Мой плохой босс (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta" - Страница 32

Ну, по крайней мере, я предложил ей это. Вчера. Когда у меня отказали мозги.

— Ир… — Я снова цепляюсь взглядом за её профиль, снова переживаю это идиотское затмение «А если»…

Смирительную бы рубашку сюда. Или виски…

Хмельницкая встряхивает головой, зыркает на меня своими зелеными прожекторами. Интересно, она рентген взглядом делает? Очень на то похоже, на самом деле, если судить по пронзительности её взглядов.

— Ирина Александровна, — цедит Хмельницкая отрывисто, — Ирина. Ирочка, на худой конец. Никакой Иры. Ты мне — босс на две недели, Антон Викторович. И не хрен обращаться ко мне так, будто я тебе жена.

Согласен. Не хрен. Еще бы получалось.

— Нет, это трэш какой-то, — Хмельницкая недовольно кривит губы и пялится на меня, — невозможно при тебе работать, Антон Викторович, бесишь. Не мог бы ты…

Окончание красноречиво сглатывается. Да, так часто делают, когда хочется выразиться только матом, но это не очень одобряется субординацией.

Не мог бы я пойти нахрен из её кабинета? Интересное предложение, надо собрать брифинг на тему того, как быстро мне это сделать.

Хотя, это я не сам свалю, а так и быть, уступлю по её просьбе.

— Я подумаю, — хладнокровно откликаюсь я. На самом деле есть смысл в том, чтобы перебраться в конференц-зал. При Ирине мне самому работается не очень — уж слишком силен отвлекающий фактор.

А проверку нужно закончить, раз уж я её начал, тем более, что косяков, чем дальше глянешь в документацию, тем больше

— Вот и думай, — все так же ядовито шипит Хмельницкая и выскакивает из кабинета.

Дышать становится легче, работать — проще. Я снова зарываюсь в отчетность.

Просто приключенческий роман, на самом деле — история о нескольких криворуких идиотах, и о том, как стремительно к ним приближается поезд моих репрессий.

Ирина мне мешала добраться до кульминации, в которой точно стало бы ясно, сколько народу выживет, а скольким — придется волочить свои тушки на биржу, в поисках новой работы.

Аудитору моему — точно придется. Такое ощущение, что он просто не в курсе про ежегодную глубокую проверку, положенную по регламенту. И про ежемесячные плановые — тоже не в курсе. Нет, оно понятно, что Хмельницкую проверять — только время зря тратить, но и до неё была у нас финансовая история. Да и после — ну, мне реально интересно, за что он у нас зарплату получает? Надо будет веб-историю запросить.

Самому интересно понять, насколько жестокие моим идиотам я устрою репрессии. И как же жаль, что гильотина — не входит в список одобряемых законом дисциплинарных взысканий. Некоторым её очень не хватает. Голова же явно натирает. Ну, по крайней мере — Наталье, что подменяет Хмельницкую во время отпусков.

Перевода ей не видать, пусть девочка сильно не раскатывает губу. Не могу себе представить какие доводы она должна мне привести, чтобы я смирился с её присутствием в моей бухгалтерии.

Все сильнее одолевает нежелание пускать Хмельницкую в это её увольнение. Слишком уж хороша эта стерва. Прав был Геныч, найти ей замену будет сложно. Это только на взгляд ведь рынок труда переполнен работниками бухгалтерской сферы, на деле же вечно оказывается, что эта — ворует, эта криворукая, а эта — и то, и другое, да еще и перечисления в фонды и в налоговую вечно задерживает.

Но если Ирина останется — у меня перед глазами будет и напоминание о вчерашнем дне. О порке.

И если она будет тут, если будет мельтешить перед моими глазами — сколько я выдержу?

И в какую задницу прохерится мой имидж, если, не дай бог, кто-нибудь узнает?

Даже если бы она снова вернулась к этому своему асексуальному имиджу, я все равно видел бы вместо неё сучку в кожаных брючках, облегающих её бедра настолько плотно, что никаких разрезов не надо, чтобы подчеркнуть её сексуальность.

Я все равно буду видеть в ней Госпожу… Я уже в ней её вижу.

И поэтому — она не может оставаться в моей фирме.

Открывается дверь кабинета Хмельницкой, и мой взгляд сам дергается к дверям.

Я на самом деле хочу её снова видеть.

Вот просто — бля!

Облом. И облегчение сразу.

В дверях кабинета Хмельницкой стоит Игнат и задумчиво на меня пялится. Кому-то нечем заняться?

— Где у нас Ирина? — с интересом спрашивает Третьяков, а я припоминаю, что вчера он посылал Хмельницкой розы… И, кажется, в ту самую корпоративную субботу называл Смалькова Иудой…

Интересно, кто из них Иудушка-чемпион?

Так, стоп, я не буду ревновать Ирину. Я уже помню, до чего меня довела моя ревность.

До чего довела? До двух самых охеренных часов твоей жизни, Антон Викторович?

— Отошла, — сквозь зубы выдыхаю я, сцепившись с этими мыслями — и с одним очень упрямым столбцом в таблице, одновременно.

Ведет пока, увы — таблица. Но по крайней мере обострившегося извращенца я затолкал куда поглубже.

— Не в мир иной, я надеюсь? — с иронией уточняет Игнат, оглядывает кабинет, притормаживая взглядом на ноутбуке на столе Хмельницкой. Ну, или на сумке, висящей на спинке стула, но на мой взгляд, факт ноутбука куда интересней.

Впрочем, на отсутствие у Хмельницкой рабочего компа Третьяков ничего не говорит, лишь аккуратно закрывает дверь и падает на стул напротив меня.

— Я её туда точно не провожал, — откликаюсь я, выделяя маркером весь столбик таблицы. Где-то точно поплыли цифры поступлений.

— Тох, что у вас с ней, можешь объяснить? — Третьяков пялится на меня, будто пытаясь продолбить дыру. — Она тебе уже дала? Убивать не будешь, если я за ней приударю?

— Убивать — не буду, расчленять на части — обязательно, — цежу я все так же недовольно. И пусть это не мое дело, пусть я не собираюсь спать с Хмельницкой, но этим долбоебам — моим друзьям — не стоит знать об этом. А мысль о том, что Третьяков или Смальков могут-таки добиться от этой сучки того, чего я себе позволить не могу — выводит из себя.

Я и так помешался на ней настолько, что другие бабы мне просто ни на ум не идут, ни либидо не устраивают. Отлегло бы еще…

Игнат открывает рот, но выдать ничего не успевает. Дверь кабинета Хмельницкой открывается снова.

В кабинет влетает Наталья, запыхавшаяся и охреневшая. Волосы растрепанные в разные стороны торчат.

— Антон Викторович… — она захлебывается воздухом.

— Я слушаю, слушаю, — терпеливо бросаю я, отодвигая папку от себя.

Ну что, налоговая все-таки приехала? Вроде раньше следующего месяца не должна. Или кто там еще может быть?

— Там Ивановская с Хмельницкой подрали-и-ись! — выдыхает Наталья чуть отдышавшись.

Вот только этого мне для полноты счастья еще не хватало!

— Да уберите вы руки, Геннадий Андреевич, — не выдерживаю я, потому что Смальков опять лезет со своим льдом к моему лицу. И ладно бы в руки дал пакет — ага, сейчас. Нет, лезет ведь сам. Блин, вот что у этих дятлов за обострение?

Вот так вот — увидели меня в одних трусах, кажется, это стало самым незабываемым событием в их жизни. Может, ему тоже очертить направление моих увлечений? Глядишь, у него, как и у Верещагина, сразу отсохнет, и я снова перестану расцениваться своим еще не бывшим начальством как секс-объект.

Я уже почти скучаю по своему скафандру, в котором я была для них всего лишь сухой воблой из бухгалтерии. Хотя нет, они обойдутся. Это проблемы моего начальства, как ему эти две недели до моего официального освобождения в штанах помещаться. Мне еще и об этом волноваться? Я переживу без этой весьма сомнительной ответственности.

— Ирина, не капризничайте, у вас синяк будет, — поучающе ворчит Смальков и снова тянется к моей скуле.

— Это неизбежно, — морщусь я, прекрасно знакомая с чувствительностью своей кожи. С третьего раза мне удается все-таки отобрать у Смалькова свой пакет со льдом и приложить его к лицу.

От синяка это, разумеется, не спасет, но холод к пылающей от удара коже — это приятно.

Интерлюдия такова, что я сижу в кабинете Смалькова на широком диване, а идиотка Ивановская — скулит и бросает на меня яростные взгляды из угла кабинета. Вытирает с кукольного личика потеки туши — она тут рыдала в три ручья и, кажется, намерена продолжать давить на жалость.