Глиномесы (СИ) - "Двое из Ада" - Страница 34

— А… Грача? — Серый порвал перчатку, которую натягивал на руку. На его лице прошла эмоциональная буря — от радости и счастья до непонимания и недоверия. — Потому что он его… сожрал? — сощурился молодой человек, внимательно вглядываясь в Добрынина.

— Нет. Потому что грач был рядом и оставил напоминание. — Добрынин выдохнул. Хватало того, что Серега не убил его на месте — но все же поворачиваться, встречаться взглядом с Зайцевым еще было страшно и стыдно.

— Не самая популярная птица. Не думал я, что кто-то еще ими интересуется так плотно, — задумчиво заключил Серый. Он снял оставшуюся целой перчатку и взял эскиз и черный карандаш, чтобы поправить рисунок. Судя по совершенно опустошенному виду, Серый решил, что Добрынин отмечает на своем теле кого-то другого. И имел наглость прийти и просить этого у Зайцева. — А композиционное решение на мое усмотрение? Посидите тогда, прямо сейчас и сделаю…

— Когда я был в твоем возрасте, я служил тогда… — неожиданно вступил Добрынин, задумчиво потирая руки и опустив голову. — И к нам в часть пришел грач. Молоденький еще, с перебитым крылом… Очень не доверял людям. Давал кормить себя, в помещение шел, но первое время был тем еще вредителем. Всю деревянную мебель, какая была, расклевал, занавески единственные попортил. Но мы с товарищем поймали его, перевязали как могли, выходили… Он поправился, стал летать. Мы его и выселили. Думали, уйдет. Но почти каждый день я находил на подоконнике всякую мелочь… Монеты, цветные стеклышки. Он таскал их прямо до дембеля. А потом я уехал… Даже жаль было. Если б была возможность, я бы его себе взял, наверное. Но не судьба…

Серый только хмыкнул, продолжая орудовать карандашом ровно до того момента, как Илья Александрович закончил. Потом он молча развернул к мужчине исправленный эскиз. Теперь перья разлетались в разные стороны от ощетинившегося медведя. Может быть, Серега что-то для себя и понял, может быть какой-то намек смекнул, но виду не подал.

— Как вам теперь? Если хотите, чтобы дать связь с татуировкой Зоряны, могу добавить на заднем плане синицу…

— Мне нравится. То что надо. А синица… Хорошая идея, — Добрынин улыбнулся шире. Отлегло. — Тебе не трудно?

— Если я предлагаю, значит, нет, — серьезно парировал Серега и снова уложил рисунок на стол. Ему хватило минуты, чтобы дать едва заметному силуэту ожить. — Получится сложная и многоступенчатая вещь. Надеюсь, вы меня надолго запомните… И помянете хорошим словом перед друзьями. — Зайцев поднялся, вручил Добрынину лист и попросил держать навесу лицевой стороной назад, чтобы он мог перенести контуры.

Так и делали. Добрынин сидел, немного ссутулившись, чтобы натянуть кожу на спине, и держал эскиз. Работали в молчании — хотя каждая встреча затягивалась на несколько часов. Сложная была татуировка, детализированная очень. А времени у обоих было в обрез. Добрынин порой интересовался, не отрывает ли Зайцева от диплома, все ли тот успевает. (Серега отмахивался, фыркал и просил не поднимать неприятные вопросы во время приятного занятия, а то у него «упадет творческий потенциал».) Порой — рассказывал что-то будничное: про Зоряну, про заказы на керамику. Вместе с краской на коже прочно отпечатывались совместные воспоминания. Чувства. И чем чаще Илья виделся с Серегой вот так, вне стен университета, тем свободнее чувствовал себя. И так хотелось забыть обо всем… Но каждую неделю-две ему приходили письма с сугубо учебными вопросами, а Добрынин писал на них сугубо учебные ответы. И все попытки простить себя и освободить ломались о ту же стяжающую правду.

Через полтора месяца татуировка на спине была готова, и Добрынин красовался перед зеркалом в салоне. Медведь вышел невероятно живым, объемным — гораздо ярче, чем на бумаге. Развитая широкая спина богатыря Добрыни стала достойным фоном. Но на этом заказ еще не считался выполненным. Оставалась сравнительно маленькая — на несколько часов — работа по перекрытию шрама. Снегирь на ветке. Опасно милое украшение для мужественного пресса, над чем Илья уже успел расшутиться.

Он явился солнечным апрельским воскресеньем с неожиданно тяжелым рюкзаком. Валера уже сам почти начал принимать Добрыню за своего, а потому без проблем пропускал прямо в мастерскую, даже если Сереги временно не было на месте — как в тот раз. Зайцев вышел за кофе. А когда вернулся — увидел сияющего Добрынина и пару глиняных кружек в светло-серой глазури с рельефными черными птицами на них. Они очень напоминали Серегину татуировку — и стоило ли сомневаться в том, что изготовлен этот маленький чайный сервиз был специально по адресу?

— Я решил сделать тебе подарок. В благодарность за хорошую работу, — пояснил Илья Александрович, любовно вертя в руках одну из чашек и осматривая придирчиво — не найдется ли где сколов, трещин. А когда Серега приблизился, она оказалась уже у него в ладонях. И тогда Добрынин впервые увидел обычную, настоящую, ту самую Серегину улыбку, которой Зайцев раньше столь безрассудно разбрасывался.

— О-о-о-о-о-о-о-о, как красиво! Спасибо! — радовался студент, проворачивая хрупкую вещицу в ладонях. Знал бы Добрынин, что Серега так не радовался никогда и никакому подарку, хотя видел в своей жизни множество дорогих безделушек. Но Илья не знал, а светлые глаза любителя грачей сияли и искрились. — Блин, такую охрененную вещь нельзя ставить в общаге. Хорошо, скоро заканчивается учеба, перееду куда-нибудь и найду для них улетное место. Вот это сюрприз! Спасибо!

Серега было сделал шаг навстречу, руки дернулись в широком жесте, но… все тут же спряталось за обыкновенным рукопожатием. Крепким, душевным, но простым и скомканным. И все же на него Добрынин ответил от души. Потому что не догадывался Серега — но именно этот ответ для Ильи был самым лучшим, чего можно было ожидать теперь. После всех бед, обманов и тишины.

— Я рад… Надеюсь, они прослужат тебе долго. Даже если наши пути разойдутся, когда ты выпустишься… — в Добрыниной улыбке читалась грусть. Преждевременная, а оттого, казалось, гораздо более глубокая. Но много ли скажешь одной такой улыбкой? Да и тема сменилась быстрее, чем чтобы можно было понять, услышать то, что не говорилось вслух… — Ну что… начнем? Я, к слову, удалил все волосы у себя на животе и груди, чтобы тебе там точно ничего не помешало, — усмехнулся Илья.

— Какой вы ответственный клиент. Это хорошо. Обычно приходят как есть, у меня для таких есть чудесные восковые полоски для депиляции… — Серега хохотнул и пригласил преподавателя в кресло. На этот раз оно могло устроить человека в полулежачее состояние. — Ну вот, птицу и все… Уже показывали кому-нибудь спину?.. — Серега сглотнул, ожидая перед Добрыниным, когда тот усядется, с уже готовыми перчатками на руках и обезжиривателем. Вид у него был такой, словно вопрос вылетел случайно, а ответ услышать он был не готов. — Прорекламировали меня?

— Вся качалка в моем районе видела. И в соцсетях фото сбросил со ссылками на тебя. Кому смог — тем рассказал, в общем, — улыбнулся Добрынин, обойдя тем самым все возможные подводные камни. — Ну и несколько ценителей загорелись, обещали подумать… Так что, надеюсь, смогу помочь.

Он задрал водолазку, открыв взору Сереги девственно-гладкий торс.

— Выгляжу как качок с глянцевой обложки, знаю… Лучше не комментируй. Это не мое. — Илья тут же начал сконфуженно оправдываться. — Так… И штаны спустить, да?

Но Серега не мог говорить. Его взгляд бегал из стороны в сторону по ладной фигуре мужчины, по буграм мышц и провалам там, где нужно. Он не мог оторваться. Не мог себя пересилить! И отрезвил его только резкий звук упавшей на пол гелевой ручки. Зайцев подпрыгнул, ринулся поднимать.

— Да нет… нормально, — выдавил он из себя из-под кресла. Ручку достал, начал судорожно дезинфицировать. — А штаны спускайте, да… Не сильно только. Чуток. Мы же небольшую делаем…

— Ага… — пробормотал Добрынин и зазвенел ремнем, привстав немного. Спустя мгновение взгляду Сереги открылся серый поясок трусов. Шрам и место вокруг него оказались целиком открыты для рисунка, а рука больше не могла задеть никакого препятствия. Илья устроился максимально удобно и чуть надул живот, обеспечивая максимально напряженную поверхность. — Здесь, думаю, лучше обезболить будет.