отдельно стоящая сосна на пригорке, легко бегом марш!.. Головной дозор, пошли!.. Правый!.. Левый!.. Арьергард! Помните, господа кадеты, сколько несчастий и неудач в Маньчжурии претерпели те горе-командиры, что пренебрегали походным охранением!..

Седьмая рота дружно топала по усыпанной палой листвою тропке. Федор попал в головной дозор; требовалось во-всю крутить головой, ибо Две Мишени с капитанами Коссартом и Ромашкевичем расставил по обе стороны тропы чучела стрелков с винтовками, и дозору вменялось в обязанность вовремя поднять тревогу.

Бедняга Петя Ниткин влачился, «аки Иов на гноище», как сказала бы няня. Арьергард для того и был предназначен, чтобы слабосильные кадеты не оставали бы слишком сильно. Только вот зря Две Мишени поставил туба Севку Воротникова — здоровенный второгодник не упускал случая подгонять других хворостиной, пока Коссарт на него не прикрикнул.

Кое-как добежали, и головной дозор пропустил всего одного из пяти манекенов.

— Всё равно много, — покачал головой командир роты. — Господа кадеты! Усложняем задачу. Теперь при движении назад надлежит открывать огонь по обнаруженному неприятелю!

Огонь? — удивился Фёдор. Из чего же это огонь?

Коссарт с Ромашкевичем меж тем вытащили из кустов явно заранее припрятанный там ящик.

— Господа кадеты, прошу внимания. Как вам, конечно же, известно, Давид смог поразить Голиафа, из простой пращи. Пращами мы, увы, не владеем, зато есть вот это, — Две Мишени выпрямился, держа в руках самую обычную, любому мальчишке знакомую рогатку. Правда, явно сделанную не на коленке, в мастерских, с хорошей резинкой. —

— Каждый кадет, — внушительно сказал Константин Сергеевич, — должен уметь стрелять изо всего, что окажется под рукой. Из того, на что обычные солдаты противника даже не посмотрят, что покажется им смешным и даже глупым. А ну-ка, кто из вас сможет поразить из рогатки ну хотя бы вон то дерево?

Седьмая рота загалдела и запрыгала. От добровольцев не было отбоя.

Из того же ящика явились и камушки.

Оказалось, что среди господ кадет почти все владеют рогаткой, что называется, «от господа Бога», как выразился Коссарт, видя, как от соснового ствола отскакивает целый град каменьев.

— Отлично! Теперь, седьмая рота, при обнаружении неприятеля головной или боковой дозоры подают команду «противник справа» или «противник слева», указывая направление. Все остальные немедля разворачиваются в цепь, как на строевых занятиях, ведя огонь из личного оружия. Следует также помнить об экономном расходе боеприпасов — вещевые мешки с патронными сумками не бездонные.

В общем, скучать не приходилось.

С Костей Нифонтовым Федя старался ничего не обсуждать. Зачем, думал он, всё равно не переубедить. Я ему слово — и он мне в ответ. Да и другие заботы есть.

Следующий отпуск последовал только через три недели после первого. На сей раз за Петей Ниткиным приехал тот самый «дядя Сережа» — низкий, пухлый генерал совершенно не воинственного вида, зато в собственном автомоторе. Судя по Петиному выражению, дома у господина кадета было «всё сложно».

— Я б лучше к тебе снова, — вздохнул Ниткин, складывая и убирая письмо от родни. — Так хорошо было…

— Чего ж хорошего, — буркнул Федя, — чуть не переругались…

— «Чуть» не считается, — сказал Петя наставительно. — Зато пироги какие были! М-м, объедение!..

— Можно подумать, у тебя дома пироги не пекут…

— Пекут, да не те, — вновь закручинился Ниткин. — Твоя няня, она с душой. А дома — не, потому что велели.

Федя спорить не стал, просто удивился, каким это образом такой любитель покушать, как Петя, ухитряется различать пироги «с душой» и «без души».

Всё оставалось тихо и в Петербурге, и в Гатчино. Вовсю строился новый вокзал взамен повреждённого взрывом, починили монорельсовую дорогу и решили её продлить — до Варшавского направления. Честно говоря, даже о бомбистах и загадочной потерне Федя стал забывать — потому что Ниткин всё ещё возился с отмычками, следить за подозрительным местом никак не удавалось, да и вообще хватало других забот.

И только Лев Бобровский, как оказалось, от намерений своих отступать не намерен.

Императорский дворец в Гатчино. Вид со стороны парка.

Ноябрь-декабрь 1908 г.

В воскресенье вечером, уже в самом конце ноября, когда все вернулись из отпусков, в дверь «федипетиной» комнаты решительно стукнули.

— Чего тебе, Бобёр?

Вид Лев имел весьма решительный.

— Покуда вы тут петюкаетесь, я уже сам всё достал!

И извлёк из кармана странный инструмент, похожий на складной нож, только вместо лезвий — странного вида крючки и пилочки и тёмной, не отблескивающей стали.

— Настоящая воровская справа! — похвастался Бобровский. — Добыл вот. Мочи нет ждать, когда вы с Ниткой всё сами сделаете!

Петя сконфузился. Дело и впрямь продвигалось медленно — всё приходилось делать тайком и украдкой.

— Лева, а откуда ж такое? — даже на глаз вещь была сделана тщательно, под заказ. Такое у Феофил Феофилыча в оружейной лавке не купишь.

— Места знать надо, — буркнул Бобровский. — Старший брат подсобил. Им для спелестологiи всякая снасть требуется. В том числе и старые замки открывать.

— Давай-ка попробуем, — Петя потянулся к отмычкам и Лев, как ни странно, и бровью не повёл.

Ниткин долго колдовал над старым замком, бормотал что-то себе под нос, глядел в собственные чертежи и записи; пока наконец что-то не щёлкнуло; дужка замка откинулась.

— Уфф, — выдохнул Петя. — Не просто это. Ой, как не просто! Это-то замок старый, безо всяких хитростей. А те, что поновее?..

— Увидим, — Бобровский нетерпеливо сунул отмычки в карман. — Ну, всё — пора снова идти.

— Мы же обещали… — промямлил Петя, умоляюще глядя на Федора.

— А мы там и не будем лазить! Быстро — р-раз, и обратно. Дорога известна. Одна нога здесь, другая там.

…Тащиться в подвалы Феде совершенно не хотелось. И потому, что сам он со временем изрядно разуверился в словах Бобровского насчёт бомбистов; и потому, что глупо было бы попасться, когда в корпусе столько всего происходило интересного — и стрельба, и боевое фехтование, и рукопашный бой, и ориентирование на местности, и военные игры; даже всякие французские-английские-немецкие не так досаждали ему, хотя, если б не Петя, не видать ему приличных баллов по этим предметам. В общем, дня кадету Солонову не хватало, вечером он засыпал, как убитый, едва голова касалась подушки, и он очень удивлялся, просыпаясь под звуки побудки — как так? Ведь только что ж глаза смежил!

Ну, а самое главное — очень стыдно было обманывать Ирину Ивановну. Ужасно стыдно, Федя даже сам себе удивлялся.

Госпожа Шульц словно бы взяла особое шефство над седьмой ротой. Она всегда появлялась как из-под земли, и всегда каким-то чудом знала, что происходит: что кадет Сашка Маркин-второй, самый мелкий и слабосильный во всей роте, неведомо как зачисленный в Корпус, опять рыдал полдня, забившись под парту в пустом классе и лепетал, что убежит домой; что Севка Воротников опять получил плохое письмо от матери, из далёкого гарнизона — что младшие болеют, отцова жалованья не хватает и выслать ему к Рождеству даже пару рублей никак не возможно; что Варлам поссорился с Вяземским, и дело того и гляди дойдёт до той самой дуэли между кадетами, о которой так много говорили в самом начале офицеры-воспитатели…

Всё-то Ирина Ивановна знала. Петя Ниткин шутки ради пустил слух, что есть, дескать, люди, умеющие улавливать «мыслительные волны» других, и госпожа Шульц как раз из таких, чем вызвал немалую панику — что касалось науки, Петя слыл непререкаемым авторитетом.