Мой плохой босс (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta" - Страница 22

— Господи, Верещагин, ты совсем кретин? — выдыхаю я, запрокидывая голову. — Ты вообще понимаешь, что мои клиенты, и он, — киваю в сторону двери, — это мне нужно. Как воздух. Швырять на колени, заставлять целовать ноги, драть до синяков, до крови — нужно. Вот как тебе шлюх трахать — мне нужны порки. И я завяжу с ними, окей, а кто придет им на замену? Кто будет давать мне нужное и подставлять спину? Ты?

— Я, — эхом отзывается Антон.

И это — совсем не то, что я от него ожидала услышать…

Темнота в моей груди выворачивается наизнанку.

Ох-х.

Сколько времени я хотела от него именно этих слов? Знала, что он ни за что их не скажет, но хотела — все равно.

Это не может быть правдой. Не может и все.

Мне хочется спросить «в чем подвох», но и я молчу тоже, задумчиво поглаживая пальцами крохотный изумрудик в кулоне. Я же знаю — честно он не скажет. Не сознается.

Мне нельзя связываться с ним. Нельзя. Он свежий, нетронутый, необученный. Ко мне приходят те, кто вдоволь наигрался с болью слабой и ищет чего посильнее, пожестче. И Антон Верещагин — даже не понимает, о чем он говорит. Тем более — не факт, что он сейчас мне не врет.

— Сними маску, — коротко бросаю я, — хочу видеть твою лживую физиономию.

Антон торопливо растягивает шнуровку на затылке и глядит на меня в упор. Молчит.

— Ну, что, заберешь свои слова назад? — я знаю, что сейчас выгляжу как голодная тварь. Это невозможно сдержать. Не с ним. Я два года хотела в сабы именно его, и теперь, когда мне показали пальчик и сказали, что все возможно — я могу нечаянно отхватить ему руку по шею.

Он качает головой. Не хочет забирать, отважный портняжка. Совершенно не понимает, что его ждет, но продолжает настаивать.

— И зачем тебе это? — медленно спрашиваю я. — Ты не из Темы, Антон, и не саб, так ведь?

Он кивает, будто в полусне. Нет, это… Это похоже на легкий сабспейс, но это же не может быть правдой. Чем я его туда отправила? Парой пощечин? Это ж насколько он меня хотел, что так среагировал?

— Так почему? — настойчиво интересуюсь я, комкая пальцами покрывало, на котором сижу.

— Я хочу, — откликается Верещагин. И затыкается.

Хочу. И все. Нет, ну самый что ни на есть Нижний, уже настроенный на сессию.

Будь Верещагин моим потенциальным рабом — здесь началась бы часовая беседа, с заполнением анкеты о предпочтениях и так далее, но нет… Он не мой потенциальный раб.

Он просто идиот, который решил меня развести. И все это — только разводка. Еще одна, да.

Уж не знаю, из каких соображений, и какие у него конкретные цели. Может — он хочет развести меня на “слабо”? Вот только мне не слабо.

И нет никакого смысла верить его словам. Но, как же хочется…

Я могу его наказать. За ресторан, за машину… За все!

Пальцы стискивают ремень крепче. Ладони уже хотят приступить к делу, ноют от нетерпения.

Я просто хочу, чтобы он отступился. Признал, что все это фарс, пыль в глаза, и пошел лесом. Зачем бы ему становиться для меня рабом? Он даже любовником-то моим быть не захотел.

Черт. Это была плохая мысль — из-за неё мне становится чуть темнее.

— Ну, раз ты так хочешь — раздевайся, — я улыбаюсь.

Это — самый первый приказ, самый простой, тест на готовность повиноваться. В конце концов, все мы знаем, что Тема может обходиться без секса, но никогда не перестает идти рука об руку с ним.

У Верещагина вспыхивают глаза. В уме он уже явно начал трахаться. Ну-ну. Если бы ты знал, как далеко ты сейчас от секса, малыш.

Антон с кровати встает. И расстегивает пряжку ремня.

— Совсем, — добавляю я сладко. Не то чтобы он стеснялся, он же у нас известный потаскун, но сейчас — он явно чувствует себя странно. И раздеваться передо мной — перед унылой-то персоной… Интересно, каково ему?

И тем не менее — раздевается. Красивым жестом, рисуясь, бросает в кресло, в котором я сидела, брюки и прочие мелочи жизни и замирает, сложив руки на груди в ожидании.

А я скольжу по нему взглядом, по всему его подтянутому телу, по золотистой коже, задеваю взглядом и возбужденный член. Кормление зверя начинается с того, что он наблюдает свое восхитительное блюдо.

И все-таки — красивый… Красивый, самоуверенный, даже самовлюбленный мудак. Даже сейчас смотрит на меня, а на лице написано: «Знаю, что хочешь меня, что дальше?»

Хочу, ты прав. Но совсем не того, что тебе думается, малыш. Хочу тебя растворить. Все твое самолюбование, все твое скотство, все твоя “я”. До конца. И чтоб ты сам понял насколько тебе хорошо в такие мгновения.

— Сюда, — я веду пальцами по простыне рядом с собой, — на живот ложись.

Должен понять, что сейчас его ожидает вовсе не секс — есть время отступиться.

Нет, не отступается, растягивается рядом, опуская подбородок на простынь. И когда я — пока еще нежно, ласково касаюсь его бедра кончиками ногтей, Антон заметно вздрагивает. До него все-таки доходит, что его ждет.

Говоришь, попал куда нужно, Верещагин?

Нет. Ты просто попал!

Нашел приключения для своих ягодичных мышц.

Интересно, как далеко он позволит мне зайти?

Что я делаю вообще?

Нет ответов. Только полная и абсолютная тишина в мыслях. И глаза, что так и норовят скользнуть к ней, к Ирине. К Госпоже?

Нет привычки называть её так. Но почему-то очень хочется. И хочется видеть, что она делает, но для этого мне нужен обзор как у совы.

Ирина за моей спиной, возится с разложенной в изножье кровати атрибутикой. Мы сбили там все, когда катались по покрывалу, но, тем не менее, все эти её приспособления по-прежнему на месте.

Что она там делает? Выбирает пыточное орудие? Кнута я в этих её приспособлениях не видел. Наверное, это хорошо!

И что дальше в нашей программе?

— Руки вперед, — сухо произносит Хмельницкая, и я заметить не успеваю, как мои пальцы тут же стискиваются на стальных прутьях кровати.

Будто и нет больше в мире ничего, кроме её приказов. Хотя…

А что, есть?

А вот и осторожный стук в дверь. Зарецкий изволили-с вернуться? Иди на хрен, баран, занято.

Сегодня с Ней буду я. И потом — потом тоже.

Она остается рядом. Она согласна с этими мыслями, не ушедшими никуда дальше моей головы.

На запястьях смыкаются холодные наручники. Черные, металлические, самые простые, и очень прочные. На каждое запястье приходится по одной паре. Второй браслет наручников к прутьям кровати.

— Нам ведь не нужно, чтобы ты дергался во время порки, — если бы кобра умела мурлыкать, она бы делала это как Хмельницкая. И яд в моей крови шумит и вторит ей.

Да, нам не нужно. Я согласен.

Не знаю почему, но я согласен…

Когда все началось? После первой пощечины, кажется. Когда мне хотелось только подобраться и потянуться к ней навстречу и попросить: «Еще».

Еще? Я действительно хочу еще? Чтобы она еще раз меня ударила?

Я не успеваю найти ответ на этот вопрос — на мои глаза ложится плотная черная полоса ткани. Это настолько неожиданно, что я даже вздрагиваю.

— Глаза тебе не нужны, мой сладкий, — шипит Ирина, заставляя яд в моих венах восторженно пениться, — они только отвлекут тебя от ремня.

И никаких слов, кроме матерных, на это вот обещание.

Снова стук в дверь. На этот раз уже более настойчивый, чем первый.

Господи, сколько нужно этому кретину времени, чтобы он понял, что его тут не ждут?

Она встает. Встает с постели и, судя по стуку её каблуков, отходит к двери. И ключ в замке проворачивается.

— Ира? — окликаю я её, но ответа мне не полагается.

Я один.

Без штанов, прикованный к кровати, с завязанными глазами.

В тишине.

И… Что это? Она отошла поговорить и послать Зарецкого в задницу, где ему и место? Или?..

Мысль о том, что Она может оставить меня вот так совсем — ледяная и скользкая на вкус.

На самом деле — она может. Имеет право. Это было бы отличным ответом за то, как я с ней обошелся на корпоративе. Я ведь понимаю, что тот мой поступок был скотским. И с самого начала понимал.