Лакомый кусочек - Atwood Margaret - Страница 4

– Что-то мне не хочется оформлять пенсионный план, – заявила я. – Но спасибо за предложение.

– Да, но поймите, это обязательно! – парировала она будничным тоном.

– Обязательно? То есть даже если я не хочу?

– Ну да. Видите ли, если никто не будет платить взносы в наш пенсионный фонд, никто потом ничего и не получит, не так ли? Так, вот необходимые документы, вам нужно только подписать – вот здесь.

Я поставила подпись. Но после того, как миссис Грот удалилась, я вдруг пала духом: меня все это расстроило куда больше, чем следовало бы. Не только от досады, что надо подчиняться каким-то правилам, которые меня не интересуют и не я выдумала, – к этому я привыкла еще в школе. Просто меня обуял суеверный страх из-за того, что я подписала официальную бумагу, поставила свою подпись под неким магическим документом, привязывающим меня к еще очень далекому будущему, о котором я и думать-то была не готова. И теперь где-то вдали меня дожидалась некая женщина, с предопределенной биографией, проработавшая хренову тучу лет на «Сеймур сёрвейз» и заранее обеспечившая себе денежное вознаграждение. Пенсию. Я представила себе жалкую каморку с электрическим обогревателем у стены. Может, у меня тогда будет слуховой аппарат, как у одной моей двоюродной бабушки, которая так и не вышла замуж. Я буду разговаривать сама с собой, а дети на улице будут швырять в меня снежки. Однако я сказала себе: не дури, мир, вероятно, взорвется до всякого будущего, и напомнила себе, что завтра же могу уволиться и найти другую работу, если захочу, но и это не помогло. Я все думала о своей подписи, которая попала в папку, а папка отправилась в картотеку, а картотеку отправили куда-нибудь в архив в подвале и заперли там навсегда.

В пол-одиннадцатого я с радостью отправилась пить кофе. По-хорошему, следовало бы пропустить перерыв и компенсировать утреннее опоздание, но мне нужно было развеяться.

В отделе есть еще три девчонки, с кем я хожу пить кофе, им примерно столько же лет, сколько и мне. Иногда Эйнсли, когда устает тестировать свои дефектные зубные щетки, сбегает с работы и присоединяется к нам. Не то чтобы мои коллеги ей особенно нравились, она эту тройню называет «офисными девственницами». Правда, девчонки не слишком похожи друг на друга – за исключением того, что все три крашеные блондинки: Эмми, машинистка, с торчащими, как иголки у дикобраза, мелированными прядями; Люси, как бы менеджер по связям с общественностью, – платиновая блондинка с элегантной укладкой; и австралийка Милли, ассистентка миссис Боге́, с выгоревшими на солнце медными коротко стриженными волосами. И, как они многократно признавались нам в кофейне, хрустя поджаренными слойками, все три были девственницами: Милли – из соображений практичности, почерпнутой из чужого опыта («Думаю, с расчетом на будущее, лучше подождать с этим до замужества, как считаете? От греха подальше»), Люси – из боязни общественного порицания («А что люди-то скажут?»), которая, похоже, коренилась в ее убеждении, что во всех спальнях страны стоят подслушивающие устройства и все кому ни лень сгрудились со своими наушниками на другом конце провода, а Эмми, наш офисный ипохондрик, – в силу убежденности, что в самый ответственный момент ее стошнит, как наверняка и произойдет. Все трое любят путешествия: Милли долго жила в Англии, Люси дважды ездила в Нью-Йорк, а Эмми мечтает побывать во Флориде. Напутешествовавшись вволю, все три намеревались выйти замуж и остепениться.

– А вы слыхали, что опрос по слабительным в Квебеке отменили? – поинтересовалась Милли, когда мы уселись за столиком в паршивом, но удобно расположенном ресторане через улицу. – Планировалось, что это будет офигенно большой проект – продуктовый тест у них на производстве, опросник на тридцать две страницы.

Милли у нас всегда первой узнает новости.

– Хм, вот и хорошо, – фыркнула Эмми. – Не представляю, как можно задавать тридцать две страницы вопросов об этом. – И продолжала сосредоточенно сколупывать лак с ногтя на большом пальце. Эмми всегда выглядит так, словно она расползается по швам. По краям ее одежды вечно торчат нитки, помада слезает с губ сухими чешуйками, к одежде прилипают выпадающие светлые волосы, на плечах и спине перхоть; куда бы она ни пошла, за ней тянется шлейф каких-то клочков.

Я увидела вошедшую в кофейню Эйнсли и помахала ей. Она втиснулась за наш столик, сказала всем «Приветик» и убрала за ухо выбившуюся прядь волос. Офисные девственницы ответили, но без всякого энтузиазма.

– Они раньше уже делали такое, – заметила Милли. Она проработала в компании дольше всех. – И все было прекрасно. Они вроде как считают, что всякий, кого вы сумеете довести до третьей страницы вопросов, страдает зависимостью от слабительного, если вы понимаете, о чем я, и такие люди с удовольствием ответят на все вопросы.

– Что раньше уже делали? – спросила Эйнсли.

– На что спорим, что она не вытрет стол? – произнесла Люси довольно громко, чтобы официантка могла ее услышать. Она ведет затяжную битву с этой официанткой, которая ходит в дешевеньких сережках, с вечно недовольной гримасой и уже явно не девственница.

– Проводили в Квебеке исследование о слабительных, – шепнула я Эйнсли.

Подошла официантка, свирепо протерла столик, взяла у нас заказ. Люси устроила сцену из-за подгоревших слоек – на сей раз она решительно не хотела слоек с изюмом.

– В прошлый раз она принесла мне с изюмом, – сообщила она нам, – хотя я ей сказала, что терпеть его не могу. Я с детства не люблю изюм. Фу!

– А почему только в Квебеке? – спросила Эйнсли, выпуская табачный дым из ноздрей. – Тут какая-то психологическая подоплека? – Она изучала психологию в колледже.

– Господи, да откуда ж я знаю? – воскликнула Милли. – Наверное, в Квебеке люди больше страдают запорами. Они ж там картошку едят тоннами.

– А что, от картошки бывает сильный запор? – спросила Эмми, перегнувшись через столик. Она откинула со лба несколько прядок, и от ее головы отлетело облачко чешуек, которые медленно опустились на пол.

– Дело не только в картошке, – безапелляционно заявила Эйнсли. – Может, это из-за коллективного чувства вины. А может быть, из-за языковой проблемы. Они же чувствуют себя ущемленными в правах.

Девчонки смотрели на нее с нескрываемой враждебностью: наверняка решили, будто она выпендривается.

– Ну и жарища сегодня, – заметила Милли, – у нас в офисе как в печке!

– А как у вас? – спросила я у Эйнсли, желая разрядить обстановку.

Она затушила окурок в пепельнице.

– О да! У нас тут такой переполох! Какая-то тетка захотела укокошить мужа, подстроив короткое замыкание в его зубной щетке. Один из наших ребят должен пойти в суд давать свидетельские показания; ну, то есть объяснить, что наши щетки при нормальных условиях эксплуатации не коротят. Он хочет и меня туда взять в качестве ассистента-специалиста, но он такой зануда. Могу себе представить, какое он бревно в постели.

Я сначала подозревала, что Эйнсли выдумала эту историю, но ее сияющие глаза были такие голубые и такие круглые, что всякие сомнения улетучились. Офисные девственницы поморщились. От манеры Эйнсли мимоходом вспоминать разных мужчин в своей жизни им всегда становилось неловко.

К счастью, прибыли наши заказы.

– Эта сука опять принесла мне слойку с изюмом! – взвыла Люси и длинными, идеально подпиленными блестящими ногтями начала выковыривать изюминки и складывать их на краю тарелки.

Когда мы шли обратно в офис, я пожаловалась Милли на пенсионный план.

– Я и не подозревала, что это обязаловка! Не пойму, с чего я должна отстегивать в их пенсионный фонд, а потом все эти старые подружки миссис Грот выйдут на пенсию и будут жить на мои кровные!

– Ох, да, это и меня поначалу сильно напрягло, – протянула Милли равнодушно. – Переживешь. Боже, надеюсь, у нас починили вентилятор!

Вернувшись в офис с обеда, я принялась наклеивать марки на конверты, а потом, лизнув полоску клея на клапане, запечатывала их для отправки участникам общенационального исследования о быстрорастворимом соусе для пудинга, причем все сроки рассылки уже прошли потому, что кто-то из копировальщиков распечатал один лист из опросника вверх ногами. Тут миссис Боге́ выползла из своей стеклянной норки.