100 свиданий с ведьмаком (СИ) - Гусина Дарья - Страница 62

Был еще один способ. Мысль о нем Еся заталкивал в самые глубокие уголки памяти, но теперь пришло время принять во внимание и его. А способ тот был — заглянуть смерти в глаза. К нему прибегали самые отчаянные ведьмаки в самые отчаянные времена. Суть способа была в том, чтобы пустить себе кровь, и пока она будет вытекать, поймать миг на грани жизни и смерти, зависнуть в нем… ну а дальше, если вытянут из Нави братья-ведьмаки, вернуться в Явь. Или не вернуться.

Еся усмехнулся, достав из петли плаща острый нож. И некому-то жизнь свою доверить — ни одного друга ведьмака рядом не осталось. Олега разве позвать, так не факт, что он сам Есю не добьет. Описывался в хрониках случай. Там именно так и произошло. Один ведьмак отправился за своей невестой в Навь, а второй, в ту же девушку влюбленный, его предал — вовремя не вызволил. Вот только невеста вызволенная очнулась и любимого водой окропила. Он ожил, а предателя в поединке убил. Еся даже задумался, поигрывая ножом. Потом вздохнул, занес нож над запястьем… и завалился на спину от рывка сзади. Бело-голубой хвост Пуси обвился вокруг предплечья.

— Успел? — раздался незнакомый женский голос за спиной. — Молодец лисенок. Это что же ты, ведьмак, удумал, а? Вовремя я вернулась, вовремя!

***

Тяжко как, душно, тревожно на душе. Тропа зовет. Давно ли я бреду через чащу? Не знаю. Черепа на колах вдоль дороги светят глазницами, медленно, со скрипом оборачиваются вслед — я уже не боюсь, привыкла. Если чего-то долго-долго бояться, то страх притупляется. Чаща живая: рычит, насвистывает, щелкает зубами. Гибкие тени мелькают за частоколом из черепов, но на тропу никто и ничто не выходит. Тени зовут меня к себе, обещают вернуть домой, мол, они-то дорогу знают.

— Где я? — спрашиваю у них.

— В Нави, — безмолвно отвечают тени.

— Во сне? — переспрашиваю наивно.

Тени хохочут.

— А где дом мой?

— В Яви. Иди к нам. Мы тебя знаем, домой сопроводим.

Тени лгут. Им от меня что-то нужно. Иногда я слышу женский голос, сладкий, томный. Женщина поет колыбельную, но меня не обмануть: это она науськивает тени. И я продолжаю путь вперед. Вперед, потому что тропа вьется и незаметно ползет в гору. Чаща меняет тактику: ухает и манит детскими голосами. Слева заливается плачем младенец, справа ребенок зовет маму, жалуется, что заблудился. Если бы не частокол, не выдержала бы, пошла бы на голоса, но черепа вспыхивают глазницами, как только я отклоняюсь от середины тропы. Холодает. Сырость ползет по ногам. Сияет полная луна. Мне бы остановиться и отдохнуть, но негде.

Огонек впереди вначале теряется среди света от глазниц, но вот он уже совсем близко, больше, ярче — маяк в густеющей тьме. Свет льется из окон избушки. Сама она — грубый сруб, мхом поросший — на двух «лапах» раскорякой возвышается над тропой. Когда-то такие избушки строились для мертвых колдунов. Люди боялись темных магов, земля их не принимала, вот и сооружались домики на двух бревнах посреди болота или в глухой чаще. Откуда я это знаю? Понятия не имею.

Дальше пути нет — тупик, да я и не в силах идти. Если меня сейчас съедят, спасибо скажу. Это не физическая усталость — тоска смертная, томящая душу все сильнее. Словно я приговоренный к казни человек, которого везут дальней дорогой на виселицу. Уж лучше бы побыстрее довезли.

Кричу, зову хозяев избушки — самой-то мне так высоко, не взобраться. Ни звука в ответ, ни шевеления. Чувствую внимательный взгляд. Окна кажутся глазами, низкая дверь — неодобрительным ртом с поджатыми губами. Хихикаю нервно. Ах да, живая избушка, как в сказке, нужно ей что-то сказать. Что?

— Избушка, пожалуйста, повернись…

Изба не поворачивается. Она скрипит, приседает, сгибая лапы-столбы. Сыплется с крыши солома. Изнутри слышится возмущенный вопль, из открывшейся двери выкатывается и улетает за частокол сковорода, от которой я чудом уклоняюсь. Кажется, я потревожила хозяев.

… Хозяйку. Она была ужасно стара и потрескалась так же, как окружающая ее нехитрая мебель. Бабка уселась напротив и глядела слезящимися глазами. Огромный нос с чуткими ноздрями загибался над подбородок, но старуха не шамкала, а говорила вполне отчетливо и осмысленно. И культурно. Настороженный взгляд был полон искреннего удивления.

— Это кого же ко мне нежданно-негаданно занесло?

Голос у бабки оказался хриплым, прокуренным, трубка дымилась рядом на скамье. На сундуке калачом, бдительно зыркая зелеными глазищами, лежал огромный черный кот. Я боялась его не меньше хозяйки.

Глотнула чаю из кружки. Вкусно. Мелиссой пахнет. В чае зелье? Я тут сегодня на ужин или уже на завтрак? Как гость или как трапеза?

— Я не знаю, — честно ответила я. — Не помню, кто я. Человек?

— Не помнишь? — взгляд бабки немного смягчился. — Ну тут такое случается. А что помнишь последнее?

Я задумалась.

— Тропу. Дорогу через лес. Голоса. Я кого-то потеряла, забыла. И со мной… со мной несчастье произошло. Я ошибку совершила… не помню, какую. Меня предупреждали, а потом… я тут оказалась.

— Надо же. Неужто замену прислали? Непохоже, однако. Платье на тебе какое дивное. И сама говоришь складно. Чистенькая, миленькая. Магией от тебя пахнет, но не темной. Дочь колдуна? Маг?

— Нет, — я уверенно помотала головой. — Уж это точно нет! Мои родители — пекари. И дара у меня нет.

Надо же, я что-то помню! Но почему так мало?

— Быть такого не может, — старуха ухмыльнулась, показав желтоватые зубы. — Сюда только колдуны добираются. И ты добралась. Непохоже, чтоб тебя моей преемницей назначили, значит, сама. За властью над Мертвым Миром пришла или близкого кого потеряла?

— За властью? — я снова задумалась.

Старуха встала и, кряхтя, поковыляла к печке. Открыла заслонку и ухватом ловко достала чугунный горшок. Как же вкусно пахнет! Щами. Мне досталась полная миска. Я с содроганием зачерпнула щи деревянной ложкой. Из кого супчик? Не из предыдущего ли гостя? Но в миске обнаружились только ароматные овощи, зелень и кроличья лапа.

— Я не уверена, — призналась я. — Кажется, власть над мертвыми мне неинтересна. А мои близкие… Я хотела бы увидеть бабушку, но, думаю, она вряд ли сюда забредала.

— Как знать, как знать, — старуха тоже принялась за еду.

Довольно урчал над щедрым шматом вареного мяса черный кот. У него нагло, почти изо рта, забирала кусочки еды упитанная мышь, но кот, кажется, был не против, а хозяйка наблюдала за трапезой «питомцев» с явным умилением. Как же все это странно! Хочется проснуться от томительного сна, и словно зовет кто-то. Но голос так далек… или близок? Все ближе.

— Ну что ж, — сказала старуха, вытерев морщинистый рот, — оставайся. По хозяйству поможешь. А там посмотрим. Разберемся.

— Мне бы домой. Только я не помню, где он.

— Этого я не смогу, даже если б захотела, — бабка покачала головой. — Сама не выбралась и вывести никого не в силах. Да и не в том моя служба. Я здесь уже триста лет. Как пришла магом, наглым и дерзким, в поисках силы через пентаграмму, так тут и живу, тропу охраняю. По всем законам Нави и Прави дурость свою отработала, но, видно, замены мне пока нет.

Мне нечего было сказать. Я тоже сделала что-то неправильное. Возможно, попасть сюда — мое наказание.

— Я кому следует о тебе сообщу, — продолжила бабка. — Пусть определят твой статус. Что мне с тобой делать? Чую я в тебе душу невинную. Но это Навь, деточка. Кто сюда попал, тот тут и останется. Если ты не маг или дочь колдовская, конечно. Есть еще… народ бестолковый, шлялся тут лет двести назад, сейчас попритих. Ведьмаки, тьфу на них! Вот они-то без спросу являются, никакого уважения. Тьфу на них.

Не успела старушка договорить, как изба встряхнулась, словно разбуженный пес. Снаружи донесся гневный рык. Толчок. Изба закачалась, закряхтела и, кажется, даже застонала. Мы с бабкой упали на пол, кот и мышь испуганно прыснули по углам.

— Да что ж за ночь такая?! — заорала старуха, пытаясь подняться с пола. — Кто там хулиганит? Где ухват мой?! Вот я сейчас выпрыгну, ужо я сердце кому-то выколю! Сырым сожру! Нет! Запеку-зажарю! На лопату — и в печь!