Случайная заложница (СИ) - Орлова Екатерина Марковна - Страница 1

Финн

Долгий, протяжный вдох, небольшая задержка, медленный выдох. Быстро моргнуть ― и снова впериться взглядом в ворота. Тело затекло и уже практически слилось с бетонной поверхностью. Конечности стали ледяными от отсутствия движения, а палец твердо лежит на холодном металле. Еще немного и скоро мое терпение будет вознаграждено. Тишина. Я даже практически не слышу стук своего сердца, только завывание ветра в полуразрушенном здании и постоянный шорох, который сопровождает открытие-закрытие дверей, которые едва держатся на петлях.

Теперь я знаю каждый звук в этом доме. Я обошел его весь, заглянул в каждую крысиную нору и изучил каждый обшарпанный угол. Провел здесь не один час, чтобы знать все звуки и прочувствовать сквозняк, выбрать лучшее место для себя. Я всегда так готовлюсь к тому, что собираюсь совершить. Иэн Маккензи будет следующим. Я уже представляю себе, как снесу к херам его башку и буду упиваться видом того, как его мозги раскрасят безупречные костюмы его охраны. Мне нужно только пара секунд, чтобы насладиться этой картиной, а потом надо будет сваливать как можно скорее, пока до меня не добрались его охранники. Я вообще сильно удивлен, что по крыше склада, на который едет Иэн, не ходят вооруженные люди, не проверяют периметр. За время, что я изучал эту местность, ни разу не видел никого, кто обеспечивал бы защиту этого здания, кроме нескольких охранников. Да, они были вооружены, но эти ленивые задницы ни разу не вылезли на крышу и не проверили заброшенный дом по соседству.

Из-за угла улицы выезжает кортеж. Этот мудак, видимо, возомнил себя президентом. В другой ситуации я бы хмыкнул и криво усмехнулся, но сейчас мое тело напоминает статую, а все внимание устремлено за окно, где по улице движется моя цель. Я сжимаю правую руку в кулак до хруста костяшек, разжимаю, медленно возвращаю ее на винтовку и плавно щелкаю затвором. Все это время я стараюсь дышать поверхностно, плавно перемещая дуло так, чтобы не выпускать нужную мне машину из прицела. Остановка. Они въезжают во двор. У меня будет буквально пара секунд, поэтому я кладу палец на курок, нежно его поглаживая, потому что через несколько мгновений он станет продолжением меня самого. Делаю долгий выдох, пока машины паркуются, и задерживаю дыхание. Привычно в уме просчитываю направление ветра, скорость полета пули и ее траекторию, в сотый раз за последние полчаса убеждаясь, что не сделаю ошибки. Осечки быть не должно, Маккензи слишком осторожен. Я и так пасу его последние два месяца, в то время, как уже должен переключиться на следующую цель.

Три машины останавливаются во дворе, ворота со скрежетом закрываются. Открываются двери машин по бокам от основной и из нее выходят «шкафы» Маккензи, с важным видом осматриваются по сторонам и подходят к машине Иэна, чтобы открыть заднюю дверцу. Я слегка плотнее прижимаю палец к курку и не моргаю в ожидании этого самого мига, когда смогу осуществить задуманное. Сердце, кажется, перестает стучать, а в жилах останавливается кровь. Еще один медленный выдох, и я перестаю дышать, замирая, практически превращаясь в камень.

Из машины выходит мудак, благодаря которому вся моя семья отправилась на тот свет, и я делаю один точный выстрел. Пуля прошивает правый висок Маккензи и, как я и думал, его мозги разлетаются на идеально отглаженные костюмы ирландской мафии. Готово. Но я не успеваю даже насладиться моментом, когда позади слышу резкий вздох. Хватаю «Глок» и рывком переворачиваюсь на спину, готовый размозжить еще одну башку ― теперь уже своего непрошенного гостя.

Блядь, гостьи.

― Твою мать, Мишель, ― вырывается из меня хриплым шепотом.

Краем сознания отмечаю крики и суету на складе. Я просрал свои две секунды благодаря той, кто сейчас стоит в дверном проеме и с ужасом смотрит в дуло моего пистолета. Я не могу ее застрелить, но, если она сейчас начнет кричать, все закончится самым ужасным образом.

Мишель

Я стою и смотрю на могилу мужа. Слезы бесконтрольно сбегают по моим щекам и дальше по шее, утопая в высоком вороте. На улице лето, а я в теплом свитере. Наверное, со стороны я выгляжу, как городская сумасшедшая, но мне плевать. После смерти Малоуна мне все время холодно, как бы жарко ни было на улице.

Я опускаюсь на колени и вырываю две травинки, которые наросли возле его могилы, поправляю цветы. Целую кончики пальцев и прижимаю к надгробию.

― Я вчера продала фотографии, Мал. Представляешь, их купили дороже, чем предыдущие две коллекции. Наверное, это говорит о том, что я расту, как фотограф. ― Я слабо улыбаюсь и вытираю слезы со щек. ― Я нашла очень эффектное здание, сегодня поеду туда делать снимки. Дороти посоветовала мне фотографировать людей в таких местах, сказала, что это будет круто смотреться. Но я не могу. Я больше не фотографирую людей. Когда ты… Когда тебя… В общем, я больше не могу фотографировать людей. Ты был последним. А еще я почему-то волнуюсь за Дикси. Она в последнее время сильно сдала. Я возила ее к ветеринару, он сказал, что она слишком старая и, возможно, тоже скоро меня бросит. Я останусь совсем одна, малыш. Я не хочу быть одна. ― Я помолчала, пытаясь подавить рвущуюся наружу истерику. ― Финн совсем пропал. Я снова звонила ему на прошлой неделе, но он не ответил и не перезвонил. Знаешь, мне кажется, он просто избегает меня. Наверное, это нормально, да? Я же живое напоминание о том, что он всех вас потерял. Ну, о тебе так точно.

Я сажусь на траву и прижимаюсь виском к прохладному камню. Молча сижу так еще некоторое время, пока солнце поднимается выше. Встаю, отряхиваю джинсы и подхватываю сумку с камерой, закидывая ее себе на плечо.

― Мне пора, малыш. Скоро будет правильный свет и я не могу задерживаться дольше. Я люблю тебя, Мал, ― шепчу и, еще раз коснувшись надгробия, решительно разворачиваюсь и иду прочь с кладбища. В конце дороги меня ждет такси, в которое я сажусь и называю адрес полуразрушенного дома, в котором сегодня собралась снимать.

Я поднимаюсь по ступенькам, рассматривая ободранные стены и прислушиваясь к звукам в доме. После смерти Малоуна я как будто умерла вместе с ним. Все мои чувства притупились, я словно постоянно нахожусь в каком-то пузыре, из которого никак не могу выбраться. Ничто не трогает, ничто не привлекает и не интересует. Я смотрю на окружающий мир сквозь затуманенные серые стекла. Краски появляются только тогда, когда я делаю фотографии. Мрачные, как и мое настроение. Страшные, как вся моя жизнь. Но процесс их изготовления позволяет мне чувствовать хоть что-то. Страх, который я испытываю, входя в заброшенные здания, дает мне возможность сделать еще один полноценный вздох, который я не могла сделать еще минуту назад. Потом я возвращаюсь домой и, просматривая фотографии, снова и снова испытываю эти чувства. Да, хоть какие-то, пускай и с оттенком горечи и боли, но это чувства. Все же лучше, чем отупело таскаться в офис или глазеть в окно.

Сегодня очень яркое солнце, и я предвкушаю, как буду захватывать в объектив его лучи, как они будут преломляться из-за покосившихся дверей и разбитых окон. Поднимаюсь пешком на четвертый этаж, в котором приметила отличную комнату, которая идеально мне подойдет. В ней каждый угол дышит страхом и отчаянием, которых мне сейчас так не хватает. Есть даже старое занавешенное тряпками зеркало во весь рост. Серебро на нем затерлось и потрескалось, но именно это и дает нужный эффект для снимка. При взгляде на единственный оставшийся в доме предмет интерьера по коже пробегает неконтролируемая дрожь. Сейчас она меня тоже охватывает, но не из-за зеркала.

В погоне за чувствами я совершенно теряю бдительность и, вместо того, чтобы сначала аккуратно заглянуть в комнату, я делаю решительный шаг и от ужаса застываю на месте. Мне стоило бы так же тихо развернуться и выйти, но изо рта вырывается неконтролируемый громкий выдох и уже через секунду я смотрю в черное дуло пистолета и слышу знакомый голос: